Подвиг - Борис Лапин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Господи, неужели сейчас придется умереть?..»
Правый конвоир жестоко мял в руке свой карабин. Он хотел крикнуть какие-нибудь слова товарищу. Взрывы гудели в костях, заглушая мысли. Самолеты брили воздух близко над головой. Хотелось спрятаться от них, бежать. Но скрыться невозможно. Ему казалось, что его видит вся эскадрилья. Он чувствовал себя высоким, как дерево.
Вокруг горели леса. Нельзя бежать в Тха-Ду — там жандармы. Повешенный, болтается на дереве Риу.
Левый конвоир жестоко мял в руке свой карабин. Самолеты близко над головой. Буря огня. Внизу, под холмом, все сгорели. Сейчас надо умирать.
— Эхе-эхеээ!..
Он пытался крикнуть слова, но ветер обрывал их тотчас же с губ, превращая в неразборчивый звонкий вопль.
Конвойные стали говорить руками и лицом. Их разговор длился, как странная пляска под гул барабанов, в глазах капитана Аратоки. Движение лица и рук заканчивалось обрывками слов, вырванными ветром.
— …убивать себя.
— …и его… Два…
— ….два патрона есть.
— …колоть.
— …я оставил нож.
— …душить.
— …нет. Меня.
— …я стреляю в твой лоб.
— …да.
— …и потом в себя.
— …прощай!
— …япона нет патрон убить.
— …да.
— …извините меня — левой рукой.
— …извини за труд — меня убивать.
— …извините меня. Прощай!
— …прощай!
Аратоки увидел, как правый конвойный поднял ружье, воткнул дуло в лоб другого и потом себе в живот. Бесшумно, потому что хлопки выстрелов не были слышны в общем гуле, свалились один за другим. Застрелил товарища, потом себя. Теперь капитан ничему не удивлялся. Он стоял на холме…
Затихло.
Он почувствовал боль в коленях, разбитость, сухость во рту, сонливость от страшных превращений дня.
И пошел к вершине холма по дороге к спасению.
Слепой ребенокЛовит пестрых мотыльков.Мама, в сетке маквица!..Посмотрела: жирный хрущ.Точно так нас ловит смерть,
(Песня)Глава восемнадцатая
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Привезенный на аэродром в пулеметной кабине бомбовоза, Аратоки все еще был оглушен.
Усталый и отяжелевший, он крикнул денщику: «Сними сапоги!» Свалился на матрац и забыл все. Потом он раскрыл глаза, разбуженный невнятным чувством досады. Посмотрел на часы, лежавшие рядом на полу. Оказывается, он спал четыре часа. Крикнул денщика, — его не было. Во рту жгло, тело чесалось от сна. Выпил воды. Болели все кости. Стал хмуро одеваться.
«Что-то случилось плохое… Достать другие штаны — все в бензине… Экая ссадина! Ну-ка, надо продезинфицировать… Ай, щиплет!.. Какая беда с правым сапогом!.. Где другая пара?.. Ах, да, я подарил ее тому парню… Пришпилить чем-нибудь?.. Ничего не выйдет… Нет… Никто не может об этом знать… А если поймают мужика, и он все расскажет… Но никто из них не понял моих слов… Кроме того, я могу отречься…»
Аратоки вышел во двор. Сверкала земля. Недавно прошел дождь. Под дальним холмом из ангаров выкатывали черный громадный самолет. Смеркалось. Из дома командира эскадрильи неслось тявканье рояля. Мотив был европейский, игравший показывал некоторую технику, но рояль был зверски расстроен.
«Слышал я крик и слабый плеск, видел пляску струй, дым кирпичных рощ…»
«Это, должно быть, госпожа Камегучи упражняется».
Сейчас Аратоки ненавидел весь мир.
Солдат, бежавший через двор со свертком бумаг, — вытянулся и отдал честь. В глазах его Аратоки заметил любопытство, когда он посмотрел на разодранный правый сапог капитана.
— Стой!.. Как отдаешь честь с пакетом? Рожу кверху! Стой! Не сгибай левую руку! Не дыши, как труба! Скажешь, что по моему распоряжению ты — на двое суток.
Так!
Подошел к материальному складу.
— Здравствуйте, капитан-сударь!
— Господин начальник хозяйственной части, я к вам.
— За приварком, как говорится?
— Дело военное, знаете, придется выдать мне новую пару сапог.
— За вами числится одна лишняя, господин капитан.
— Извините, повредил в операции, господин старший лейтенант.
— Придется уж. Подпишите акт об износе сапог.
Разговор был скучный и неприятный. Аратоки чувствовал себя неловко. Начальник хозяйственной части говорил покровительственно и слишком фамильярно улыбался для такого маленького дела, как выдача пары сапог. Невольно и Аратоки делал лишние движения и вежливо смеялся. У него было чувство, что сегодня на операции произошло что-то позорное и весь гарнизон уже об этом знает.
На самом деле Аратоки мог не беспокоиться о паре сапог.
В то самое время как он спал, просыпался, распекал солдата, запивал водой изжогу, извинялся, во всей Японии для него ковалась слава.
Через час после его возвращения начальник гарнизона и подполковник Садзанами проехали в Особую высшую секцию. Еще через два часа пухлый, с губами девочки, телефонист в Фузане, дежуривший в эту ночь на линии, подходил к столу.
— Да… Фузан. А вы?.. Сеул?.. Да. Сеул?.. Да, извините… Дел много, до утра… Плохо спал… Известно наше скромное занятие… Четыре бутылки… Опять та же, что в прошлый раз… Да, могу принять… Нет, господин Суропи, могу принять… Принимаю… Настоящим… Как?.. Сообщаем… Куроводству?.. Как?.. Руководству?.. Да, руководству… Точку зрения командования… высказанную в ините… В инитери… По буквам: Ироха, Ниппон, Таро, Еддо, Ронин. Интервью сотрудникам прессы… Настоящим сообщаем к руководству точку зрения командования, высказанную в интервью, данном генералом бароном Накаяма сотрудникам объединенной прессы по поводу вчерашних событий в Кентаи…
Учитесь вставать рано,Заниматься спортом, читать.Играйте с полудня в мяч.Будьте во всем подобнымиКапитану Аратоки.
(Песня Колледжа индустриалов)Глава девятнадцатая
ПРОИСХОЖДЕНИЕ
Аратоки родился, учился, вырос на окраине Иокогамы. В портовом, с цинковыми крышами, переулке, где в двери плыл запах водорослей и нефти, гудки катеров, машин, пароходов, пьяные вопли иностранных моряков, возвращавшихся к рассвету на рейд.
Отец был дрогист. Владелец маленького аптекарского магазина. Со стороны улицы была лавка, где вместо стены выдвигалась на ночь камышовая перегородка. На земле, у входа, лежали узкие лакированные счеты, аптекарские весы, конторские книги. В стенах до самого верха — выдвижные ящики с китайскими наклейками. Сухие мешочки с растительными лекарствами, от которых пахло морем и сеном. Высокие стеклянные кружки, мыло, масло для волос, фотографический альбом красавиц, роговые дамские гребни, шотландское виски для моряков.
Году в 1916-м семья Аратоки переселилась из порта в город. Дела пошли хорошо. Была мировая война. В порту было очень много иностранцев. Отец больше не сидел у товаров с утра до ночи, как толстый дятел, поворачиваясь в лавке-клетке. Теперь было три приказчика, и сама лавка состояла из двух больших комнат, отделенных от улицы зеркальной витриной с голубыми шарами.
Отец сидел теперь в конторе на мягкой подушке и пил чай. Когда приходили клиенты, он принимал их за конторкой. Клиенты приходили главным образом вечером, после портового гудка. Топали, не снимая у входа ботинок. Клиенты были в синих боцманских робах, в клетчатых костюмах, в фетровых шляпах, с трубками и сигаретами, волосатые, широконосые, с рыжими лицами, — по большей части иностранные моряки.
— Опять, дорогая, поднялись цены на сальварсан. Дай мне воды! Страшно, куда его столько идет. Все иностранные моряки им торгуют. Готовы закупать его килограммами. Нынче едва нашел семьдесят граммов новокаина, весь арсеноль, весь йодоформ. Мир болен сифилисом. Пусть его. Японии от того не хуже.
Так говорил отец Аратоки.
Пришло время отдавать в колледж. Теперь мальчика не годилось отдавать в портовую школу. Старший Аратоки обязательно хотел отдать сына в такой колледж, где учатся дети аристократов и богачей. Он отдал его в Высший мужской колледж для детей промышленников, знаменитый тем, что в нем учится один из племянников виконта Ямамота.
Круглый снисходительный директор колледжа говорил старшему Аратоки:
— Вы понимаете, что мы принимаем детей с большим разбором. Виконт Ямамото справляется самолично о том воспитании, которое мы даем. У нас ведь учится его племянник.
Аратоки учился хорошо. Он стыдился того, что отец его дрогист, и, когда товарищи спрашивали о семье, говорил: «Мой папа — богатый промышленник». Товарищам приносили во время завтрака сандвичи и ростбиф. Аратоки с каждым годом все больше смущался, когда в перерыв у дверей школы появлялась старуха служанка, еще издали расспрашивая детей: «Где мой Аратоки?», и приносила в плетеном ящичке бенто — простонародный завтрак с морской капустой, вареным рисом, соей.