Дочь Бересклета - Екатерина Белова

В глубине души она понимала, что он не тот человек, с которым можно легко встретиться и легко разойтись. Если она влипнет, то как муха в янтарь. Когда настанет время уйти — уйдёт не с высоко поднятой головой, а ползком, ящеркой с перебитыми лапками.

Она должна была сказать «перестань» или «это плохо закончиться», а вместо этого смотрела широко распахнутыми глазами в темноту, ловила губами его дыхание.

— Постой, — сказала она, задыхаясь, когда смогла прерваться. — Возьми метку. Я отдаю ее тебе сознательно и добровольно, силой воли и силой веры, будучи смирённым цветком Варды.

Слова передачи метки от одного члена группы другому не менялись с момента ее создания, но Ясмин потребовалось больше недели, чтобы вспомнить их. Слабое серебряное свечение возникло где-то в центре груди и на поверхность выплыл круглый и до смешного маленький камешек, который она коротким толчком отправила к Абалю. Метки были не в силах долго находится вне человеческого сосуда, поэтому быстро находили новый адресат или умирали, не будучи направленными.

— Что ты… — он успел поймать ее запястье, но слишком поздно.

Метке нужен новый адресат, она не спрашивает согласия, заселяясь золотым мягким свечением в темноту его сердца. Совсем крохотная. Похожая на белый речной жемчуг.

— Тебе нужен козырь, — объяснила свой поступок Ясмин. — Я не знаю, что потребует от тебя глава Бересклета, но, думаю, ничего хорошего. Пока они не знают, что у меня есть вторая метка… То есть, была.

— Все плохое можно сделать хорошим, — с невидимой, но почти материально ощутимой усмешкой сказал Абаль.

Он все ещё сжимал ее запястье. И когда вёл по темному саду к дому, и когда зашёл на самый верх по лестнице к ее детскому гнезду.

У самой доверие спальни они остановились.

— Зачем ты отдала мне метку? — спросил он жестко, хотя ещё миг назад был ласковым, как домашний котик.

Мягкость его обращения не сочеталась с голосом. Чувствовалось, что отпускать он ее не намерен.

— Я объяснила, глава…

— Не верю ни единому слову, Ясмин, — все также резко прервал ее Абаль. — Какой бы ты ни была до, какой бы ни стала после, ты не отдала бы преимущество человеку, которого знаешь без году неделю. Я неплохо изучил тебя за последний месяц, ты из тех фей, которые никому не дают подержать свою волшебную палочку.

Ясмин терпеть не могла, когда из неё выдавливали информацию, но… Он все равно узнаёт. Не завтра, так послезавтра. Просто хотелось потянуть время ещё немного, встроиться искалеченным страхом и одиночеством телом в его руки, спрятать истину в тепло его губ. Забыть на несколько минут, как она одинока.

Жаль, что все хорошее кончается настолько быстро.

— Я не вернусь в Варду, — сказала она. — Я останусь здесь, с мамой, мне не нужна метка.

Глава 25

На один короткий миг в его глазах она увидела шок, после неверие, а потом он, наконец, закрылся. Сделал свое любимое пустое лицо.

Она медленно отпустила его руки, прошла в комнату и закрыла за собой дверь. Ясмин не хотелось видеть вывод, который она могла бы так явно прочесть в его лице.

— Тебя так долго не было, — сказала мама.

Она сидела на кровати все ещё в вечернем, слоящемся, как утренний туман, платье, на котором искрами разбегались золотые нити, пропущенные тире и точками на ткани. Длинные сложные серьги лежали блестящей линией до самых плеч.

Ясмин автоматически встала к матери спиной, снимая тонкие резные гребешки и шпильки, инкрустированные резными цветами и россыпью странных, но прелестных камней, и выгадывая время на правильную реакцию.

Мама подошла сзади и неловко обняла ее за плечи. Казалось, она разучилась это делать за четверть века.

— Я все время вижу тебя десятилетней, — сказала она тихо. — Даже сейчас ты кажешься мне ребёнком. Я ведь была плохой матерью, да? Не отвечай, я знаю, что плохой. Возможно, потому что я сама очень долго была ребёнком, который не желал играть ни во что другое, кроме биогенных исследований.

— Не плохая, а сложная, — тут же сказала Ясмин. Она развернулась и обняла мать. — Я понимаю.

Это было полуправдой. Настоящая Ясмин, наверное, не поняла бы. Она и сама понимала только разумом, сказывалась привычка бесконечно отрабатывать травмы.

Она хотела спросить про метку, про Абаля (какого черта он сидел, как заключённый, рядом с бедняжкой Айрис?!), про желание остаться, про розы, которые она так ненавидит, но выращивает… Но хотелось просто быть рядом

— Я потратила свою жизнь на исследования, — с горечью сказала мама. — А надо было потратить ее на тебя.

На этот раз Ясмин промолчала. Она понимала ее страсть к науке. Страстью нельзя управлять, управлять можно разве что автомобилем, да и то без гарантии, что не влипнешь.

— Этот мальчик… Абаль, — продолжила мать. Они все ещё стояли обнявшись, и ее голос тёплом прокатывался по плечу. — Он нравится тебе?

Ясмин застыла. Множество мелких разрозненных деталей вставали на свои места, медленно сдвигаясь с насиженного места. У Абаля забрали метку, посадили с Айрис, как преступника, но приняли, как гостя, избегая силового конфликта. Конечно, она догадывалась. Кто бы не догадался? Мама любила ее, просто Айрис она любила на пятнадцать лет дольше.

А Ясмин… Ну, Ясмин просто хорошо выполнила свою работу. Она отстранила мать и заколебалась снова. Она не могла пожертвовать ею, эта женщина с усталым и скорбным лицом, которое просачивалось сквозь маску спокойной и благородной госпожи.

Ясмин не хватало данных для анализа. Словно было что-то ещё, неучтенное и глубоко запрятанное, маленький страшный секрет, который знала только мама. Он лежал на самом дне ее серых глаз, и от него фонило болью.

— Не то, чтобы нравится, — осторожно, пробуя тонкий лёд недосказанности, проговорила Ясмин. — Просто мы слишком многое пережили вместе, у меня не было времени разобраться в своих чувствах.

— Это благодарность, — уверенно сказала мама. — Люди часто путают ее с другими яркими чувствами, особенно если их сердце свободно и молодо.

Ясмин просто не знала, что делать. Лгать она не хотела, а говорить правду ей едва ли не запретили. На несколько секунд накатила безнадежная тоска, внутри который каждый день был серым и безрадостным. Она хотела остаться с матерью и одновременно хотела получить Абаля, и, разумеется, это было невозможно. Хотя бы по географическим причинам.

Они легли в кровать и снова болтали до самого утра, а в результате проснулись только к обеду.

И покатились странные дни, полные янтарного солнца, смеха, матери и взглядов Абаля. Он по-прежнему ходил под конвоем ее прекрасной