Она была такая хорошая - Филип Рот

Ах, как бы ей хотелось разрешить ему остаться! Разве он не доказал всем своим поведением, что вместо души у него пустота — пропасть безрассудства и вдобавок бессердечной жестокости. И как она ни старалась поверить, будто он способен на подлинную преданность, как бы ей ни хотелось убедить себя, что он добр и ласков, его истинный характер проявился теперь во всей красе. Можно верить в добрые чувства, заложенные в человеке, лишь до какого-то предела, и за четыре кошмарных года их супружества она дошла до этого предела; да, ей бы от всей души хотелось вернуться в Форт Кин с одним Эдвардом, без Роя. Пусть убирается к своим папочкам-мамочкам, тетенькам-дяденькам, к своему молоку, печенью и нескончаемым бессмысленным детским мечтам. О, если б это случилось всего лишь месяц назад, если б речь шла только о ней с Эдвардом, тогда пусть Рой катится ко всем чертям. Она еще молода, сил у нее хватает, она знает, что такое работа, знает, что значит жертвовать и бороться, ее не пугает ни то, ни другое. Через несколько месяцев Эдварда уже можно отдать в детский сад, и тогда Люси нашла бы себе работу в магазине, в ресторане или на фабрике — там, где платят побольше, а тяжкий труд ее не пугает. Себя с Эдвардом она уж как-нибудь прокормит, а Рой пусть проваливает — может жить в родительском доме, дрыхнуть до полудня, завести «студию» в гараже, вырезать картинки и размещать их по папкам… Пусть барахтается и тонет сколько ему вздумается, лишь бы это не отражалось на ней с Эдвардом. Да, она подыщет место, будет сама зарабатывать на жизнь и порвет с этим чудовищем — ведь только чудовище могло сказать все те страшные вещи, что он наговорил ей по телефону. Порвет на всю жизнь, бесповоротно.

Она бы так и сделала — с радостью! — если бы он проявил свою подлинную сущность, хотя бы месяц назад. Но сейчас нечего и думать о разрыве — как может она помышлять о работе, когда вскоре станет матерью во второй раз. Она должна защищать интересы не только свои, но и Эдварда — ведь в ней растет третий человек. Каковы бы ни были ее собственные чувства и желания, их всех ждет беспросветная нужда, если она позволит Рою сбежать от грудного ребенка; и хотя у нее есть все причины ненавидеть его, хотя она представляет, на что он способен, чтобы опорочить ее и выгородить себя, хотя ей больше всего хотелось бы услышать от Сауэрби, что его нет в живых, — она не может допустить, чтобы он оставил семью. У него есть долг и обязанности, и он их будет выполнять — нравится ему это или нет. И пусть не думает, что, если он скрывается в этом доме или где-нибудь еще в этом городе, ему удастся сбросить груз тяжких забот, которые неизбежны в жизни каждого. В конце концов, да кто он такой, Рой Бассарт, чтобы не иметь никаких забот, чтобы жить на особом положении? Да кто он такой, Рой Бассарт, чтобы не нести никаких обязательств? Тут не царство небесное. Мы пока еще на земле!

Окна домов в районе, где жили Сауэрби, были темными. По мостовой уже прошел снегоочиститель, и ехать было легко. Когда такси остановилось у дома, Люси подумала, не сказать ли шоферу, чтобы обождал, — через минуту она выйдет с ребенком… Но нет, так нельзя. Хоть он ей и ненавистен, она не должна забывать, что не имеет права ставить свои интересы выше интересов своего еще не рожденного ребенка.

Но «Гудзона» не было возле дома. То ли Рой поставил его в гараж Джулиана, то ли уже уехал. Сбежал на север! В Канаду! Куда не распространяется действие закона! Он украл Эдварда! Он бросил ее!

Нет! Люси зажмурила глаза — она не хочет об этом думать, она не должна преждевременно поддаваться панике. Люси нажала на кнопку звонка, прислушалась к отдаленному звону, и внезапно перед ней возникла камера флоридской тюрьмы. Отец сидит на треногом табурете, он в полосатой одежде. На груди номер. Рот широко открыт, и на зубах выведено губной помадой: не виновен.

Дверь открыл Джулиан.

Люси тут же пришла в себя, вспомнила, где она находится и что ей надлежит делать…

— Джулиан, я приехала за Роем и Эдвардом. Где они?

Поверх пижамы он накинул блестящий голубой халат.

— А, Люси… Давненько тебя не видел.

— Я по делу, Джулиан. Рой здесь прячется? Или он у своих родителей? Скажи мне, пожалуйста, и…

Джулиан прижал палец к губам.

— Тсс-с, — прошипел он, — люди спят.

— Я хочу знать, Джулиан…

— Тсс-с, тсс… Уже второй час. Входи, ну что же ты? — Он показал жестом, чтобы она поскорее проходила в дверь. — Бр-р-р, должно быть, все минус десять.

Позволить покорно ввести себя в дом Сауэрби? В автобусе она приготовилась к объяснению на пороге, а вот теперь мирно следует за Джулианом через холл в гостиную. А почему? Ну, конечно же, потому, что Рой возмутил своим поведением даже Сауэрби. Она ведь была одна, ей не с кем было посоветоваться, и вот она отнеслась чересчур всерьез — нет, не к поступку Роя, а к тому, что даже ее враги могут поверить его россказням. Явно, Рой сам бросил трубку во время их последнего разговора. Скорее всего он позвонил-то ей, когда никого рядом не было — вряд ли у него хватило бы духа продолжать так с ней разговаривать в присутствии трезво мыслящих людей.

Она почувствовала громадное облегчение. Никогда в жизни Люси не избегала борьбы и тут не отступила бы, а если б Джулиан Сауэрби не разрешил ей войти в дом и потребовать назад своего мужа и ребенка, она бросилась бы на него с кулаками. Но как все-таки хорошо, что можно идти вслед за ним тихо и мирно. Сегодняшний разговор с домашними расшатал ее нервы, в своем распаленном воображении она представляла, что ей предстоит такая жестокая борьба, какой ей не приходилось вести за всю жизнь. Но оказалось, Рой так себя разоблачил, что даже самые жестокосердные и легкомысленные его сторонники потеряли к нему всякое сочувствие.

А что же тут удивительного? Разве правда не должна восторжествовать? Она не напрасно жертвовала и боролась! Ну, конечно же, если сознаешь свою правоту, не поддаешься слабости, не колеблешься, хотя все против тебя; если, несмотря на все испытания и тяготы, ты противостоишь тому, что считаешь несправедливым, если не боишься отстаивать свое мнение, если можешь в одиночку стремиться к добру в этом равнодушном мире; если отдаешься борьбе каждой клеточкой своего тела, не задумываясь о том, что другие ненавидят, презирают и боятся тебя; если продвигаешься вперед, чего бы тебе это ни стоило, какие бы страдания тебе ни пришлось пережить, — наступит день, и правда откроется…

— Садись, — сказал Джулиан.

— Пожалуй, не стоит, Джулиан, — спокойно сказала Люси. — По-моему, незачем тратить время…

— Присаживайся, Люси, — улыбаясь, он показал на стул.

— Да нет, мне не хочется, — голос ее звучал твердо.

— А мне плевать на то, чего тебе хочется. Ты сделаешь так, как я говорю. Во-первых, садись, отдохни.

— Мне не к чему отдыхать, спасибо.

— Как раз очень даже к чему, кошечка. Тебе нужно очень, очень основательно отдохнуть.

Она почувствовала, как в ней поднимается гнев.

— Я не знаю, о чем ты думаешь, когда мне это говоришь, Джулиан, да меня это и не волнует. Я пришла сюда так поздно и после тяжелого дня вовсе не для того, чтобы тут рассиживаться…

— Ах вот как?

— …и разводить разговоры.

Люси остановилась. Что толку говорить? Как она обманывалась всего какую-нибудь секунду назад! До чего она была наивной, глупой и жалкой, если надеялась, что такие люди способны вести себя прилично. Нет, они не то что не лучше, а еще хуже, чем она о них думала.

— А я не спал из-за тебя, Люси, — сказал Джулиан. — Ну, как тебе это понравится? Долгонько ведь, надо сказать. Я так и думал, что ты приедешь на этом автобусе!

— И не удивительно, — ответила Люси, — любая мать поступила бы точно так же на моем месте.

— Да, именно так ты и должна была ответить. Ну ладно, садись, «любая мать».

Она не двинулась.

— Что ж, — сказал Джулиан, — тогда я сам сяду. — Он уселся на стул, не сводя с нее глаз.

Внезапно она почувствовала растерянность. Вот лестница — почему бы ей попросту не подняться и не разбудить Роя?

— Джулиан, — сказала она, — я была бы признательна, если бы ты поднялся наверх и сообщил моему мужу, что я здесь и хочу его видеть. Из-за его поведения мне пришлось посреди ночи добираться сюда из Форт Кина, Джулиан. Но я готова подойти к этому разумно, если и вы ответите тем же…

Джулиан вытащил из кармана халата смятую сигарету и расправил ее двумя пальцами.

— Ответите тем же, — повторил он и прикурил.

Отвратительный коротышка. И зачем она сказала «если вы ответите тем же»? Какое он-то имеет к этому отношение? А потом, почему он ждал ее в халате и пижаме? Неужто у него на уме что-нибудь непристойное? Может, он хочет соблазнить ее, в то время как его собственная жена и дочь?..

На верхней площадке лестницы появилась Айрин, и тут Люси поняла — эти люди затеяли нечто чудовищное!