Запас прочности - Леонид Сергеевич Соболев

шли и шли, не давая себе отдыха. И вдруг остановились. Прямо перед ними лежал на земле человек, головой в ту сторону, откуда они шли, уткнувшись лицом в снег и зябко поджав под себя руки. Моряки повернули закоченевшее тело.

— Он, — хрипло выдохнул боцман.

Они молча постояли над замерзшим механиком и снова побрели вперед.

Метрах в двухстах нашли полузасыпанную снегом шапку с «крабом». Шкатов поднял ее, отряхнул, потом оглянулся туда, где остался лежать Чикваидзе, и глухо сказал:

— Он возвращался…

— Понял все-таки, — дрогнувшим голосом проговорил боцман.

— Поздно дошло до него. — Степан сунул найденную шапку в карман. Теперь они брели еще медленнее, каждый шаг давался им с огромным трудом. Усталость заполнила каждую клеточку тела, и они так долго боролись с ней, что теперь перестали ее ощущать, как давно уже перестали ощущать холод и голод. Они механически переставляли и переставляли ноги, совершенно их не чувствуя. Они боялись остановиться и присесть, — у них уже не хватило бы сил подняться.

Так прошли еще полдня. Шкатов все тяжелее и тяжелее повисал на плечах боцмана, а потом и вовсе остановился. Он стоял, опустив безвольно руки, пошатываясь из стороны в сторону, и глубоко запавшие глаза его отрешенно смотрели перед собой.

— Все, Иван… выдохся… — вяло протянул он.

— Я тебе дам выдохся! — взметнулся боцман. Но Степан безразлично смотрел на боцмана и ничего не отвечал.

Боцман тряс его, грозил, звал, но все было напрасно. Степан молчал. Тогда боцман обнял его и закричал прямо в лицо:

— Ты не имеешь права сдаваться, Степан! Мы ведь с тобой коммунисты, слышишь?

Степан чуть слышно ответил:

— У них тоже есть предел…

— Неправда! Нет такого предела! Помнишь сорок первый? Под Смоленском, Степа! Прижали нас танки к болоту, а у нас — по одной бутылке с бензином. Мы тогда тоже думали, что нам крышка, А ведь комиссар поднялся и пошел им навстречу с бутылкой горючки в руках. И мы все бросились вслед за ним на танки. Не надеялись мы тогда остаться в живых. А ведь пробились с одними бутылками! Ты помнишь, как мы пели в том бою?

И натужным, сиплым голосом боцман запел:

Вставай, проклятьем заклейменный,

Весь мир голодных и рабов,

Кипит наш разум возмущенный

И в смертный бой вести готов!

Боцман пел, и глаза у Степана начали светлеть, в них появилось осмысленное выражение; он поднял голову, словно прислушиваясь к далекому зову, и вдруг хриплым шепотом стал подпевать:

Это есть наш последний

И решительный бой…

Страшную картину являли собой эти два моряка — полузамерзшие, обросшие, в обледенелой рваной одежде, на ногах — рукава от фуфаек, они стояли, обнявшись, и пели песню, ставшую гимном коммунистов всех стран мира. Их простуженные, сиплые голоса были едва слышны, но им казалось, что песня громом разносится повсюду и люди слышат ее. Они пели, и песня словно отогревала их души, вливала в них новые силы. Глаза их загорелись огнем, спины распрямились, в голосе появились твердые нотки.

Боцман обнял Степана, и они медленно тронулись в путь, осторожно переступая израненными и обмороженными ногами. На подмерзшем твердом снегу за ними оставалась частая цепочка ярко алевших следов.

* * *

Снова начали подкрадываться сумерки, когда Степан остановился и с трудом заговорил:

— Я не могу больше… лучше конец… — Он пошатнулся и грузно осел на снег.

— Ну, ну, ты брось слюни распускать! — грозно, как ему казалось, закричал боцман. На самом деле он тоже говорил с трудом негромким, простуженным голосом. Он посмотрел на Степана и добавил тихо:

— Степа, пока мы вместе, мы не погибнем. Держись, родной, немного ведь осталось.

Но Степан мотнул головой.

Боцман тоскливо оглянулся вокруг, шагнул к Степану и сел рядом.

— Будем замерзать вместе, — устало проговорил он и опустил голову на колени.

Степан приоткрыл глаза и прошептал:

— Иван… Иди…

Боцман покачал головой:

— Я не дойду один. Пойдем вместе, Степан, вместе, слышишь!

Степан хрипло выдохнул:

— Не могу… Я давно уже ног не чую. И голова… целый день сегодня кружится… И гудит часто. Вот опять… гудит… Гудит и гудит… — он сжал голову ладонями и застонал.

А боцман вдруг насторожился и стал всматриваться в небо.

— Гудит. В самом деле гудит! Степа! Это самолет! Нас ищут!

Но Степан покачал головой.

— С утра у меня гудит… А теперь и у тебя…

— Нет, черт возьми! — закричал радостно боцман. — Это самолет!

Он жадно шарил глазами по небу. А гул мотора все приближался. И вдруг из-за вершины невысокой сопки вынырнул вертолет и боком пошел прямо на них.

Страшное возбуждение захватило моряков — они прыгали, махали руками, что-то неистово кричали, и по лицам их катились слезы.

С вертолета заметили их. Машина приземлилась неподалеку. Но после пережитого волнения моряки совсем лишились сил. Они сидели на снегу, молча глотали слезы и смотрели, как от вертолета бежали к ним люди.

* * *

…Ритмично, одна за другой подкатываются волны к гранитному утесу. Глухо шипя, они рассыпаются у подножия его белой пеной и медленно отползают назад. Но вдруг море отхлынет от берега, и вот уже вдали вздувается на его поверхности чуть заметный горб. Он бежит к берегу с каждым мигом все быстрей и быстрей, вырастает на глазах, превращаясь в огромный, колыхающийся холм; вот он уже закрыл собой весь горизонт, поднялся грозной стеной перед утесом и, не в силах остановить свой бег, с ревом и грохотом рушится на скалы, разбиваясь в брызги, в пену, и белая водяная пыль словно дымом заволакивает берег, медленно оседая в клокочущий прибой. Укрощенный вал стремительными потоками снова возвращается в море, а вслед ему утес еще долго выплевывает из расселин воду.

А наверху, высоко над этой извечной борьбой моря и скал, стоит маяк и через положенные ему промежутки времени шлет и шлет пучки яркого света в широкую морскую даль. Там, по большой голубой дороге, днем и ночью, и в штиль и в шторм, неторопливо идут океанские корабли. Они проходят мимо маяка и исчезают за горизонтом.

А море шумит и шумит…

Гуссейн Аббасзаде

ГУДОК НАД МОРЕМ

Перевод с азербайджанского Е. Войскунского

Давно уже не было в Баку такой мягкой зимы. Декабрь на дворе, а холода еще не наступили, дни стоят солнечные, тротуары в городе сухи, и Каспий на редкость спокоен. Прекрасная погода для рыбалки!

Такую