Записки графа Сегюра о пребывании его в России в царствование Екатерины II. 1785-1789 - Людовик-Филипп Сегюр

Разумеется, я всячески старался выразить свою признательность: «Я последую примеру вашего величества и тоже осмелюсь позлословить на ваш счет. У вашего величества есть один явный недостаток, который происходит от вашего превосходства и состоит в том, что вы слишком добры, слишком снисходительны и пристрастны к тем, кого удостаиваете вашею благосклонностью. Впрочем, я могу уверить ваше величество, что такая похвала, как ваша, кажется мне высочайшей наградой, какой только может искать благородно честолюбивый человек».

Государыня, продолжая разговор с привычной ей любезностью, сказала мне, что она послала во все северные и южные порты империи нужные приказания, чтобы дать нам возможность пользоваться выгодами, предоставленными нам последним торговым договором.

В Кременчуге принц Нассау-Зиген расстался с нами и отправился во Францию. Я поручил ему свои депеши и предупредил Монморена, что принц лучше всякого другого может доставить ему сведения о военных силах России и намерениях князя Потемкина, с которым он, до приезда к нам в Киев, несколько месяцев был в самых дружественных отношениях.

Не останавливаясь в Константинограде, императрица проехала в Полтаву. И здесь пребывание ее ознаменовалось зрелищем, не менее блистательным и любопытным, чем прежние, виденные нами.

Полтава, небольшой городок, худо укрепленный и мало населенный, не представляя вниманию ни одного замечательного здания или памятника, был бы только принят к сведению учеными, но в 1709 году блистательная победа и страшное поражение обратили на него внимание Европы и увековечили его имя. Полтавское сражение явилось перед нами в живой, движущейся, одушевленной картине, близкой к действительности. Русская армия разделилась на две половины, из коих одна заняла русские окопы, другая шведские редуты. По распоряжению Потемкина, чрезвычайно согласно, отчетливо и скоро перед взорами царицы произведены были все те маневры, какие могли изобразить нам подобие этой решительной битвы. Движение вперед кавалерии, развернувшей фронт из четырех колонн, стремительная атака, живой и сильный огонь пехоты в то время, как левое крыло вело фальшивую атаку на лес и обходило правый фланг неприятеля, — все это чрезвычайно верно изображало сражение.

Удовольствием и гордостью горел взор Екатерины; казалось, кровь Петра Великого струилась в ее жилах. Это величественное и великолепное зрелище достойно увенчало наше романическое и вместе историческое путешествие. Князь Потемкин поднес императрице чудесное жемчужное ожерелье; она осыпала его подарками и щедро раздавала чины и ордена генералам и офицерам. Ничто более не задерживало императрицу, и она выехала из Полтавы в Харьков. Здесь Потемкин простился с нею и уехал в Кременчуг с поручением ускорить приготовления к войне, в случае невозможности сохранять мир… После того мы проезжали богатые и обильные области Курскую и Орловскую. Не доезжая Курска, мы видели города Белгород и Обоянь, в которых заметны были быстрые успехи образованности. Прежде, между плохо построенными и дурно расположенными домами, взоры изредка останавливались на нескольких церквах или монастырях; ныне же императрица воздвигла больницы, здания присутственных мест, школы. Я не заметил в Курске других развалин, кроме остатков крепости, ненужной с тех пор, как оружие Екатерины расширило пределы империи… Из Курска императрица отправилась в Орел, где мы остановились. Здесь мы были еще в 1097 верстах от Петербурга и в 369 верстах[92] от Москвы. Екатерина украсила Орел изящными зданиями, назначенными для судебных и правительственных мест. Орловское юношество доставило императрице приятное развлечение. Дети из знатнейших семейств сыграли перед государыней очень согласно и умно комедию, кажется, довольно забавную[93]. Хотя она была сочинена на случай, но в ней не было слишком приторных похвал.

Внутренние области империи в плодородной местности, при деятельной торговле и под благотворным правлением Екатерины, ежегодно обогащались более и более, и потому здесь похвалы были искренни; императрицу встречали, как мать; народ, который она защищала от злоупотреблений господской власти, выражал восторг свой, внушенный ему единственно чувством признательности.

На пути до Москвы мы не встречали ничего замечательнее города Тулы, который можно бы почесть за одно из созданий Екатерины, — так она его украсила. Большая часть деревянных домов уже уступила место каменным строениям. Кроме других заведений, мудростью императрицы воздвигнут здесь воспитательный дом и приют для инвалидов. Тула издавна известна производством оружия, которым она снабжает всю русскую армию. Здесь делаются также стальные вещи, я эта отрасль промышленности, поощрением императрицы, доведена до такой степени совершенства, что она смело может соперничать с английскими фабриками. Ее величество раздарила нам произведения тульских заводов, очень искусно выделанные. Первый врач императрицы г-н Роджерсон получил от нее прекрасную шпагу; когда он мне ее показал, я сказал ему: «Поздравляю вас, доктор, вы теперь имеете новое сильное и верное медицинское средство…» Он поморщился на мой комплимент, чего я никак не ожидал, потому что его громкая известность казалась достаточною защитою от самых злых насмешек…

До прибытия в Москву мы проехали через незамечательные города Серпухов и Подольск. 23-го июня мы прибыли в Коломенское, где есть хорошенький загородный дворец в 8 верстах от Москвы. Императрица отдыхала здесь три дня, потом переехала в Московский Кремль и перед отъездом в Петербург побывала еще в Петровском, в двух верстах от Москвы, где тоже есть загородный дворец.

В эту последнюю поездку я имел с Екатериною небольшой разговор, который считаю нужным привести потону, что он в нескольких чертах изображает пылкую душу этой необыкновенный женщины.

Я сидел в ее карете с Фитц-Гербертом. Мы были утомлены чрезвычайным жаром, и разговор шел вяло. Екатерина заснула, или, покрайней мере, нам так показалось.

Фитц-Герберт говорил со мною. Между прочим мы коснулись американской войны и революции, которая лишала Англию тринадцати цветущих областей.

Фитц-Герберт уверял, что эта потеря более выгодна, нежели убыточна для его отечества. Этот парадокс поразил меня. Но он поддерживал свое мнение стойко и умно и силился доказать мне, что Англия, освободившись от значительных издержек, нужных для управления колониею, вступить с нею в торговые сношения и легко извлечет из них огромные выгоды, достаточные для вознаграждения за потерю лишних владений. Мы долго спорили, и императрица открыла глаза только в ту минуту, когда уже надо выходить из кареты. На другой день, когда я был у нее вместе с де-Линем, она сказала мне: