Восхождение царицы - Маргарет Джордж

часть неба. Цезарь снова встал, устремил на них взгляд и погрузился в молчание. А потом, все так же не говоря ни слова, он спустился по сходням и направился к ним. Меня несли следом на носилках – за его быстрым размашистым шагом я бы никак не поспела.

Перед моим мысленным взором возникли тени древних жрецов, сопровождавших установленную на полозья погребальную ладью фараона. Должно быть, они шли медленно и чинно, распевая похоронные гимны в клубах курящихся благовоний.

Теперь же вместо них по песку вышагивал одинокий римлянин в полощущемся на ветру ярком плаще.

У подножия ближайшей пирамиды я встала рядом с ним. Он по-прежнему молчал, закинув голову, чтобы увидеть вершину. Я без лишних слов взяла его руку и пожала ее.

Он простоял так долго, что мне показалось, будто на него подействовало некое заклятие, а потом двинулся в обход основания пирамиды. Служители быстро подали мне носилки, и я, покачиваясь над неровностями каменистой почвы, последовала за ним. Цезарь устремился вперед так быстро, что обогнать его можно было только бегом. Казалось, он хотел оторваться от нас и побыть с пирамидами наедине, поэтому я приказала носильщикам нести меня к Сфинксу. Я знала: после пирамид он неизбежно придет туда. Но не раньше, чем будет готов это сделать.

Чтобы дожидаться его в тени, слуги воздвигли павильон. Солнце уже стояло высоко, разогнав загадочные тени, и я воззрилась на меланхолический лик Сфинкса. Окажись мы здесь на рассвете, мы увидели бы его купающимся в нежных розовых лучах, ибо он обращен к востоку. Сфинкс приветствует восходящего Ра – сколько веков? Никто не знает. Мы считаем Сфинкса старейшим изваянием на земле, но кто его создал, нам неведомо, как неведомо и предназначение статуи. К чему он призван – оберегать пирамиды? Они находятся под его защитой? Это тайна.

Лапы чудовища постоянно заносит песком. Каждые несколько лет его откапывают, но потом пустыня снова наносит песок, и гигант снова покоится в мягком золотистом ложе. Он отдыхает, но не спит.

Цезарь появился из-за угла внезапно, как молния, и поспешил ко мне. Он казался возбужденным и ничуть не уставшим, как будто пешая прогулка лишь взбодрила его.

– Идем! – Он за руку сдернул меня со складного стула.

Солнце уже стояло высоко, основательно припекало, и очень скоро я почувствовала слабость.

– Не так быстро, – попросила я. – Слишком жарко для такой спешки, да и пески здесь коварные!

Он наконец вышел из транса и вернулся к действительности.

– Конечно, прости.

Мы двинулись к Сфинксу вместе, спокойным шагом. Теперь, ближе к полудню, желтый цвет статуи сменился безжалостной белизной, под стать его беспощадным чертам.

– Одна его губа больше лежащего человека, – выговорил Цезарь. – Ухо больше, чем дерево!

– Он велик и могуч, – выдохнула я. – И будет вечно хранить Египет, как хранит с незапамятных времен.

– И все же его сделали люди, – заметил Цезарь. – Мы не должны забывать этого. Как и пирамиды: блок за блоком, камень за камнем, ценой великих усилий, но все-таки их построили люди.

– Выше по Нилу ты увидишь другие чудеса, – сказала я. – Храмы с колоннами столь мощными и высокими, что невозможно представить их делом человеческих рук.

– Тем не менее мы знаем, что это именно так, – ответил он. – На самом деле, любовь моя, ничего непостижимого в мире не существует. Есть лишь явления, чью природу мы пока не поняли.

Укрывшись в тени павильона, мы наблюдали, как проходит очередной день, не задевая безразличных к нему колоссов.

С наступлением полудня жара усилилась. Палящие лучи нащупывали в навесе тончайшие щели, словно настойчивые пальцы, и всюду, где им удавалось проникнуть, песок раскалялся настолько, что к нему невозможно было прикоснуться. Пирамиды и Сфинкс излучали белый жар, словно мерцающий под ясным голубым небом мираж.

Цезарь, откинувшись назад, смотрел на них и отпивал маленькими глотками вино, а один из его людей обмахивал повелителя маленьким веером военного образца. Правда, толку от такого опахала было маловато – перегретый воздух оставался почти неподвижным.

– Лучше возьми одно из моих, – предложила я, указывая на слуг, размеренно веявших широкими опахалами из страусовых перьев.

– Ни за что, – заявил он. – Это какое-то варварское извращение. Кто, скажи на милость, пользуется подобными опахалами?

– Люди, которым жарко, – сказала я. – Готова спорить: когда мы продвинемся еще дальше по Нилу, к сердцу Африки, ты сам об этом попросишь.

– Ты знаешь, я люблю биться об заклад, – сказал Цезарь. – Я игрок по натуре, так что принимаю твой вызов.

– И что я получу, если выиграю?

– Я женюсь на тебе по египетскому обряду, – ответил он после недолгого размышления. – Ты будешь считаться моей законной женой повсюду, кроме Рима, потому что…

– Да, я знаю. Потому что римский закон не признает браков с иностранцами.

Правда, законы пишут люди, а из всех людских деяний неизменны только пирамиды.

Наконец жара стала спадать. По мере ее ослабления менялись и цвета: белый известняк сначала приобрел медовый оттенок, а потом, словно впитав уходящий солнечный свет, окрасился золотистым янтарем – столь нежно, что цвет золота рядом с ним показался бы безвкусно кричащим. Небо, на фоне которого вырисовывались пирамиды, сделалось фиолетово-голубым, и на нем протянулись длинные пальцы пурпурных облаков, приветствующих заходящее солнце. Я знала, что еще некоторое время солнце будет подсвечивать пирамиды сзади.

Поднявшийся ветерок донес запах нагретого, а теперь отдающего тепло камня. Темнело, и нам пора было возвращаться на ладью.

– Идем, – сказала я, поднимаясь на ноги.

– Нет, я хочу остаться, – возразил Цезарь. – Мы ведь все равно не отплывем на ночь глядя. Луна почти полная. К чему торопиться?

«К тому, – подумала я, – что пустыня ночью меняется».

– Ты не боишься? – тихонько спросил он.

– Нет, – пришлось сказать мне.

Впрочем, это действительно не был настоящий страх. Мне просто становилось не по себе при мысли о том, чтобы остаться на ночь рядом с исполинскими гробницами. По традиции после заката египтяне всегда покидали этот берег Нила, оставляя его мертвым.

Слуги превратили наш павильон в настоящий шатер, где мы легли на подушки, и нам подали закуски и освежающие напитки. Потом Цезарь приказал свите удалиться, и мы остались вдвоем.

– Используем редкостную возможность, – сказал он. – Ведь нас все время окружают люди. К этому привыкаешь, но настоящее уединение – это особое ощущение.

Настоящее уединение? Цезарь в моем полном распоряжении? Сколько людей заплатили бы золотом за возможность поменяться со мной местами. Они подавали бы ему прошения, предлагали бы взятки… а кто-то наверняка явился бы с ядом или кинжалом. Значит, он всецело доверял