Господин следователь 3 - Евгений Васильевич Шалашов

Сам я в кухмистерскую еще ни разу не бегал, несолидно титулярному советнику с кастрюльками в очереди стоять, но ради Натальи придется.

Нет, срочно ищу прислугу! Нафиг такие приключения. Пусть не кухарка, а какой-нибудь парень из деревни. Полы помоет, печь истопит, в кухмистерскую сбегает. Да, еще грязное белье прачке отдаст и чистое заберет.

Однако, Наталья Никифоровна была категорически против кухмистерской.

— Не надо бегать. Топи печку, потом будем с тобой суп куриный варить — у меня еще половина куры осталась, и кашу пшенную.

И супчик, и пшенную кашу я сварил. Конечно, под мудрым руководством хозяйки. В результате, сделал два вывода. Нет, даже три.

Во-первых, готовят в русской печи не тогда, когда полыхает пламя, а когда печка протопилась.

Во-вторых — припрет, сумею себе приготовить обед. Пироги там, не говоря уже о блинах, испечь не смогу, но это дело времени и опыта.

А в-третьих — ну его, нафиг, готовку в русской печи! Кухарку срочно нанимаю.

Оставив Наталью, в надежде, что хуже ей не станет, ушел на службу. Но все равно, как только зашел в кабинет, задумался — а не найти ли какую-нибудь вескую причину, чтобы свинтить? Нехорошо, понимаю, но служба без меня никуда не денется, а вот хозяйка…

Что у меня на сегодня?

Семейство Сомовых и прислугу трогать пока не стал. У людей похороны. Каким бы не был Николай Сергеевич при жизни, для вдовы и ребенка он родной человек. И у прислуги хлопот хватает. Все-таки, убили не рядового обывателя, а Предводителя дворянства.

Нет, не свинтить со службы. Сейчас должна явиться подруга Любовь Кирилловны, которую сам же на допрос и вызвал.

Надежда Викторовна Алексеевна, постарше Зуевой — тридцати трех лет, из мещан, девица, проживает в собственном доме, с матерью. Домашняя учительница. Считай — такая же гувернантка, только обучает не дворянских детишек, а купеческих.

Мадмуазель Алексеева рассказала, что в день увольнения Любочка пришла к ней в слезах, поведала о несправедливости, о лицемерии Николая Сергеевича Сомова. Проплакала целый вечер и день, а потом решила подать жалобу в Окружной суд. Она отговаривала подругу — мол, толку не будет, но та все-таки отнесла жалобу. Потом они отправились странствовать по уезду, искали Любе работу. Увы, ничего не нашли. Когда именно Зуева решила убить Предводителя дворянства, не знает. Пыталась отговорить, но подруга не слушалась. А доносить — неприлично.

— Госпожа Зуева не поделилась с вами предположением— почему Сомов так поступил? — спросил я. — Если Любовь Кирилловна действительно не брала кольцо, какой смысл ее обвинять в краже? Да и зачем Сомову увольнять гувернантку таким образом? Он хозяин, мог бы вообще ничего не объяснять, а попросту рассчитать.

— Не знаю, Люба не говорила, — пожала плечами Алексеева. — Я думаю, что господину предводителю Сомову попросту примерещилось с пьяных глаз. Служила в одном доме, купеческом. Так у главы семьи, как он напьется, по всему дому здоровенная крыса бегала, сапоги у него пыталась украсть.А Сомову примерещилось, что Люба кольцо украла.

Я промолчал, не опровергая, но и не соглашаясь с этой версией. Могло быть и так, если бы не слова дворецкого о сыне-офицере, поведавшем отцу о краже колечка.

— Вы верите, что Люба не воровала кольцо? — строго спросила Алексеева.

— Мне вообще не положено никому верить на слово, — ответил я. — Следователь обязан верить лишь фактам. Единственный установленный факт — это то, что господин Сомов убит, а обвиняемая — мадмуазель Зуева. Я, по большому-то счету, даже мотив убийства не должен устанавливать, потому что это задача суда. Моя задача провести допросы, вот и все.

— Да, Люба мне говорила, что вы абсолютно бесчувственный человек, — усмехнулась Надежда Викторовна. — Теперь я сама в этом убедилась. Правильно говорят — чтобы понять, что за человек перед вами, нужно дать ему власть!

Значит, Алексеева не только передачку принесла, но и поговорила с подругой?

Либеральные времена, блин. Если нет особого указания, то для свидания подружки или родственников с подследственным разрешение следователя не требуется. Сам виноват. Должен был оставить директору Окружной тюрьмы предписание о запрещении свиданий с Зуевой. Но смысла не видел.

— Спорить не стану, — кивнул я. Посмотрев на Алексееву, спросил: — Надежда Викторовна, вы понимаете, что я обязан открыть в отношении вас дело?

— Понимаю. Но я с самого детства ябедничать не приучена.

— Даже если это спасло бы жизнь человеку? — спросил я, и тут же себя выругал. Ведь не хотел же заниматься нравоучениями. И выводы делать нельзя. Гувернантки, блин. Педагоги хреновы.

Надежда Викторовна потупилась, потом сказала:

— Если бы я была твердо уверена, что Люба отправится стрелять, наверно, пошла бы в полицию. Но, если уж совсем откровенно — я в это не верила. Поддакивала, деньги предлагала для побега. Но думала, возьмет пистолет, поиграет, потом успокоится. В крайнем случае, мы бы с ней в рощу сходили, нашли пенек, назвали его господином Сомовым, да душу бы отвели.

— Да, это было бы гораздо разумнее, — согласился я.

Придвинув Алексеевой протокол допроса для подписи, все-таки не удержался:

— Не забудьте об этом сказать на суде.

— О чем, об этом? — спросила Надежда Викторовна, внимательно читая свои показания.

Она дура или прикидывается?

— О том, о чем вы мне только что сказали, — вздохнул я.

Подписав показания, Алексеева встала и сказала с презрением:

— Вы не бесчувственный человек. Вы и не человек вовсе, а машина. Таких как вы, нельзя допускать к работе с людьми.

Настроение мадмуазель Алексеева мне испортила. Впрочем, со стороны виднее. Как-нибудь да переживу.

До обеденного перерыва еще полтора часа. Решил, что пора на выход. Нужно к исправнику заскочить, посмотреть — что случилось за праздники, навести справки об убиенном Сомове. Вдруг у полиции имеется какой-нибудь компромат на бывшего Предводителя?

Или сначала забежать