Однажды преступив закон… - Андрей Воронин

– Костику? К-киситин Иванычу? Почему – не понравится? Понравится! Что он, не человек? Сам коньяк жрет с утра до ночи, как воду.., вместо воды, вот! А от меня Танька, сука, ушла! Золотце мое… – Он вдруг заплакал. Юрий вгляделся повнимательнее и увидел, что Самойлов в самом деле плачет. Юрий снова протянул руку к крану холодной воды, но Самойлов вдруг перестал рыдать, выпрямился, вытер лицо рукавом рубашки, с которого с шумом и плеском текла вода, и принялся выбираться из ванны.

– Бабы – твари, – авторитетно заявил Самойлов поддержавшему его под локоть Юрию. – Пиявки болотные. Высосут тебя досуха и бросят, вот и вся их философия. А то придумали: любовь-морковь, цинизм-говнизм… Ну, чего тебе? Денег одолжить?

– Я в долг не беру, – сказал Юрий. – Знаете, как говорят: берешь чужие и на время, а отдаешь свои и навсегда. Мне бы с Понтиаком повидаться.

– С Понтиа-а-аком! Эк, куда хватил!.. Ни хрена у тебя, братец, не выйдет. Костик наш нынче в меланхолии, плавает по Москве-реке на своем дред, дренд.., др.., ноуте… На корыте своем, понял? Плавает и никого к себе на пушечный выстрел не подпускает, даже меня, лауреата литературной… Меня! Пулеметы у него там, понял? – зашептал он, обдавая Юрия запахом коньяка и рвоты. – Кто сунется – сразу в клочья. – Он вдруг пьяно захихикал и покрутил головой из стороны в сторону, веером разбрызгивая по ванной комнате воду. – Название придумал.., слышь?.. “Ариэль”! Умора, блин… На что спорим, он диснеевских мультиков насмотрелся!

Юрий рассудительно пожал плечами, подавляя в себе навязчивое желание покоситься на часы. Конечно, он очень спешил, но разговор с Самойловым складывался удачно.

– А что? – сказал он. – Хорошее название для парусной яхты.

Самойлов презрительно хрюкнул и, шатаясь из стороны в сторону, как моряк, пытающийся удержать равновесие на палубе попавшего в шторм корабля, двинулся к выходу из ванной. С него лило, как с утопленника, позади оставалась широкая полоса расползавшейся по кафелю воды, и каждый его неуверенный шаг сопровождался чавканьем и плеском.

– Яхта, – повторил Георгиевский кавалер, останавливаясь в дверях и цепляясь за косяк в поисках опоры. – Ни хрена себе – яхта! Ни хрена себе, яхтсмен! Только фуражки с якорем не хватает. К его рыжей харе о-о-оч-чень подошла бы капитанская фуражка… Яхта… Теплоход, понял? Яхта твоя – говно! У нас, блин, теплоход.., фонтаны.., бабы.., девочки…

Воспоминание о девочках, видимо, вернуло его к мыслям о Тане. Его выпученные от повышенного давления глаза снова наполнились слезами, и Юрий поспешил довершить начатое, пока инженер человеческих душ снова не впал в прострацию.

– Мне бы телефончик, – почтительным тоном профессионального попрошайки сказал он. – Очень надо. Срочное дело!

Самойлов снова презрительно хрюкнул, с плеском похлопал себя ладонями по карманам, в которых не было ничего, кроме остатков воды, находчиво содрал с рубашки золотой зажим для галстука и криво нацарапал прямо на обоях номер телефона.

– Выучи наизусть, – наставительным тоном произнес он и всхлипнул. – Танечка моя… Кстати, а ты здесь откуда взялся? Ты же вместе с ней ушел. Ты куда ее увез, сволочь?!

Юрий, внимательно изучавший выцарапанную на стене комбинацию цифр, покосился на него через плечо. Господин литератор, похоже, начинал стремительно трезветь. Писательского гнева Юрий не боялся, но ему не хотелось, чтобы Самойлов запомнил его визит и мог затем связно изложить кому-нибудь подробности этой встречи. Кому-нибудь. Например, Разгонову. Поэтому он быстро сбегал в гостиную, отыскал среди бренчащей батареи бутылок ту, из которой еще не все было выпито, и вернулся в прихожую с полным стаканом бренди.

– А! – обрадовался Самойлов. – А я думаю, куда это ты подевался? Споить меня хочешь, мерзавец? Напрасно надеешься! Споить русского писателя невозможно, как и русский народ. Веками спаивают, а он все живет и живет.., и в гробу видал ваш цирроз!

Он вцепился в стакан обеими руками и принялся жадно пить, давясь, кашляя и обильно проливая бренди. Примерно на середине стакана он вдруг остановился, глаза его страшновато закатились под лоб, как у эпилептика, стакан вывалился из ослабевших пальцев, ударился о паркет и невредимым отскочил в сторону, оставив позади себя коньячную дорожку. Георгиевский кавалер покачнулся, словно выбирая, в какую сторону упасть, и бревном рухнул вперед, даже не согнув ноги в коленях. Юрий сделал шаг в сторону, пропуская мимо себя падающего лауреата, и поморщился, когда он всем своим жирным торсом врезался в паркет.

Перешагнув через мирно похрапывающего хозяина, Юрий прихватил с подзеркальной тумбы монтировку, аккуратно затворил за собой дверь и торопливо спустился по лестнице, проигнорировав лифт. На площадке первого этажа он не удержался и посмотрел на часы.

Было без четверти пять, и он знал, где искать Понтиака. Неплохо, сказал он себе и вышел в дождь.

Пристань, где Юрий за сумасшедшие деньги арендовал моторку, называлась Хвойный Бор. Начальник пристани, или как он там назывался, производил впечатление горького пьяницы, однако, окинув оценивающим взглядом сначала Юрия, а потом его спутника, заломил такую цену, что, добавив еще немного, можно было бы, пожалуй, купить собственную лодку. Впрочем, Юрия эти нюансы не волновали, поскольку платил не он.

Телефонный звонок Понтиаку ничего не дал. Юрия, правда, сразу соединили с хозяином, стоило лишь сказать, что звонит Инкассатор, но наивная надежда проникнуть на борт теплохода рухнула практически сразу, Юрий сказал, что согласен убрать Умара и хочет встретиться с Константином Ивановичем, чтобы обговорить детали и сойтись в цене. Понтиак, который, судя по производимым им звукам, во время разговора усиленно ковырялся пальцем в зубах, заявил, что детали его совершенно не интересуют, а что касается цены, то за голову Умара он согласен дать двадцать пять тысяч, и ни центом больше. В этот момент Юрий испытал легкое головокружение: мир на секунду потерял четкость очертаний, и Филатов услышал внутри хор голосов, на разные лады твердивших – “дурак”. Он ведь и так намеревался добраться до своего бывшего соседа, так почему бы при этом не заработать? А потому, сказал он себе, что Умар успел первым, и предложенная им цена оказалась такой, что отказаться было невозможно.

"А кто виноват? – снова зазвучал внутри циничный тонкий голосок. – Тебе предлагали за этого чеченского ублюдка деньги еще тогда, в самом начале. Ты сам довел дело до такого финала, так что можешь начинать кусать себе локти”.

Тогда он снова позвонил Умару. Этот разговор получился по-деловому кратким и конструктивным, без угроз, намеков и оскорблений, поскольку Юрию необходимо было решить чисто технические вопросы, и Умар, неплохо разбиравшийся в людях, отлично это понял.

Для того чтобы отыскать в огромной системе Московского водного бассейна свободно перемещающийся по прихоти хозяина теплоход, нужны были время и деньги. Для того чтобы взять корабль на абордаж, нужно было оружие и, опять же, финансовые затраты. Умар обещал Юрию дать все, кроме времени. “Я не могу ждать, брат, – сказал он по телефону. – Я уже жалею, что дал тебе трое суток, а не одни, но слово Умара крепче стали. И потом, не забудь, что не один я хочу, чтобы ты побыстрее покончил с "этим делом”.

До истечения срока оставалось меньше восемнадцати часов. В непроглядной тьме шел ледяной дождь. Крупные холодные капли усыпляюще барабанили по крыше автомобиля, сырой ноябрьский холод понемногу вытеснял из салона призрачное тепло, и было страшно подумать о том, чтобы выйти наружу в эту промозглую ночь. Дождь шелестел в ветвях сосен, заглушая негромкий плеск волны, набегавшей на песчаный берег Пестовского водохранилища. Слева, совсем неподалеку, мерцал одинокий фонарь на пристани Хвойный Бор, а впереди, слегка наискосок, подмигивала точно такая же световая точка – расположенная на том берегу пристань Лесное. Прямо перед Юрием, метрах в двухстах от берега, сиял дежурными огнями теплоход. Он был развернут к берегу бортом, и в свете прожектора Юрий без труда прочитал выведенную на ходовой рубке надпись: “Ариэль”. Пулеметов Юрий отсюда не увидел, но знал, что они есть.

Он сгорбился за приборным щитком, почти целиком забравшись под него, и, прикрывая огонек зажигалки ладонями, раскурил сигарету. Это была не самая умная из возможных затей – у часовых на теплоходе наверняка имелись бинокли, – но сидеть и ждать в компании неразговорчивого чеченца было просто невыносимо. Кроме того, часовым не мешало слегка понервничать – их ожидала весьма беспокойная ночь, и особенно скрытничать не имело смысла.

Когда Юрий разогнулся, пряча в кулаке огонек сигареты, совсем новенький гидрокостюм неприятно скрипнул. Приставленный к нему Умаром угрюмый мордоворот по имени Рустам считал приобретение гидрокостюма пустой тратой денег, но Юрий молча проигнорировал его недовольство: плыть к кораблю в ледяной воде предстояло не Рустаму, а ему, и перспектива утонуть из-за судорог ему не улыбалась.