Рубеж - Анатолий Рыбин

Подошел поезд. Он стоял здесь мало — всего три минуты. Двери открылись лишь у двух или трех вагонов. Авдеев увидел, как из одного тамбура медленно и неловко спустилась женщина с закутанным поверх пальто в шарф мальчиком. Сердце Авдеева невольно застучало сильнее, но радость его оказалась преждевременной: следом за женщиной вышел из вагона рослый мужчина в лохматой сибирской шубе и, взяв мальчика за руку, повел в помещение вокзала. Из того же вагона вышла еще одна женщина с двумя огромными узлами. Потом вагоны дернулись и поезд пошел, громче и громче стуча колесами на стыках рельсов.

Проводив горестным взглядом последний вагон, Авдеев тихо вздохнул. На душе стало пусто и холодно. Вернувшись к машине, он молча сел в кузов и кивнул водителю: поехали.

«Вот и все, — подумал Авдеев, глядя на возникавшие в свете фар и тут же пропадавшие домики пристанционного поселка. — Выходит, мои предчувствия напрасны... Неужели Марина успела все забыть? Неужели?.. Нет, нет, этого не может быть... Настоящая любовь, если она была, не исчезнет...» И Авдеев твердо решил, что сидеть сложа руки и ожидать больше не будет: сразу же после учений сам поедет в Новосибирск и непременно привезет Марину и Максима. И никогда больше не отпустит их от себя. Никогда.

Глава шестнадцатая

1

Мельников и Нечаев, только что возвратившиеся из совместной поездки по учебным полям, сидели за широким комдивским столом, обдумывая план предстоящего выходного дня. На столе лежали списки участников первых лыжных соревнований, программа самодеятельных концертов, читательских диспутов и заявка на транспорт для поездки офицеров в район предгорья на первую зимнюю охоту.

Взглянув на заявку, Мельников вспомнил: каких-нибудь три часа назад возле Карагачевой балки, где он когда-то встретил сайгака, попались на глаза свежие заячьи следы. Остановив машину, он распахнул дверцу и долго рассматривал замысловатую вязь на ослепительно сверкающем на солнце снегу.

В списке офицеров-охотников, приложенном к заявке, были фамилии Жигарева, Горчакова, Осокина и даже Авдеева, о пристрастии которого к охоте Мельников до сих пор не знал. Последним в списке стоял майор Жогин. Увидев его фамилию, Мельников с радостью подумал: «Значит, окреп Григорий» и спросил у Нечаева:

— А вы, Геннадий Максимович,, решили на этот раз в охотников не играть?

— Не получается, — ответил Нечаев. — Много разных выходных дел наметил на завтра.

— Как вы сказали? Выходных дел?

— А всегда же так: для политработника выходной — самый горячий день, это вам, Сергей Иванович, как говорится, сам бог велит завтра быть на лоне природы. За полгода ведь один день такой выпадает. И зайцы не случайно напомнили о себе сегодня.

— Верно. Да и сама степь уж очень хороша: тишь безбрежная, мороз и все вокруг как на ладони, до самого горизонта. — Мельников посмотрел в окно на запушенный снегом карагач, на белые крыши домов и снова повернулся к Нечаеву: — Уговорили вы меня, кажется, Геннадий Максимович. Поеду, наверно.

— И правильно сделаете.

В кабинет вошел Жигарев.

— Сергей Иванович, сейчас звонила жена Горчакова, требует включить ее в список охотников. Пытался отговорить, но навлек на себя такой гнев! Грозится вам жаловаться, что зажимаю инициативу женщин.

— Раз грозится — тогда включайте в список. Пусть едет, — засмеялся Мельников.

— Но как она себя будет чувствовать — одна среди мужчин, да и охота — дело уж никак не женское.

— А быть снайпером дело женское? — серьезно спросил его Мельников. — Молчите? А я помню Аннушку Зеленцову по боям на Дону. Посмотришь, бывало, на нее, носа под каской не видно. Ну ребенок и ребенок, только глаза одни сверкают. А фашистских вояк каждый день по три-четыре снимала. Героем Советского Союза потом стала. Сам командующий армией поздравлять ее приезжал... Так что не торопитесь судить, где дело женское и где не женское. Охота покажет, кто чего стоит. И еще вот что, Илья Михайлович, а не придумать ли нам какой-нибудь приз за лучшую охоту?

— За весь сезон, что ли? — не понял Жигарев.

— Да нет, за итоги завтрашнего дня, — сказал комдив.

Нечаев шутливо заметил:

— Вот как раз и завоюет его жена Горчакова.

— И отлично, — сказал Мельников. — Давайте, давайте, Илья Михайлович, придумайте.

— Попробую, — без особого энтузиазма ответил Жигарев и уже намеревался выйти из кабинета. Но в дверях появился оперативный дежурный, торопливо доложил:

— Получена телефонограмма из штаба округа, товарищ генерал.

— А ну-ка, ну-ка, читайте.

— «Сегодня в двадцать ноль-ноль в дивизию прибудет группа офицеров во главе с полковником Федорчуком», — прочитал тот.

— Сегодня?! — удивился Мельников.

— Так точно, сегодня, — повторил дежурный.

Мельников посмотрел на притихших собеседников, сказал задумчиво:

— Странный визит.

— А может, тоже поохотиться желают? — предположил Нечаев.

— Непохоже, — сказал Жигарев. — Об охоте всегда разговор начинался заранее. А тут ведь без предупреждения, как снег на голову. И, главное, под самый выходной.

Прибывших офицеров Мельников принял в своем кабинете сразу после ужина. По-южному смуглый полковник Федорчук доложил, что он не позднее как через час должен быть в частях.

— Значит, следует ожидать тревоги? — спросил Мельников.

— На этот счет указаний пока не имею, товарищ генерал, — уклончиво ответил Федорчук.

Но чуткий и опытный в этих делах Мельников сразу понял: «Выходит, начинается. А прибывшие офицеры, вероятно, назначены посредниками».

Мельников не ошибся. В полночь через оперативного дежурного он получил от командующего войсками округа приказ вскрыть хранившийся в сейфе специальный пакет и действовать согласно имеющемуся в нем плану. В дивизии сразу была объявлена тревога.

Штабное помещение мгновенно ожило, наполнилось короткими и четкими командами, шелестом полевых карт. В поданные к штабному крыльцу автобусы солдаты спешно загружали необходимое для учений имущество. А рядом в машине-рации радист настойчиво настраивал переговорное устройство:

— «Курган», «Курган», я «Береза», как меня слышите? Перехожу на прием.

В кабинет Мельникова то и дело входили раскрасневшиеся от мороза офицеры, торопливо докладывали о готовности подразделений к маршу.

А мимо окон штаба, еле приметные в ночной мгле, уже проходили громыхавшие, тяжелыми гусеницами танки, мощные тягачи тащили орудия. Посмотрев на часы, Мельников нажал кнопку переговорного устройства, скомандовал:

— Через пять минут штабу быть готовым к маршу!

В самые последние минуты Мельников заехал домой, чтобы взять свой походный чемодан и повидаться с женой. Она поджидала его у окна. Увидев, обрадованно всплеснула руками:

— Наконец-то!

Он взял ее за руки, тихо спросил:

— А ты так и не ложилась?

— Ну что ты, какой сон! — Она посмотрела ему в глаза, призналась: — Знаю ведь, что едешь на учения, а все равно тревожусь. И все женщины тревожатся. Скажи только одно: надолго?

— Ты многого от меня требуешь, Наташа. Могу лишь сообщить: учения предстоят большие.

— Удачи тебе, Сережа. Большой, большой удачи!

Он обнял ее и поцеловал в губы.

2

Бронетранспортер остановился резко, будто перед обрывом. Дремавших в кузове солдат сильно качнуло. Замерли на дороге другие машины.

— Вылезай! — раздался властный голос прапорщика Шаповалова.

Он первым выпрыгнул на припорошенный снегом гудрон, побежал в темноту ночи, увлекая за собой солдат.

Порожние бронетранспортеры один за другим свернули в сторону и ушли в ближнюю балку.

— Быстрей! Быстрей! — на ходу поторапливали своих солдат командиры отделений.

Местами скользя по гладкой наледи, местами с усилием преодолевая рыхлые снежные наносы, Шаповалов почти на ощупь вывел свой взвод на слегка выделявшийся среди снежной белизны холм. Приказал развернуться и занять оборону. Предстояло охранять мост через горную реку. Мост этот уже дважды пыталась разрушить неприятельская авиация, чтобы задержать выдвижение частей дивизии в район сосредоточения. В ночной мгле самой реки было не разглядеть. На фоне чуть синевшего у горизонта неба выделялся лишь темный силуэт моста, а дальше, за ним, угадывалась зубчатая гряда горного хребта.

На холме, занятом взводом, снега почти не было. Ледяная корка промерзлого суглинка скрежетала под лезвиями лопат, будто, железная. Упорно вгрызаясь в этот тяжелый грунт, солдаты вполголоса переговаривались:

— Это что же, братцы, в охранники нас определили, что ли? За какую, извините, провинность?

— Так здесь же стратегическое направление. Соображать нужно.

— Правильно. Значит, нам — особое доверие!

— Разговорчики! — прикрикнул на солдат прапорщик.

Все умолкли. Только скрежет и позвякивание лопат о камни усиливались с каждой минутой. Ефрейтор Бахтин обратился к Шаповалову: