Зверобой, или Первая тропа войны - Джеймс Фенимор Купер

class="p1">— Конечно, мы копаемся в чужом сундуке, но лишь для того, чтобы оказать услугу хозяину. Одним этим кафтаном можно соблазнить главного вождя мингов. А если при нем случайно его жена или дочка, то это платье способно смягчить сердце любой женщины, живущей между Олбани и Монреалем[49]. Для нашей торговли достаточно будет этих двух вещей, другие товары нам не понадобятся.

— Это вам так кажется, Зверобой, — возразила разочарованная девушка. — Зачем индейской женщине такое платье? Может ли она носить его в лесной чаще? В грязи и дыму вигвама оно быстро запачкается, да и какой вид будет иметь пара красных рук в этих кружевных рукавах!

— Все это верно, девушка! Вы могли бы даже сказать, что такие вещи никуда не годятся и в наших местах. Но какое нам дело до того, что станется с этими нарядами, если мы получим то, что нам нужно! Не знаю, какой прок вашему отцу от такой одежды? Его счастье, что он сохранил вещи, не имеющие никакой цены для него самого, хотя очень ценные для других. Если нам удастся выкупить его за эти тряпки, это будет очень выгодная сделка. Мы пожертвуем сущими пустяками, а впридачу получим даже Непоседу.

— Значит, по-вашему, Зверобой, в семействе Томаса Хаттера нет никого, кому подошло бы это платье? И неужели вам хоть изредка не было бы приятно посмотреть на его дочь в этом наряде?

— Я понимаю вас, Юдифь! Я понимаю, что вы хотите сказать, мне понятны и ваши желания. Я готов признать, что вы в этом платье прекрасны, как солнце, когда оно встает или закатывается в ясный октябрьский день. Однако ваша красота гораздо больше украшает этот наряд, чем этот наряд вас. По-моему, воин, впервые отправляющийся на тропу войны, поступает неправильно, когда размалевывает свое тело такими же яркими красками, как старый вождь испытанной доблести, знающий, что он при случае не ударит лицом в грязь. То же самое можно сказать обо всех нас — о белых и о красных. Вы дочка Томаса Хаттера, а это платье сшито для дочери губернатора или какой-нибудь другой знатной дамы. Его надо носить среди изящной обстановки, в обществе богачей. На мой взгляд, Юдифь, скромная девушка лучше всего выглядит, когда она скромно одета. Кроме того, если в Колонии есть хоть одна женщина, которая не нуждается в нарядах и может рассчитывать на свою собственную наружность, то это вы.

— Я сейчас сброшу эти тряпки, Зверобой, — воскликнула девушка, стремительно выбегая из комнаты, — и никогда больше не покажусь в них ни одному человеку!

— Таковы они все, Змей, — сказал охотник, обращаясь к своему другу и тихонько посмеиваясь, лишь только красавица исчезла. — Я, однако, рад, что девушка согласилась расстаться с этой мишурой, так как в ее положении не годится носить такие вещи. Кроме того, она и без них достаточно красива. Уа-та-Уа тоже выглядела бы очень странно в таком платье, не правда ли, делавар?

— Уа-та-Уа — краснокожая девушка, Зверобой, — возразил индеец. — Подобно молодой горлице, она должна носить свое собственное оперение. Я прошел бы мимо и не узнал ее, если бы она нарядилась в такой чехол. Надо одеваться так, чтобы друзья наши не имели нужды спрашивать, как нас зовут. Дикая Роза очень хороша, но эти яркие краски не делают ее более благоуханной.

— Верно, верно, так оно и есть. Когда человек нагибается, чтобы сорвать землянику, он не ждет, что найдет дыню; а когда он хочет сорвать дыню, то бывает разочарован, если оказывается, что она перезрела, хотя перезрелые дыни часто бывают красивее на взгляд.

Мужчины начали обсуждать, стоит ли еще рыться в сундуке Хаттера, когда снова появилась Юдифь, одетая в простое холстинковое платье.

— Спасибо, Юдифь, — сказал Зверобой, ласково беря ее за руку. — Я знаю, женщине нелегко расстаться с таким нарядом. Но, на мой взгляд, вы теперь красивее, чем если бы у вас на голове была надета корона, а в волосах сверкали драгоценные камни. Весь вопрос теперь в том, нужно ли приподнять эту покрышку, чтобы посмотреть, не найдется ли там какой-нибудь другой вещи для выкупа мастера Хаттера. Мы должны себе представить, как бы он поступил на нашем месте.

Юдифь была счастлива. Скромная похвала молодого человека произвела на нее гораздо большее впечатление, чем изысканные комплименты ветреных льстецов, которыми она была до сих пор окружена. Искусный и ловкий льстец может иметь успех до тех пор, пока против него не обратят его же собственное оружие. Человек прямой и правдивый нередко может обидеть, высказывая горькую правду, однако тем ценнее и приятнее его похвалы, потому что они исходят от чистого сердца. Все очень скоро убеждались в искренности простодушного охотника, поэтому его похвалы всегда производили хорошее впечатление. В то же время своей искренностью и прямотой суждений юноша мог бы нажить себе множество врагов, если бы его характер не возбуждал невольного уважения. Ему нередко приходилось иметь дело и с военными и с гражданскими властями, и у всех он в короткое время завоевал безграничное доверие. Юдифь тоже дорожила его мнением и была рада, когда он похвалил ее.

— Если мы узнаем, что хранится в этом сундуке, Зверобой, — сказала девушка, немного успокоившись, — легче будет решить, как нам поступать дальше.

— Это довольно разумно, девушка. Копаться в чужих секретах свойственно белым, а не краснокожим.

— Любопытство — чувство естественное и свойственно всем. Когда я жила вблизи форта, то заметила, что большинство тамошних жителей интересуется секретами своих соседей.

— Да, и часто выдумывают их, когда не могут доискаться правды. В этом и состоит разница между индейским джентльменом и белым джентльменом. Вот, например, Змей поспешил бы отвернуться в сторону, если бы ненароком заглянул в вигвам другого вождя. А в поселениях белых, где все напускают на себя такую важность, поступают совершенно иначе. Уверяю вас, Юдифь, Змей никогда не признается, что среди делаваров есть какой-то вождь, стоящий настолько выше его, что стоит утруждать мысли и язык, судача о нем, о его поступках и вообще болтая о всех тех пустяках, которыми интересуется человек, когда у него нет других, более серьезных занятий. Тот, кто так поступает, ничем не лучше самого обыкновенного негодяя, во что бы он ни наряжался и как бы ни чванился.

— Но это не чужой вигвам, этот сундук принадлежит моему отцу; это его вещи, и мы хотим оказать