Записки русского интеллигента - Владимир Зёрнов

На съезде я был недолго. Слушал доклад Сванте Аррениуса и патриарха русской химии Н. Н. Бекетова, который делал доклад по вопросам использования законов мировой энергии. Я спешил домой, так как Катёна себя плохо чувствовала.

С осени 1908 года я уже не занимался со студентами в практикуме, в гимназии уроки физики тоже передал – ученику Лебедева Лисицыну, оставив себе только преподавание космографии, да ездил на уроки к Харитоненкам.

В начале 1909 года Митюня захворал воспалением лёгких. Лечил его профессор Филиппов, очень хороший врач, но вид у него был чрезвычайно мрачный. Его посещения как-то не вселяли надежды на благополучный исход болезни, и я так боялся за Митюшу, что иногда готов был плакать. Но, слава Богу, Митюня начал понемногу поправляться.

Для такого торжественного случая, как защита диссертации, я сшил себе новый фрак. Старый фрак, который был сшит после окончания университета и в котором я венчался, был ещё хорош, но мне он стал узок. Новый фрак шил мне «университетский» портной Иван Михайлович Михайлов: он обшивал очень многих университетских профессоров[21].

Диссертация была написана в стиле, какой требовал Лебедев: ничего лишнего, изложение по возможности краткое, только то, что важно специалисту{295}. Поэтому число страниц получилось небольшое. Но и тогда, как в особенности теперь, некоторые оппоненты требовали, чтобы диссертация имела много страниц, чтобы были описаны все эксперименты, чтобы была подробно изложена история вопроса и так далее. К таким оппонентам относился и профессор А. П. Соколов. Отзыв официальных оппонентов в моё время не был известен диссертанту до защиты, и следовало быть готовым к любым возражениям и умело их парировать. Официальными оппонентами у меня были профессора Н. А. Умов и А. П. Соколов.

Накануне защиты звонит мне Лебедев:

– Имейте в виду, что на защите Соколов будет возражать против краткости изложения, поэтому в речи расскажите, как шла работа, какие встречались затруднения и прочее.

Наконец – защита. Это было 11 или 12 марта. Я облёкся в новый фрак и заблаговременно отправился в Физический институт. Папа, мама и Катёнушка подъехали позже, к самой защите, назначенной на час дня. Мы с товарищами по лаборатории заварили чай. Я немного волновался. Верно, с усов я капнул капельку чая на лацкан фрака. Тут вошёл Пётр Николаевич и, увидавши эту капельку, говорит:

– Что это вы заранее слезы проливаете?

Мне почему-то было неприятно, что он так пошутил, хотя, конечно, шутка была совершенно невинная. Но бывает, что ничего не значащая фраза запоминается на всю жизнь, оставляя приятный или неприятный след.

Когда я вышел в большую физическую аудиторию, все члены факультета сидели в ряд на стульях, поставленных перед рядами скамей аудитории. В те времена профессора на лекциях и на заседаниях были одеты в форменные фраки (вицмундиры). Аудитория была полна народа. Пришло много студентов, все ученики Лебедева, увидал я и моих домашних.

Я уже много раз докладывал свои работы, вошедшие в диссертацию, и говорить мне было легко. Речь свою я произносил без записки{296}. Начались выступления официальных оппонентов. Н. А. Умов говорил довольно расплывчато, но работу похвалил, и мне нечего было ему отвечать. Очень придирчиво говорил Соколов, но его главное возражение было уже отведено моим предшествующим выступлением и замечанием Петра Николаевича, которое он сделал после выступления Соколова. Из возражений Соколова одно было правильное, но незначительное. С ним я, конечно, согласился и признал, что здесь имеет место недосмотр. Во всяком случае, все три профессора: Умов, Соколов и Лебедев – признавали меня «достойным искомой степени».

Декан предложил и другим высказаться или сделать замечания. Из членов факультета никто слова не взял. Только работавший в лаборатории Лебедева Е. А. Гопиус сделал уточняющее замечание, на которое я дал возражение. Этим защита была закончена. После описанных разговоров декан факультета обошёл всех членов факультета, и каждый должен был открыто сказать, считает ли он диссертанта достойным искомой степени или нет. Все ответили положительно.

Аудитория долго аплодировала, а я стоял у двери, через которую выходили члены факультета, и каждый поздравлял меня и целовался со мной – таков был старинный обычай: члены факультета, доктора как бы принимали в свою среду нового члена, молодого учёного. Мама и Катёнушка были красны от волнения. Мама подошла к П. Н. Лебедеву и благодарила его, а он говорил, что сам должен благодарить её за то, что она воспитала такого сына.

Родители и Катёна отправились домой, а я пригласил своих друзей и товарищей по лаборатории в ресторан «Прагу» обедать – это тоже старинный обычай, и «Прага» на Арбатской площади являлся, так сказать, академическим рестораном.

В старые времена, если факультет допускал к защите, то случаев провала почти не бывало. Не то что теперь: допустят к защите, официальные оппоненты дадут положительную оценку, а Совет при тайной подаче голосов возьмёт да и провалит диссертанта. Прежде защита диссертации была большим торжеством, а теперь, по-видимому, иногда сводят друг с другом какие-то счёты. Да и самих «защит» сейчас развелось гораздо больше. В моё время защита на степень магистра или доктора проходила непременно в университетах, а сегодня все высшие технические школы имеют право давать степень.

В «Прагу» собралось человек сорок. Обед был хороший. Подали вино и, конечно, русское шампанское «Абрау». Всё удовольствие вместе с чаевыми стоило 110 рублей.

На защите, а затем и в «Праге» не было моего милого друга Александра Васильевича Цингера, но в ресторане мне подали телеграмму от него: он поздравлял меня с успешной защитой. По ошибке телеграфистки вместо слова «магистр» стояло «министр», и текст телеграммы выглядел довольно забавно: «Поздравляю нового министра». Естественно, слово «магистр» телеграфистке было непонятно, и она его «исправила».

Когда я в седьмом часу вернулся домой на Девичье Поле, я застал моих близких и домашних за обеденным столом. Тут были и мои друзья – партнёры по квартету: Павел Андреевич Жувена, Василий Васильевич Толоконников и Болих. После обеда мы играли квартет. Ради торжественности я не снимал фрака[22].

На другой день после защиты в «Московсковских Ведомостях» было напечатано сообщение о моей диссертации{297}.

Вместе с Катёной я зашёл в канцелярию университета, и один из швейцаров меня поздравил. Катёнушка, ожидавшая меня в прихожей, стала свидетелем такой сцены: к швейцару, который поздравил меня, подошёл другой и спросил, с чем это он меня поздравлял.