Крик в ночи (СИ) - Ридигер Владимир

Вот показалась изба старой бабушки Лизы, а рядом с ней — холмы перекопанной глины с притихшим бульдозером.

— Видите! — воскликнул отец Алексей. — Что же здесь творится, Боже праведный?!

Журавлиха являла собою жалкое зрелище: избы чуть не завалены свежей землей, повсюду громоздятся горы красного отборного кирпича, вдоль и поперек прорыты глубокие рвы, по которым проложены огромные трубы коммуникаций, тут же стоят фирменные бытовки строителей. Грязь и разруха — становление новой жизни, утверждение нового порядка для новых людей! Куда ни кинешь взор — толстопузые охранники с резиновыми дубинками, жадно высматривающие, на чью бы голову эту дубинку опустить. Картина впечатляющая.

Очутившись в избе, они увидели старушку, беспомощно шевелящую губами в надежде, что вошедшие ее поймут. Всем стало ясно — женщина потеряла рассудок. Катя приблизилась к бабушке Лизе и взяла ее за руку:

— Как ваше здоровье, Елизавета Федоровна?

— А вы… знакомы? — удивился священник.

— Ой, милущая! — заголосила старушка. — Где там наш Кириллушка живет? Что Поленька, внученька моя славненькая?

Здесь настал черед призадуматься Кате: Кирилл и Полина были хорошо ей знакомы…

Отец Алексей не выдержал:

— Вы меня узнаёте? — спросил он Лизу.

— Да как же тебя не узнать?! — воскликнула она. — Свекор мой, милущий! Вовчик родненький!

Видя такое, Филдин произнес:

— Необходима срочная помощь, ей надо вызвать врача.

— Кто сюда покажется, — вздохнул отец Алексей. — Везде канавы да охрана. Кому старый человек нужен, кроме Бога?

— Я найду хорошего врача, — сказала Катя, — только не раньше, чем завтра: пока до города доеду, пока отыщу, уговорю за приличные деньги, пока привезу сюда.

— Знаете… — отец Алексей призадумался. — Вы двое поезжайте, не ночевать же тут, я прочту ей молитву «Спаси и сохрани», уложу спать и сам отправлюсь домой. А завтра к полудню обязательно буду здесь, глядишь, вы доктора привезете.

— Какой дорогой пойдете? — спросила Катя. — Могу подвезти.

— Лесом, какой же, — ответил он. — Тут одна тропинка есть — прямо к церкви выводит. Спасибо, Катя.

Старушка закивала головой:

— Истину глаголешь, истину! Гляди сколько их у меня…

Она достала из комода какой-то сверток и положила на стол:

— Вот они, мои кровные…

Это были деньги: ровно шестьсот долларов.

— Теперича и я богатая. Только Маруся с Поленькой да с Кирюшенькой не знают.

— Откуда у вас эти деньги? — спросил священник.

— Люди добрые купили избушку, лес, реку… Им же надобно порадоваться, мы-то свое отжили, милущие.

— Какие люди, бабушка Лиза?

— Хорошие, работящие. Будут здесь жить-поживать, а мне вот… денежку дали. Отцу Алексею отнесу, пусть за мою душу неприкаянную молится. Ой, деточки, ой, славненькие убиенные мои! Чую, беда придет за все наши прегрешения. Кровушка невинная прольется…

Странно было слушать несчастную женщину — что-то тяжелое и неотвратимое слышалось в ее словах, что-то неизбежно грядущее витало в полутемной избе…

Филдин и Катя всю обратную дорогу молчали. Их «Фольцваген» с шумом обгоняли новые иномарки, и даже приевшаяся мелодия песни Анны Усачевой «Миллион ранних грез» лишь усугубляла мрачное настроение.

Простившись с девушкой, Дмитрий поднялся в свою квартиру. Ощущение нереальности происходящего не покидало его, будто в одночасье он принял на себя непосильный груз чужих проблем и не знает, что с ним делать. Да и нужно ли такой груз тащить? Его следовало бы просто скинуть, но… по непонятной причине этого не получается. А что, собственно, происходит? Старую бабушку выгоняют с насиженного места русские нувориши, — такова сегодняшняя российская жизнь. Отец Алексей, ортодоксальный священник, православный консерватор, не может мириться с подобной участью своих прихожан. А ведь его коллеги не только с этим мирятся, но и выгоду извлекают, приспосабливаясь к сегодняшним реалиям. Борьба нового со старым не обходится без жертв. Лишь бы это новое было действительно прогрессивным и необходимым обществу.

Дмитрий включил телевизор: новый триллер, затем давний совковый фильм, программа «Человек в маске»… Для чего нужна маска? Почему в маске человек чувствует себя уверенно, а без нее — нет? Ведущий ловко вытягивает сокровенные признания, человек в маске безбоязненно делится крамольными мыслями с многомиллионной аудиторией. Зачем это? Или все мы сидим под одной огромной маской, наглухо укрыв собственные чувства и мысли, не желая быть свободными, стесняясь самих себя?

Похоже, с возрастом желание резонерствовать становится ежедневной потребностью, решил Дмитрий. Ему теперь следует подумать, как отрабатывать свой хлеб насущный, какие прошлые связи возобновить, какие новые знакомства завести.

Пройдя на кухню, он налил себе стакан дорогого коньяка, что можно было отнести к чисто русской манере и, собравшись духом, одним залпом выпил. Кажется, после первой в России не закусывают. Значит, после второй. Он ощутил, как тепло медленно разливается по всему телу, бежит по сосудам. Определенно, он хандрит, позабыв о ярких прошлых годах! Тогда его ум и энергия били через край, все было нипочем, а природный авантюризм приводил к таким удивительным коллизиям, что вспомнить страшно. Нет, сейчас он не иссяк! Он снова на коне и готов бросить вызов судьбе. Готов сражаться и побеждать, чего бы это ни стоило! Не все так плохо, честное слово. Трудности были всегда, будут и впредь. Тот, кто не способен их преодолевать, — не способен ни на что. Он, такой человек, просто жалкий слизняк, забитый и задавленный окружающей действительностью. Конечно, сейчас трудно. Но разве бывает легко? Когда все понятно и все объяснимо? Только тогда, когда мы уверены в себе, когда не боимся фантазировать и рисковать, идти напролом и дерзать. Вот только тогда…

Он и не заметил, как, добравшись до подушки, уснул крепким младенческим сном, чистым и спокойным, глубоким и ровным, без треволнений и кошмаров, без ярких болезненных сновидений…

ТО, ЧТО УНОСИТ РЕКА

— Очень сожалею, что не нашел времени для более ранней встречи с вами, миссис Грейвс, — виновато заметил директор ФБР Эдвард Коллинз. — Право, отношу это к своей собственной нерасторопности.

Линда обратила внимание, как пальцы его левой ладони отбивают легкую барабанную дробь на поверхности стола.

— Что сейчас нас больше всего интересует? — продолжил Коллинз. — Все, что касается бывшей агентурной сети КГБ. А сеть эта на удивление нам являлась мощной и разветвленной, даже больше, чем можно предположить. Спецслужбы сегодня оказались в несколько затруднительном положении: с одной стороны неплохо пожинать обильный урожай, с другой стороны возник вопрос — куда его девать? Вернее, как им воспользоваться? Да и в России слишком нестабильно — кого-то можно, скажем, открыто сдать, кого-то следует попридержать до лучших времен. Вопрос в том, насколько компетентно нынешнее российское руководство в столь неоднозначной ситуации. Или они заняты собственными внутриполитическими разборками настолько, что руки до другого не доходят, или, напротив, пытаются разгрести возникшие завалы, — ведь кое-кто из них в свое время был напрямую связан и с ЦРУ, и с ФБР. Здесь, собственно, корень возникших проблем…

— Простите, сэр, быть может, я что-то недопонимаю, — сказала Линда, — но насколько далеко в этом вопросе лежит наша компетенция?

— Вы имеете в виду ФБР?

— Именно так.

— Все вы одинаковы! — улыбнулся Коллинз. — Что Пентагон, что ЦРУ. Как что-то сверхсложное — давай сюда ФБР, как снимать сливки — ребята из ЦРУ тут как тут.

— Я уже не работаю в ЦРУ.

— Правда? Что ж, и отлично! — воскликнул Коллинз. — У нас намного интереснее и демократичнее, вы сами в этом убедитесь. Но я отвлекся. Итак, дело касается вашего бывшего шефа. Пост, который он занимал в структуре ЦРУ, позволял ему вести двойную игру с КГБ, чем он, как мы теперь знаем, вполне профессионально пользовался. Более того, есть все основания полагать, что нити связей Уикли тянутся к высоким чинам КГБ, наиболее дальновидные из которых уже тогда фактически работали на Запад. Кто-то из них курировал ракетостроение, кто-то атомную энергетику, а кто-то занимался ловлей шпионов, так сказать, во всесоюзном масштабе, в службе общей контрразведки. Эти люди являлись «золотым фондом» ЦРУ, их имена были строго засекречены, но… нет ничего тайного, что не становится явным.