Буря и натиск - Артем Тихомиров

Но она была настоящей. Этайн дышала, втягивала воздух забитым носом, вытирала ладошками слезы. Крот молчал. Боялся, что мост рухнет; ведь он такой тяжелый и неуклюжий увалень.

В конце концов Этайн успокоилась и уснула, уткнувшись лицом в его шею и обняв руками. Дыхание у нее было горячим. Крот хранил ее сон, боясь сомкнуть глаза, и так пролежал до самого рассвета. Только услышав, как внизу заскрипели половицы и заворчали подпехи, он сообразил, что реальность вернулась на свое законное место.

Время идти дальше.

Они спустились на первый этаж быстро, чтобы не вызывать подозрений. Сказочник злобно рычал, поднявшись не с той ноги, другие тоже были не в настроении. Не разговаривали.

Наскоро перекусив, подпехи вышли в туман, в котором утопал разрушенный городок. Было сыро и зябко. Этайн куталась в Кротову куртку, которая доходила ей до колен. Подпех вел ее на цепи, и оба продолжали играть свои роли.

Все как всегда. Все по-другому.

11

14 июня 1549 года.

Южная Дурландия.

Направление северо-восток

Первые капли теплого дождя упали в полдень, с глухим стуком забарабанили по листьям лопухов, растущих по обочинам разбитой грунтовой дороги. Через несколько минут зашелестела потревоженная дождем трава. Кузнечики выпрыгивали из-под ног тяжело шагающих подпехов, прятались, переставая стрекотать.

Хилый стащил каску с потной головы и подставил лицо под теплые капли, зажмурился.

– Грибной, – сказал ботаник. – А грибов пока и нет, рано. Эх, не отказался бы я от большой сковородки белых, да с луком, да с приправами.

– Заткнись, во имя предков, – отозвался Шершень, идущий с опущенной головой.

Этайн, шагавшая рядом с Кротом, поглядела на них обоих и снова погрузилась в себя. Крот двигался в арьергарде их поредевшего отряда. Рыжая не могла выдерживать быстрый темп, что теперь до крайности бесило Сказочника точно так же, как раньше лейтенанта.

Весь вчерашний день взвод топал намеченным маршрутом, стараясь держаться дорог. Шел по гоблинской территории, и хоть примыкала она непосредственно к линии фронта, внезапного появления эльфов можно было особенно не опасаться.

Местность раскинулась по обеим сторонам в основном открытая. Небольшие холмы, покрытые травой, крошечные лесочки, луга, искалеченные струпьями воронок от снарядов и бомб, замусоренные разбитой техникой, убитыми лошадьми, разнесенными вдребезги повозками. Темнели безобразными пятнами острова выжженной растительности – резко бросающиеся в глаза на ярко-зеленом фоне. Вдали грохотали разрывы, эхо разлеталось на многие мили, но на это никто не обращал внимания. Все знали: перворожденные сейчас предпринимают отчаянные попытки прорвать линию фронта и продвинуться обратно на юг, сюда, откуда их недавно вышибли.

Подпехи то и дело встречали разрозненные отряды Армии Освобождения. Тыловые, разведывательные, особисты, спешащие по своим делам, патрули, связные. В тылу всегда такая возня. У всех находится какое-нибудь дело, приказ, который надлежит выполнить. Сказочник часто общался со встречными офицерами, докладывал, кто они сами, выспрашивал обстановку. Зеленые были злы, им не нравилось, что творилось на севере. Всерьез говорили, что эльфы вот-вот прорвутся через позиции по линии Гроб – Зараза. Там сейчас жарко, говорили, слышите грохот? Конечно, слышали. Слышали и видели, что к передовой направляются бомбардировщики зеленых, «назгулы», сопровождаемые истребителями. Артиллерия била по наступающим эльфийским танкам, но сама несла потери. По свидетельствам раненых, которыми был забит встреченный подпехами обоз, эльфы бросаются в рукопашные атаки как сумасшедшие. Неся потери, все равно лезут на пулеметы, наваливая груды тел. Так не воюют, ворчали бывалые командиры, но им все до свечки, проклятым недопескам. Победа любой ценой – вот главный эльфий девиз. Размениваться по мелочам Дети Цветов уже не собирались.

Утром четырнадцатого взвод Сказочника вышел на магистраль, соединявшую Тоэлтанн и Ниннаймос. У зеленых не было названия для этих городов, потому что их построили в более поздние времена, но гоблины уже коверкали эльфийские слова по-своему, кто как; пытались присвоить завоеванное себе, свыкнуться, адаптироваться. И вместо Тоэлтанна появился Долбан, а Ниннаймоса – Ничегосебе. Над руинами Долбана, Сказочник успел заметить, уже развевался флаг Армии Освобождения Злоговара.

Гоблинские армии в этом секторе производили перегруппировку, подтягивали свежие подразделения, а прежними укрепляли оборону. Тяжелая техника сосредоточивалась в поле к северу от широкой дороги; выстраивалась в наступательную колонну, готовясь к броску. Танкисты ждали приказа, а батальон поддержки, пехтура, разлегся в траве неподалеку, покуривая и наслаждаясь подаренными случаем минутами спокойствия.

По дороге шли колонны войск. Покрытые пылью, потрепанные в недавних столкновениях, но с тем же фанатичным блеском в глазах, гоблины шагали твердой поступью. Впереди у них были новые высоты, новые штурмы и бешеные, всесметающие атаки.

С грохотом и рычанием катились грузовики и бронетранспортеры. В месте, где недавно шел бой, по обочинам корчились подбитые танки. Их оттаскивали в сторону при помощи металлических тросов. Для этой цели использовали двух слонопотамов и два танка из Первой Добровольческой Дивизии. Мат и ругань стояли до небес, громадные животные трубили и рычали, а погонщики-тролли почесывали затылки, осыпаемые шквалом непристойностей; с грехом пополам металлолом удавалось отволочь с дороги, чтобы освободить путь войскам.

Подпехи проходили мимо и с интересом наблюдали. Не слишком удивлялись, потому что, кажется, потеряли эту способность. Военная машина двигалась. Может, и беспорядочно, как могло показаться, и с натужным скрипом, но неумолимо. Несмотря на все разговоры о тяжелом положении зеленых в этой зоне, подпехи радовались, когда видели своих. Грохот, производимый армией, убеждал их в том, что жизнь продолжается. Каждая минута – шаг к свободному Злоговару. Все просто. Ни отнять, ни прибавить. Если бы понадобилось, все они тут же вступили бы в бой. Даже Крот, мысли которого по большей части занимала Этайн.

Теплый грибной дождь продолжался минут десять, а потом яркое солнце вжарило в полную силу. Кузнечики снова завели свою песню. А гоблины шли. Движение на тракте чуть ослабло. Позади остались готовящиеся к выступлению на поле танки, начали попадаться деревушки и отдельные здания. Почти все сгоревшие, превращенные в руины, разбитые целенаправленно заложенной взрывчаткой. Известно, что, отступая, эльфы уничтожают все, что может представлять для гоблинов ценность, особенно места для постоя. Потому в большинстве случаев зеленым приходилось разбивать палатки в чистом поле, о чем закаленные вояки не сожалели. Подумаешь, эка невидаль!

Отдаленная канонада пошла на убыль, наступило затишье, нарушаемое отдельными разрывами.

Хилый отстал, поравнявшись с Кротом. Посмотрел на эльфку, улыбнулся.

– Все молчишь, Морковка?

– Тебе чего? – отозвался подпех.

– Не горишь ты желанием изучать эльфийский, Крот, да? Уже нет необходимости?

Гоблин посмотрел на бредущих впереди Гробовщика, Шершня и Сказочника. Сержант прихрамывал.

– На что намекаешь, Хилый? – спросил Крот, глядя ему в глаза. Стекла очков того веселенько поблескивали.

– Дурила она нам головы, нам и Гробовщику, всем, кто с ней разговаривал в батальоне. И СМЕРШу.

Крот молчал. Этайн рассматривала на ходу покрытые коркой грязи изношенные ботинки.

– Ребят, по-моему, вы оба меня боитесь, – сказал ботаник. – А почему?

– Ты идиот, больше никто. Ну чего привязался! – фыркнул Крот. – Чего надо?

– Поговорить хочу… с ней. Морковка!

Этайн не отозвалась.

– Я знаю, что она нас хорошо понимает. И говорит не хуже. Не отрицай, Крот. И что-то там между вами потихоньку варится. Вам этого не скрыть.

Крот схватил его за плечо, сильно сжал пальцы.

– Давай, растрезвонь еще на всю округу!

– Да ты полегче, – обиделся Хилый. – Разве я угрожаю чем-нибудь? Просто давно за вами наблюдал. Партизаните хорошо, но шило в мешке не утаишь. Морковка слишком часто ошибается. Слушает наши разговоры и не может скрыть реакцию. Хоть у меня и очки, но я не слепошарый, так что дурачка из меня не делайте.

– Ты сам делаешь! – ответил Крот, убирая руку.

– Так я прав?

– В чем?

Хилый воздел глаза к небу.

– Какой ты трудный, Крот! Ничего я не сделаю ей, ничего не скажу сержанту и другим, если сами не догадаются. Хотя, подозреваю, Гробовщик в курсе дела, может, первым и узнал, учуял своей чародейской душой. К тому же я слышал, как вы разговариваете…

– Когда? – спросил Крот, глядя на него.

– Тогда, ночью.

– Так…

Этайн только сейчас поглядела на гоблина. В ее больших глазах загорелся холодный огонек. Хилого это не смутило, ботаник подмигнул пленнице, щерясь от уха до уха.