Дозоры слушают тишину - Сергей Мартьянов

Маленькая Надя стала Надеждой Августиновной. Но любовь к своей второй родине — России не потухла с годами. Любовь рождала ненависть. До сентября 1939 года в помещении германской «вахи» была польская школа. Приехали судетские немцы (они были наиболее преданными Гитлеру, знали славянские языки и потому составляли пограничную охрану рейха), вышвырнули парты и разместились в школе со своими ружьями, злыми овчарками и губными гармошками. Надежда Августиновна возненавидела их за родную поруганную Польшу, за их нахальные морды, даже за их дурацкие гармошки. Но она была достаточно умной и хитрой, чтобы не выдавать свои чувства «Судетам».

Она прикидывалась недалекой простушкой, при которой можно болтать все, что угодно. А обитатели «вахи» были не только жестоки, но и сентиментальны, как многие немцы. И наступил день, когда один из них, по имени Пацек, спрятавшись в кусты, горько и безутешно заплакал. Надежда Августиновна проходила мимо. Она спросила, почему господин немецкий солдат плачет? Не нужно ли ему чем-нибудь помочь? И тогда Пацек, размазывая по толстым щекам грязные слезы, прохныкал, что скоро будет война и они все погибнут. Бедная, несчастная Марта!.. Надежде Августиновне не было никакого дела ни до самого Пацека, ни до его невесты, но она принялась утешать господина немецкого солдата, заверяя его, что никакой войны не будет, а если и будет, то не скоро. Дурак-немец упрямо повторял, что война будет скоро, в воскресенье утром, так сказано в приказе фюрера, который им зачитали. «Матка боска! Так это же завтра!» — похолодело в груди у Надежды Августиновны, и она потеряла всякий интерес к «судету».

Вечером того же дня, скрываясь в кустах, она выбралась на берег Буга и стала ждать. Было удивительно тихо. Прямо перед Надеждой Августиновной, за рекой и редким лесочком, лежала деревня Величковичи, и в ней, говорили люди, стояла застава. Левее, километрах в трех, чуть виднелись Новоселки, и в них тоже была застава. И здесь, и там спокойно. Неужели русские ничего не подозревают? Матка боска, завтра же война, хай она проклята!

Но вот показался пограничник на рыжем коне, за ним — еще один. Они неторопливо ехали по буграм, то появляясь, то исчезая в кустах. На переднем всаднике были командирские ремни (по словам Горбунова, это мог быть политрук Величковичской заставы Плахотников: только он ездил на рыжем коне). Надежда Августиновна раздвинула высокие травы, скрывавшие ее по грудь, и крикнула не очень громко:

— Товарищи!.. Завтра в четыре часа утра начнется война!..

Нет, не остановились пограничники, даже не повернули в ее сторону головы. Буг здесь широкий, а кричать громко боязно — недалеко немцы.

И опять кричит Надежда Августиновна, и опять никого внимания. Да что же это, господи!.. Война же завтра! А может, это военная хитрость — делают вид, будто не слышат?

Так и ушла домой Надежда Августиновна Горошко, не ведая: понят русскими ее тревожный сигнал или нет?

Говорят, жив сейчас бывший политрук Величковичской погранзаставы Плахотников. Может, и прочитает он эти строки…

Надежда Августиновна и потом была нашим другом. Она переправляла на восточный берег Буга бежавших из гитлеровского плена советских воинов, наладила связь с польскими партизанами, вредила, как могла, обер-лейтенанту Фуку и его проклятой «вахе». Никто из «судетов» и не подозревал, что эта смешливая, чудаковатая женщина, стиравшая им белье, получила от партизан специальное задание.

Однажды ночью в окно условно постучали. Она открыла дверь, в хату вошел незнакомый парень, обросший, худой, оборванный. Он подал записку. Партизаны предлагали Надежде Августиновне выдать подателя этой записки за своего дальнего родственника, якобы бежавшего из русского плена, и устроить его на германскую «ваху» вольнонаемным рабочим. Убедившись, что женщина все уяснила, парень сжег записку. «Будете звать меня Васей».

Утром Надежда Августиновна пошла на «ваху» и поговорила насчет Васи с унтер-офицером Клейном, ведавшим хозяйственной частью. Клейн доложил господину обер-лейтенанту. Через некоторое время тот велел привести родственника, пожелав лично познакомиться с ним.

Вася держался спокойно, отлично играя свою роль. Неожиданно его повели в баню, приказали вымыться, переодели во все чистое, а грязную одежду велели взять с собой. Сунув в руки железный заступ, его погнали в близлежащий лесок. Конвоировали унтер-офицер Клейн и автоматчик. В лесочке Клейн остановил Васю и приказал копать яму. Тот копал, а конвоиры посмеивались и о чем-то разговаривали по-немецки. Что они затеяли? Вася перевел дух.

— Копай глубже! — прикрикнул Клейн.

Так повторялось несколько раз.

Когда яма была вырыта, Клейн приказал Васе бросить в нее грязную одежду и засыпать землей.

— Чтобы твои вши не переползли на нас! — пояснил немец и оглушительно захохотал, довольный своей шуткой и испуганным видом Васи.

Вася вытер с лица капли холодного пота. Ведь он думал, что роет себе могилу…

Так он стал вольнонаемным рабочим на германской пограничной «вахе»: возил продукты, колол дрова, выполнял другую черную работу.

Через Надежду Августиновну он предупреждал партизан о каждом шаге своих начальников. Ни одна операция «судетов» против народных мстителей в районе Янув Подляска не закончилась успешно. Ни один предатель, ни один доносчик не унесли своих ног безнаказанно. «Судеты» были вынуждены обнести «ваху» колючей проволокой и крепкой крепостной стеной, остатки которой сохранились до наших дней.

Последний свой подвиг Вася совершил летом 1944 года, когда к Бугу подходила Советская Армия. Немецкие пограничники драпали первыми: им уже нечего было охранять. Обер-лейтенант Фук уже не важничал. Боеприпасы и военное имущество «вахи» грузили на подводы, реквизированные у местного населения. Всю ночь с величайшим для себя риском Вася вытаскивал из ящиков боевые гранаты, закапывал их в землю, а ящики набивал камнями. Уже перед самым отходом «вахи» он сел на велосипед и укатил в неизвестном направлении. Предупрежденная им Надежда Августиновна уехала к своим родичам в Гноенщину.

В лесу, между Бубелем Луковиско и Янув Подляски, военный обоз остановили три человека. Это были партизаны. Они предложили «Судетам» сдаться без боя. Те схватились за оружие. Тогда один из троих пронзительно свистнул, и из леса появился целый вооруженный отряд. Обер-лейтенант Фук приказал быстро разобрать гранаты и забросать ими врага, но в ящиках оказались… булыжники.

— Это Василь!.. Это Василь!.. — завопил Фук и в отчаянии схватился за голову. Пришлось без боя сдаться в плен. А вскоре на левый берег Буга переправились первые части Советской Армии. Началось освобождение Польши.

Появился Вася, выкопал немецкие гранаты и передал их представителям советского командования. Потом уехал в Брест. Был он рыжеволосый, до войны работал шофером, на вид ему лет двадцать — вот и все приметы героя…

А Надежда Августиновна Горошко, приняв советское подданство, вместе с мужем сейчас живет неподалеку от Бреста, на лесном хуторе Чижевичи, и трудится в колхозе имени Гастелло.

…Вернувшись в Брест, мы узнали продолжение истории с зарытыми документами.

Читатель помнит, что все попытки отыскать их не имели успеха. Но слухом земля полнится. О нашем приезде узнали многие свидетели тех событий, поныне здравствующие на брестской земле. Например, бывший начальник санслужбы Брестского погранотряда Иван Иванович Стукалов. Тяжело раненный при отступлении, он был схвачен гитлеровцами, чудом спасся от расстрела, бежал и опять был схвачен.

Все муки фашистского плена испытал этот мужественный человек, но головы не склонил. Воин-коммунист остался жив. Ныне он известен как лучший хирург Бреста.

Или вдовы офицеров-пограничников Мария Никифоровна Коробко, Евгения Ивановна Коркишко, Вера Никифоровна Золотарева… Прослышав о приезде Горбунова, они спешили повидать его и помогали нам в поисках, чем могли.

Среди наших посетителей был подполковник в отставке Григорий Иванович Фоминых. Он-то и рассказал о судьбе документов. Сразу же после восстановления западной границы Фоминых получил назначение в штаб одного из погранотрядов Белоруссии. В октябре или ноябре 1944 года в штаб был доставлен поржавевший железный ящик, найденный пограничниками в сосновом лесу около Новоселок. Когда ящик вскрыли, в нем оказались документы 2-й пограничной заставы. Да, в целости и сохранности, лишь немного пожелтевшие от времени и влаги. Григорий Иванович хорошо помнит, что документы были отправлены в Минск, в штаб пограничного округа.

Каким же образом ящик оказался в лесу? Очевидно, кто-то увидел, как Мишкин его закапывал — точно так же, как древний дед увидел наши раскопки. Но кто? Кто не позволил врагу воспользоваться нашей государственной и военной тайной, кто вырыл и сохранил ящик?