Дваждырожденные - Дмитрий Морозов

Несколько следующих дней я был полностью поглощен стремлением вместить сущности воинов-матсьев. Это было также приятно, как носить в горсти непогасшие угли. Жестокие и доверчивые, вспыльчивые и наивные, они бились друг о друга своими темпераментами, как щитами. Так создавалось грубое равновесие их общества. Силу друг друга они уважали, бесстрашие ценили, смерть воспринимали как должное. Поняв это, я все-таки так и не смог принять подобающий облик. Развитая душевная чуткость просто помогла мне избегать столкновений.

Закрыв каналы, ведущие к алтарю сердца, я отдался стремнине солдатской жизни, искренне пытаясь впустить в себя пыль обыденных мыслей. Со временем я даже начал чувствовать интерес к разговорам с косноязычными и до слёз тупыми товарищами по оружию. Да, они были не способны выйти за пределы мечтаний о военной добыче, податливой женщине и сильном покровителе. Но они сочувствовали мне, поверив, что война лишила меня родного дома, делились со мной пищей и сопровождали во время прогулок по окрестностям Упаплавьи — «чтобы чужестранец не попал в беду». Не прошло и месяца, как я уже делил их радость, если удавалось увильнуть от выхода в караул, разжиться вином и провести время в кругу незатейливых, но надежных и веселых парней.

Незаметно в мою жизнь вошла Драупади. Более чуткая, чем ее братья, и необремененная повседневными заботами (царица Судешна обращалась с ней скорее как с подругой), Кришна находила время подбодрить нас ласковой улыбкой или разговором, поделиться слухами или рассказать какую-нибудь легенду о дваждырожденных.

Да, если я и нахожу что-то приятное в воспоминаниях о том времени, то это — материнская забота Драупади — блистательной царицы, неприступной жены прославленных воинов. С дозволения апсары я воплощался в ее прозрачный сияющий мир так же легко, как переступал с золотого песка в зыбкую кромку прибоя. Ее душа была подобна морю — соленая вода ласково качает пловца на серебристо-голубой груди, но упруго выталкивает его из темных заповедных глубин. Плеск волн, звон жемчужин, далекий крик чаек… Драупади, рожденная из середины жертвенного алтаря, а легко ли живется тебе под пристальным взглядом богов?

Может быть, она тоже, как и мы, страдала от одиночества, ведь все пятеро Пандавов делали вид, что никакие узы не связывают ее с ними, а может быть, мы чем-то напоминали ей о собственном сыне, оторванном от нее уже много лет неумолимым течением жизни. Какая бы ни была причина ее внимания к нам, для нас с Митрой это было просто божье благословение, единственный источник духовного тепла и заботы.

Однажды я сидел с Драупади на веранде дворца, помогая ей готовить какое-то снадобье из собранных в округе целебных трав.

Вечерело, и прощальные лучи Сурьи красными пальцами скользили по мраморным кружевам, оплетающим веранду. Для меня это было время отдыха после тяжелой караульной службы, время, когда накатывали воспоминания, и тоска по прошлому, как холодное лезвие меча, подступала к горлу.

Не знаю, что на меня нашло тогда, но я вдруг рассказал Драупади о Нанди — тени минувшей любви, и о Лате — новой сладкой муке, поселившейся в моем сердце. Драупади слушала со спокойным сочувствием, Когда я закончил свой сбивчивый и страстный рассказ, на несколько минут воцарилась тишина.

Я боялся взглянуть на Кришну, мысленно ругая себя за неуместную откровенность. Где-то за стенами цитадели кричали торговцы, бряцали проезжающие колесницы, а здесь во дворце лишь ветер шуршал меж жемчужных сеток и мраморных кружевных перегородок.

Казалось, тихие бестелесные голоса зовут меня из прошлого. И так в тот момент захотелось мне бросить все: и дворец, и честолюбивые планы Пандавов, и непонятную для меня, но такую трудную и многоликую жизнь, что понадобилось усилие воли, чтобы не пойти тотчас к конюнше, забрать коня и умчаться по пыльной дороге в деревню, где еще ждала меня моя Нанди. Там, по крайней мере, все было ясно и просто.

И вдруг Кришна Драупади коснулась моего лба тонкими прохладными пальцами — умиротворяющий жест понимания и поддержки. Я поднял глаза — апсара улыбалась.

— Какие счастливые минуты выпали тебе! Поистине, как в песнях чаранов. Холодный сезон среди ночных холмов, первая любовь, расцветающая вместе с кустом жасмина, испытание верности и поток неумолимой кармы разносит влюбленных на разные берега реки. «Разрушает любовь грозный жаркий сезон, оставляющий землю бесплодной. Но надежда нисходит на красную землю дождем…»

Драупади, прочитав эти строки древней песни чаранов, снова улыбнулась:

— Твои сомнения пройдут, — сказала она, — карма хранит тебя. Просто пора бы молодому дваждырожденному привыкнуть к мысли, что человек не в силах ничего удержать. Поэтому радуйся тому, что карма посылает тебе в данное мгновение. Первый раз тебе повезло: Учитель сам тебя нашел, показался тебе, призвал в путь. Потом ты и сам начал окружающий мир рассматривать. Нанди увидел. Впервые, наверное, понял, что есть в этом мире какие-то частички, которые пребывают вне тебя, но очень тебе необходимы, и ты стал их к себе притягивать. Как раньше кокосы в лесу собирал, так теперь дорогих тебе людей захотел при себе иметь. В потоке жизни ты даже Нанди не сумел при себе удержать. И все равно ничему не научился. Теперь за Латой устремился. В своей деревне ты и мечтать о такой женщине не мог…

— Не успев обрести, я уже потерял… (Лата в моем доме? Да проще вообразить луну в узелке путника! Мечтая о любимой, а обрел снисходительного учителя.)

Глаза Драупади вспыхнули:

— Благодари богов, что Лата есть на свете, что нашла она время быть твоим наставником, озарить жизнь новыми истинами. Когда я слышу стенания — «не могу ввести в собственный дом, потерял»… — то знаю, что передо мной не дваждырожденный, а недалекий крестьянин, пытающийся наполнить склад зерном. Когда дерево в лесу посылает тебе дыхание жизни, ты не бросаешься на него с топором, чтобы делать поленницу. Ты не потерял Лату. Нельзя потерять то, что тебе никогда не принадлежало.

Что может летящая чайка назвать «своим»? Небо? Поток ветра? Кто молил богов о даре силы и мудрости? Вот и сбываются мечты. Сила нарастает в борьбе, мудрость приходит с потерями. Так радуйся тому, что с тобой происходит! А ты снова возвращаешься к прожитому — во дворце ждешь воплощения крестьянской мечты, в Лате пытаешься возродить Нанди. А ведь она — апсара! Она никогда не влюбится в тебя подобно деревенской девчонке.

Драупади говорила тоном порицания, а я ощущал благоухание лотоса, воплощаясь в нее, чувствуя, как золотой поток входит в мое сердце. Кришна ласково улыбнулась мне и продолжала:

— На других полях расцветут цветы ваших чувств. Любовь — это взаимопроникновение, нерасторжимая связь. Подлинная любовь — это всегда испытание силы и готовности принести себя в жертву. Однажды одна из наших апсар Менака родила от царя племени гандхаров дочку, обладающую могучей брахманской силой. Так как у царя был долг перед своим царством, то дочку взял на воспитание один из дваждырожденных. В нашем братстве считается, что человек, обремененный властью, не способен достичь совершенства в воспитании детей, поэтому ему надлежит помогать. Девочку назвали Прамадвара. Наши предания гласят, что была она очень красива и с детства отличалась всеми достоинствами апсары. В нее влюбился один из наших братьев по имени Руру. Высокая сабха одобрила этот брак, так как оба они были дваждырожденными и, следовательно, их потомки тоже должны были быть одарены брахмой. Астрологи назначили свадьбу на день восхода созвездия Бхага Дайвата. По традиции это самое благоприятное время для брака. Но буквально за несколько дней до свадьбы Прамадвара, играя с подругами, наступила на кобру. Змея вонзила зубы в босую ногу девушки, и та, вскрикнув, упала на траву бездыханно. Весть о страшной трагедии облетела наших братьев, и многие поспешили на помощь, но наши знания были бессильны. На Руру было страшно смотреть. Он стоял на коленях рядом с Прамадварой и кричал: «Зачем были эти упражнения? Зачем мне брахма? Я бессилен перед смертью, как любой крестьянин. Я обуздывал тело и дух для того, чтобы оказаться бессильным спасти единственного любимого человека». Наши братья пытались, как могли, поддержать его своей духовной силой, но он так предавался отчаянию, что его собственная брахма, словно водоворот, разбивала благие усилия всех остальных. И тогда сам царь гандхаров, не смирившийся с гибелью единственной дочери, которую он и видел-то всего несколько раз в жизни, решил попытаться оживить Прамадвару. По его совету Руру направил всю мощь потока своей брахмы в сердце умершей девушки, пытаясь возжечь огонь в угасшей чакре. Те, кто присутствовал при этом, говорят, что Руру в тот момент сам чуть не превратился в сияющий шар молнии. Он прижался лбом к обнаженной груди Прамадвары и замер без движения. Но все стоящие вокруг почувствовали могучее напряжение брахмы. Кто-то даже спросил, не вспыхнет ли платье на лежащей без дыхания девушке. И вдруг Прамадвара пошевелила рукой и тихо застонала, а Руру, не поднимаясь с колен, упал лицом в траву рядом со спасенной невестой. Но тут уж за дело взялись другие дваждырожденные. Его сознанию не дали угаснуть, и через полчаса он мог смотреть на прекрасную Прамадвару, шепчущую ему слова благодарности. Впрочем, как ни радовалась она возвращенной жизни, не могла сдержать слез при виде глубоких морщин, изрезавших за полчаса лицо Руру, и совершенно седых волос на его голове. Говорят, что за день он постарел на пятьдесят лет. Они поженились, но их счастье было недолгим.