Барометр падает - Эдриан Маккинти

Киллиан подошел к нему, держа автомат правой рукой за рукоять, а левой обхватив магазин.

Его накрыло волной депрессии.

Еще до того, как Киллиан начал действовать, на него напала грусть.

Он глубоко вздохнул.

Как хочется сделать все спокойно и не спеша…

Но сирены выли почти у порога.

Коултер встал около двери теплицы так, чтобы Хелен или миссис Лавери могли его заметить из дома. Надеялся на помощь.

А Киллиану требовалось уединение.

— Сядь, — скомандовал он.

Коултер сполз вниз и застыл, прислонившись к двери и упираясь головой в ручку замка. Киллиан присел перед Ричардом на корточки.

— Что ты собираешься делать? — Коултер дрожал.

Его лицо было белее мела, голубые глаза при свете луны казались почти черными. Осколками стекла ему порезало щеку, и из раны на землю капала кровь. Одет Ричард был в простую черную футболку и пижамные штаны с гоночными машинками.

— Что это, апельсины? — спросил Киллиан.

— Лайм и лимон, — отозвался Коултер.

— Лайм и лимон…

Мужчины посмотрели друг на друга.

Киллиан вздохнул и поднял автомат.

— Подожди! Почему ты хочешь меня убить, почему? — жалобно захныкал Коултер.

— Я хотел бы сказать, что мне жаль это делать… Но я видел фильм. Я слышал об абортах.

— Подожди. Киллиан, подожди! Они были старше, чем ты думаешь. И совершенно добровольно принимали в этом участие. Их никто не насиловал. Мы им заплатили, черт возьми! Сделали подарки. Купили их молчание.

— Нисколько не сомневаюсь, что так все и было. Я уверен, что ты и твой дражайший друг Дермид Макканн действительно позаботились о том, чтобы никто из них не заговорил.

— Киллиан, все было не так. Совсем не так. Ты помнишь семидесятые в Белфасте? Шла война. И жизнь была совсем другая. Ну… как в Берлине в сорок пятом. Не существовало никаких правил. Каждый день — взрывы и пожары. Стрельба. Помнишь? А я в то время управлял борделем. Посреди всего того безумия. Хоть какая-то возможность повеселиться. Вот и все. Это было неплохое дело. Объединяло нас, несмотря на разногласия.

— Ты называешь это весельем?!

— Прекрати быть таким ханжой, Киллиан. Это же Ирландия. В сиротских приютах, исправительных домах и монастырях происходят намного худшие вещи. Это давно не новость. Полиция давно знает об этом, но и они помалкивают.

— Так вот почему тебя никогда не посвятили бы в рыцари, — задумчиво произнес Киллиан, когда к визгу сирен добавился рокот вертолета.

— Киллиан, это все чепуха. Давно забытая история. Никому нет до нее дела, — произнес Коултер.

Киллиан покачал головой:

— Почему ты перевел фильм с пленки на видео? Зачем хранил его?

— Понимаешь, фильм — что-то вроде гарантии. В то время Макканн еще не стал министром, а был обыкновенным выскочкой, который контролировал местный рэкет. Он снабдил меня несколькими контактами, после чего началось наше восхождение к славе. Макканн пролез в армейский совет ИРА. Это было чертовски полезно. Но все же я заручился гарантиями, а потом, честно говоря, позабыл про этот фильм. Он был на каком-то древнем компьютере, я о нем и не вспоминал.

— А он знает про этот фильм?

— Да, он помнит, как мы его делали, но считает давным-давно уничтоженным. Он никогда не упоминал об этом при мне. Никто не знает о фильме. Только ты, я, Том и… Рейчел.

Киллиан кивнул. Да, теперь все встало на свои места.

— Видишь? Все кончено. Никакого вреда. Все закончилось, черт побери. Никому и дела нет до этой древней ерунды. Белфаст изменился, Ольстер изменился, сама Ирландия изменилась, — продолжил Коултер.

— Да…

Коултер залился смехом:

— А сам ноутбук на дне какого-то озера! Знаешь об этом?

— Я был там, — мрачно произнес Киллиан.

— Да. А ты поверил? Киллиан, это все чепуха. Однажды в гребаном Белфасте…

Киллиан потер подбородок и внимательно посмотрел Коултеру в глаза.

— Я стоял на стороне добра, приятель. И упорно работал, не допуская осечек, — закончил Коултер.

— Но ведь это красивая сказка, правда? Вашему маленькому сообществу, помешанному на самозащите, тебе и Макканну, не было нужды беспокоиться о том, как бы ИРА не взорвала одну из ваших контор. Ваша строительная компания, чуть ли не единственная из всех, что были тогда известны, процветала даже в самые мрачные годы. Что вам помогало? Удача? Упорный труд? Нет, теперь я знаю, что лежало в основе коултеровского «чуда». Верно?

— Что за бред? Ты по-прежнему болтаешь о чертовых семидесятых? Киллиан, это все давно быльем поросло. Тогда было тяжелое время. Но сейчас-то две тысячи одиннадцатый! Идет второе десятилетие нового века. Слушай меня, приятель: до этого фильма — никому! нет! дела!

— Ричард, я прекрасно понимаю, к чему ты клонишь. Возможно, ты и прав… Но я все равно должен убить тебя. Том сказал мне, что ты не успокоишься, пока Рейчел не будет мертва.

— Я тебе миллион фунтов дам, если ты сейчас же уберешь автомат. Ты умный, ты пейви, ну сам посуди: чего стоит одна глупая баба против миллиона фунтов? Каждый сам за себя, верно?

— Такова твоя философия, выведенная из накопленного жизненного опыта? — спросил Киллиан, слыша, как над водной гладью стрекочет вертолет.

— Да. Пойми, в этом нет ничего плохого. Миссис Тэтчер недаром говорила, что не существует такой вещи, как общество, есть только отдельные личности. Помнишь?

Киллиан опустился на колено перед Коултером, как жених перед невестой:

— Я помню. Но это не про меня. Жизнь имеет смысл только в контексте человеческих поступков. Нет личностей, существующих автономно. Все люди связаны с теми или иными практиками, местами, культурами. И в моей культуре — на другом конце криминальной цепочки — на человека налагаются серьезные обязательства. Быть пейви, тинкером, — это значит существовать среди бесконечных взаимных обязательств, долгов верности и гостеприимства.

— Что ты мелешь? Не понимаю, — просипел Коултер.

От страха во рту у него пересохло, но, когда он услышал, как у ворот остановился полицейский «лендровер», в глазах его загорелась надежда на спасение.

— Да что тут не понять? Я обещал Рейчел, что сегодня ночью покончу с этой историей. И я собираюсь сдержать слово…

Наконец-то Киллиан снова был в своей стихии. Он покинул двуличный «нормальный» мир — мир сделок с недвижимостью, банков и закладных. Покинул мир Шона, населенный лукавыми и изворотливыми бандитами, выкачивающими деньги из тех, кто слабее. Он покинул даже ту Северную Ирландию, в которой вырос, то самое место, о котором говорил Коултер, — эту странную не-страну, охваченную бандитской гражданской войной, выплескивающую в этой бойне столько религиозной страсти, сколько не бушевало ни в одной другой европейской стране в период «холодной войны».

Нет… Киллиан вернулся в страну своих отцов и предков. В мир людей, которые ударяли по рукам, заключая сделки на конных ярмарках, давая или беря что-либо в долг; людей, которые до гроба были верны своему слову.

Киллиан старался быть честным с самим собой и Коултером. Даже в лабиринте традиций и обязательств, которые формировали сообщество пейви, имелись свои лазейки. Как же без них? Традиция — не мертвая догма, но пример и образец для подражания, а человек — не кукла на веревочках, а живой актер с правом импровизировать.

Если б Коултер сумел кое-что сказать, кое-что объяснить, это спасло бы ему жизнь.

Но он не сумел. Или не захотел.

Тем хуже для него.

Его время истекало.

Киллиан прицелился из автомата в лоб Коултеру. Раздался один-единственный выстрел.

Коултер умер сразу же.

Был — и сгинул в черном мраке небытия.

Очень похоже на древнюю магию.

Киллиан стянул с плеча автомат, бросил на землю, вышел через заднюю дверь теплицы и пересек сад.

Перелез через одну ограду, добежал до второй, внешней, перебрался через нее и побежал в сторону далеких холмов Антрима. Бежал и бежал, пока не достиг торфяных болот, с древности ставших традиционным местом укрытия для тех, кто скрывается от власти королей.

Эпилог

Майкл Форсайт свободно прошел через «зеленый» коридор в пятом терминале аэропорта Хитроу. Он был одет в темно-серый костюм от Армани, черные туфли «Тестони Норвегезе», а в руках нес дорожную сумку «Флото». При этом он вовсе не походил на наркокурьера, хотя контрабанда героина составляла прибыльный сегмент в деятельности криминальной империи, которой он управлял вместе со своей женой Бриджит.

Майкл снял солнцезащитные очки и оглядел клубящийся человеческий хаос зала прибытия, ища контактера.

Невдалеке стоял бледный красивый молодой человек, одетый в униформу, и держал в руках табличку, на которой было написано нечто вроде «Мишель Фэйрсайд». Вьющиеся волосы, года двадцать три — двадцать четыре. Он слушал что-то на своем «айподе», рок, наверное, какую-нибудь группу «Колдплей».