Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию - Александр Дюма

Любить в такие ночи ― любить вдвойне.

Санкт-Петербург

17/29 июня

В одну из таких ночей, какие воспеты Вергилием, какие изображены Феокритом[59], послушный дыханию неуловимого бриза, я скользил в заливе де Байа, Неаполитанском заливе, Мессинском проливе. Лежа на палубе моей барки, богатый молодыми мечтами ― я был молод в это время ― созерцал, тщетно пытаясь их сосчитать, миллионы звезд, что населяют глубокую лазурь неба и одинаковы для небесного свода Сицилии, Калабрии и Греции; с моря у африканского побережья я видел Алжир, восторгаясь в ночи его белыми домами, его садами из банановых пальм и смоковниц; я видел Тунис, засыпая сном пассажира в том самом краю, где Карфаген спит вечным сном; я видел амфитеатр Джем-Джем, выделяющийся на фоне пустыни своими римскими аркадами в жарком свете августовской ночи. Ничего подобного я не видел в ночах Санкт-Петербурга. А что сказано, только вспомнилось.

Всю целиком первую ночь после моего приезда я провел на балконе виллы Безбородко, не помышляя уснуть, хоть на мгновенье, несмотря на усталость от предыдущих ночей. Муане был рядом, как и я, ошеломленный этим совершенно новым для нас спектаклем. Мы восхищались молча, не высказывая друг другу нахлынувшего чувства. Нева, огромная, двигалась у наших ног рекою серебра. Большие корабли ― ее ласточки ― неслышно, с расправленными крыльями, уводили взгляд и вниз, и вверх по реке, оставляя след позади себя. Ни огонька не вспыхивало ни на одном ни на другом берегу, ни звездочки не дежурило в небе.

Вдруг, левее некуда, над темно-зеленым без всяких оттенков, лесом, над его густолиственными валами, четко очерченными на фоне перламутрового неба, выглядывает золотой шар. Блещущий щит медленно поднялся в небо, отчего ночь не стала прозрачней. Только неохватная зыбкая и дрожащая золотая линия пролегла по реке, сделала зримым ее течение на всем пространстве, окрасила цветом пламени пересекающие ее лодки и суда, и они, раз уж проходили через эту черту, казалось, выбывали ― и не из процесса движения, а из самой жизни. Затем медленно, величественно, гордо, с достоинством богини луна зашла за купола Смольного, что резко рисовались на ее диске все то время, пока она опускалась от венчающего купол креста в бездны за горизонтом.

Пушкин, великий русский поэт, которого я вам уже называл и о котором еще не раз буду говорить, как и подобает великим национальным поэтам, прикоснулся ко всему и попытался также живописать эти пленительные ночи в прекрасных стихах. Мы, в свою очередь, сейчас дадим вам представление о стихах Пушкина, но не забывайте, что перевод ни в коем случае не равен оригиналу, как и лунный ― солнечному свету.

МЕДНЫЙ ВСАДНИК(отрывок)

Люблю тебя, Петра творенье,Люблю твой строгий, стройный вид,Невы державное теченье,Береговой ее гранит,Твоих оград узор чугунный,Твоих задумчивых ночейПрозрачный сумрак, блеск безлунный,Когда я в комнате моейПишу, читаю без лампады,И ясны спящие громадыПустынных улиц, и светлаАдмиралтейская игла,И, не пуская тьму ночнуюНа золотые небеса,Одна заря сменить другуюСпешит, дав ночи полчаса.

Стихи Пушкина хороши, но ночи Санкт-Петербурга!.. Стихи Пушкина ― всего лишь поэзия человека, ночи Санкт-Петербурга ― поэзия бога!

Имею сообщить вам печальную новость: мы пока ничего не знаем, что сталось c Дандре и 57 местами нашего багажа. И вот, чтобы делать вылазки в Санкт-Петербург, я довольствуюсь кожаной шляпой, белой велюровой курткой, серыми штанами и знаменитым фурункулом, из-за которого доктор намеревался одним махом снести мне голову.

Если бы у меня была хотя бы панама графа стоимостью 500 франков, то она уж отрекомендовала бы меня в глазах петербуржуа [петербуржцев] надлежащим образом. Но у меня ее не было. Таков как есть, я взгромоздился на дрожки и поехал.

Благодаря предварительной подготовке я знал Санкт-Петербург как собственный карман. И могу сказать по-русски: naprava ― à droite, naleva ― à gauche, pachol ― va, stoi ― arrêtez, damoi ― à la maison. С таким репертуаром и способом мышления, столь ценимым мужиками, очень рассчитываю с честью справиться со своей задачей. В ту минуту, когда я отправляюсь в путь на дрожках, очень напоминающих мне запряженную мулом тележку моего друга Курте, гида из Chamounyx ― Шамуни[60], кличка которого ― я говорю о муле ― Сверхупрямый, что ― поделом, вижу отходящим от графского дебаркадера и ласточкой скользнувшим по Неве в сторону Летнего сада очаровательный пароходик мощностью с дюжину лошадиных сил. Это ― подсказка моей следующей экскурсии.

Правда, будь я на пароходике, не смог бы остановиться на деревянном мосту, а вид Санкт-Петербурга с высоты этого моста так прекрасен, что я испытываю желание любоваться им оттуда, как можно чаще. Итак, я останавливаюсь на мосту и смотрю на крепость. Самое примечательное из того, что она способна продемонстрировать на сегодня, ― леса, в которые оделась однажды для реставрации колокольня Петра и Павла. Вот уж год, как подняты эти леса, и стоять им еще и год, и два, и, может быть, три года. Это в России называют un frais ― дойная корова.

Дойная корова это ― злоупотребление. В русском языке нет слов, чтобы перевести наше распространенное выражение ― arrêter les frais ― положить конец ненужным расходам. В России издержки такого рода не переводятся вообще: появляются новые или продолжают накручиваться прежние.

В Царском Селе есть китайский мост с полудюжиной установленных в ряд фигур в натуральную величину; они размещены на пьедесталах. Однажды, проходя по этому мосту, Екатерина сказала:

― Нужно бы заново покрасить фигуры; они облезли.

Пожелание императрицы записали. И уже на следующее утро фигуры поручили заботам художника. Каждый год при жизни императрицы, день в день, их вновь раскрашивали. Умерла она 63 года назад, но и все эти годы, день в день, освежают краску на них. Бедные фигуры, покрытые сегодня 80 слоями краски, потеряли человеческое обличье. Нужно проковырять слой краски толщиной в два пальца, чтобы добраться до деревянной основы. Вот это и называют les frais ― дурацкая работа. Я отправляюсь в Царское Село только для того, чтобы увидеть несчастных дьяволов, заключенных в оболочку из кобальта и киновари.

Екатерина Вторая ненавидела свечи. До нее свечи зажигали в императорских дворцах. Она запретила, чтобы, неважно под каким предлогом, свеча проникала даже в будку к привратнику. Два года спустя, случайно заглянув в годовые отчеты, она обнаруживает там следующую запись: «Свечи, 1500 рублей». То есть 6 тысяч франков на наши деньги. Она пожелала узнать, кто дерзнул нарушить ее приказ, чем вызвано такое ослушание, и распорядилась провести расследование. Открылось, что по возвращении с охоты, великий князь Павел попросил сальную свечу, чтобы смазать животным жиром ссадину на том месте, которое соприкасается с седлом. Ему принесли свечу стоимостью в два су. Эти два су раздули до 1500 рублей. Это и есть то, что называют un frais ― приписки.