Страж империи (СИ) - Пекальчук Владимир Мирославович

Вот тут я уже заинтересовался всерьез. Этот тип обладает талантом сродни моему? Более того, он что, действительно учуял во мне нечто нечеловеческое? Хм…

– А кто такие «оборотни»? – спросил я Тарика.

Тарик почесал макушку.

– Ну, это как одержимые, но они не выглядят одержимыми. Одержимые, притворяющиеся людьми, без кучи рук, глаз, кривых ног. Они говорят, как люди, выглядят, как люди, носят дорогую одежду, ездят на шикарных машинах… Но я-то знаю, что это не люди на самом деле…

Я нахмурился.

– А ты уверен в этом? Понимаешь, Тарик, одержимые – как раз моя специальность. Почему ты решил, что человек в хорошей одежде и на машине – непременно оборотень?

Он пожал плечами:

– А потому, что я почувствовал то же самое, что и тогда в лесу у Троеречья. Беспричинный страх. С оборотнями сложнее – их я не могу почувствовать издали. Только если в глаза посмотреть.

– Хм… и как это произошло? Как ты с оборотнем встретился?

– Ну, я, бывало, путь держу вдоль дорог. Иногда можно найти что-то полезное, обычно бутылки… Изредка случается, что у человека колесо спустило, если это средний господин, который мараться, значит, не хочет – ну, я тут как тут…

– Средний господин? – переспросила Скарлетт.

– Ага. Такой, что ему проще отдать десятку, чем руки пачкать, но не настолько большой, чтобы с собственным шофером. Средний. Вот так я как-то иду, смотрю – стоит большая черная машина, дорогущая, вся шикарная – у простолюдинов таких не бывает. Спиной ко мне возле багажника стоит владелец машины – у него даже пиджак такой, «хвостатый». Руки в бока упер и смотрит, значит, в багажник. Ну, стоит и смотрит… Я пригляделся, пока ближе подходил – а водителя-то нету. Вот, думаю, повезло так повезло… Вот подхожу я ближе, и тут он поворачивается со словами: «любезный, а не сменишь ли ты мне колесо?». И вот как он полностью повернулся, как я ему в глаза взглянул… Так душа в пятки. Точь-в-точь как тогда в лесу, когда напал на меня ужас беспричинный… Бросил рюкзак – и без оглядки через лес, знал я там место, где родник бежит шагах в трехстах… Как через воду бегущую перепрыгнул – так только тогда и оглянулся…

Я задумался.

– А как он выглядел? Как говорил? Может, голос был невнятный, будто камешков в рот набрал?

Тарик покачал головой:

– Нет, ничуть. Слова произносил четко, и голос был нормальный. В нем ничего дурного не было, покуда в глаза ему не посмотрел.

Тут заговорил Йоахим:

– А что, господин офицер, у нечисти голоса невнятные?

– Так говорят инструкторы и в пособиях написано. Я сам никогда с одержимыми ни о чем не говорил – мне это без надобности, у меня дар сродни того, что у Тарика – я их чую на расстоянии и всегда распознаю безошибочно. А распознал – стреляю сразу… Но то, что одержимые поначалу не могут хорошо говорить – доказанный факт.

– Вот оно как, – протянул бродяга. – Я, видимо, тоже как-то с оборотнем столкнулся. Лет шесть назад или семь… Пил из ручья – а из-за кустов на той стороне выходит человек, с виду грибник, но без лукошка или сумки… И одежда на нем сидит как-то странно, и вообще он мне не понравился… Глаза странные. И он мне говорит, мол, слушай, старик, дело есть, подойди ко мне… Ну я и спрашиваю – что за дело такое? Заблудился, что ли? И он так радостно – да, говорит, заблудился, выведи меня. И жестом снова меня вроде как подзывает. И голос – вот вы метко сказали, неразборчивый, будто камешки во рту… И я понимаю внезапно, что он сам перешагнуть через родничок-то не хочет, а меня на ту сторону зовет – хотя разделяют нас метра три, и родничок – перешагнуть можно без труда. В общем, хапнул я свою котомку – и прочь. Он меня звал обратно – я круг священный изобразил, говорю – изыди. Думается, мне, правильно сделал, что убежал… Теперь стараюсь путешествовать вдоль воды…

– Просто между прочим, – заметил я, – кругов они не боятся. И при необходимости без труда пересекают воду – даже вплавь. Лично видел. Так что на родники не надейтесь, действительно может помочь только такая вода, в которой есть куда нырнуть или отплыть от берега. Или чтобы воды хоть по пояс.

Йоахим вздохнул:

– Ну вот у этого до меня добраться особой необходимости не было – и мое счастье, что так.

Вскоре со стороны трассы послышалось урчание мощного двигателя: прибыл тягач.

– Ладно, мужики, нам пора. За огонек да компанию спасибо, подбросить никого не надо до города?

Оказалось, что никого, так что я пожелал им избежать нежелательных встреч и мы выбрались из-под моста.

Уже сидя в тягаче, Скарлетт спросила:

– А чем им помогла бы вода, если б в нее можно было нырнуть? Одержимые – не эфириалы…

– Верно. Однако хоть вода для одержимого и не препятствие, не существует ни одного свидетельства, что одержимый напал на кого-то в воде. Пустившись вплавь или вброд, одержимый не отвлекается ни на что, кроме собственно преодоления воды. Да даже если воды по пояс – приблуды стремятся пересечь ее вброд побыстрее, игнорируя потенциальную жертву. Почему – никто не знает. Не любят они воду, видать. Не боятся, но она им отвратительна.

– Да уж, – кивнула Скарлетт, – у бродяги какого-либо иного шанса на спасение при такой встрече попросту нет…

Я ухмыльнулся:

– Будь я бродягой – достал бы обрез и много-много ртутных градусников… Тогда шанс был бы.

Скарлетт тоже начала улыбаться:

– А, ты про наш старый обычай… Слушай, как ты думаешь, может ли этот Тарик быть прав? Что, если тот господин внезапно настоящий одержимый? Одержимый, как правило, знает все, что знала жертва, если вселился в живое тело, а не теплый труп – это факт. Со временем он постигает устройство нашего мира и социума – тоже факт. Надо думать, он способен и речь освоить в совершенстве, и управление машиной. А вот колеса ему менять не приходилось – оттого и стоял в задумчивости…

– Нет, – покачал головой я. – В теории, конечно, одержимый мог бы освоить все то, о чем ты говоришь, если бы не одно «но». Натура их, стремящаяся к разрушению. Все, что осваивает одержимый, он осваивает с одной целью. Более успешно убивать и разрушать. И в этом разрезе еще не факт, что он вообще разумен в нашем понимании. В краю свартальвов есть такое животное хищное – «сгукг», что означает «подражатель». Оно похоже на шестиногого паука размером с собаку, которое в совершенстве перенимает звуки, издаваемые его добычей. Он запоминает все звуки и, обнаружив недосягаемую жертву в укрытии, прячется рядом и начинает издавать звуки. По очереди. Если, положим, один из этих звуков – позывок самки на спаривание, то он выманит из укрытия самца, сожрет его – и впредь будет пользоваться только этим звуком. Он умеет приманивать самок звуками их детенышей и так далее. Свартальвы держат их как домашних животных и дрессируют. Сгукг с легкостью осваивает целые фразы, которые приводят к нужному результату – получению еды. Например, как тебе просьба «досточтимый хозяин, одари своего любимца кусочком мяса», высказанная голосом хозяина? Свартальвы даже соревнуются в том, кто научит своего сгукга более длинной и витиеватой фразе. Сгукги умеют просить именно ту еду, которую хотят в данный момент. Но значит ли это, что сгукг разумен и понимает смысл издаваемого звука? Правильный ответ – нет. Я полагаю, что с одержимыми та же фигня, только они еще и содержимым мозга жертвы пользоваться умеют. Но вот настолько совершенная имитация, как дворянин, живущий среди людей и водящий машину…

– А почему нет, если это приводит его к нужной ему цели? Ты же сам рассказывал мне про одержимого в картинной галерее…

– Потому, что мне их цели прекрасно известны. Сгукг теряет желание обучаться, как только получает кормежку. Все, он сыт, и обучать его далее можно только когда животное снова проголодается. Одержимый способен вести себя как человек, чтобы добраться до жертвы или спастись от преследования – этим его интерес к мимикрии исчерпывается. Одержимый имел одежду, умел маскироваться под рабочего, знал, в какую дверь входить – но жил почему-то в канализации, от людей подальше, в том числе и от тех культистов, которые снабдили его едой и вещами. Вспомни рассказ Йоахима – он куда более правдоподобный. Одержимый, если это был он, не сумел провести бродягу, а почему? А потому, что для этого нужно абстрактное мышление. Вот будь у меня задача переманить Йоахима на ту сторону ручья – я бы иначе сделал. Выполз бы из-за кустов со словами «помоги, я ногу сломал». Но для одержимого не очевидно, что такое поведение с легкостью приманило бы человека. Ему чуждо все человеческое, он ничего не знает о склонности людей к взаимопомощи… То есть, в голове жертвы это знание было, но вот в мышление эфириала оно не вписывается. Я повторю тебе то, что говорил курсантам. Одержимый – это непостижимая, абсолютно чуждая нам сущность. Его нельзя понять умом. Он не разумен в нашем понимании и не подчиняется логике и законам нашего мира. Одержимый – это одержимый, и тут ничего нельзя ни прибавить, ни убавить. Можно только стрелять.