Паровой дом (пер. В. Торпакова) - Жюль Верн

Нашим первым желанием — моим и капитана — было: поскорее выбраться из ловушки.

Что же произошло?

Змея-хлыст, самая коварная из змей, была перебита пополам палкой, которую еще держал в руке один из индийцев. Все случилось в тот миг, когда ядовитая рептилия бросилась на полковника.

Это был тот самый индус, на которого я обратил внимание. Его мгновенная реакция безусловно спасла сэра Эдуарда Монро от неминуемой смерти. Свидетелями подобной мгновенной смерти мы стали тут же.

Действительно, крики, что доносились до нас, испускал один из служителей крааля; он изгибался на земле в последних судорогах агонии.

По прискорбной роковой случайности голова змеи, отрезанная начисто, отлетела ему на грудь и вонзила в него зубы. Несчастный, отравленный мгновенно действующим ядом, испустил дух менее чем за минуту, так что ни о какой помощи не могло быть и речи.

Остолбенев на мгновение при виде такого ужасного зрелища, в следующий момент мы бросились к полковнику Монро.

— Тебя не задело? — спросил Банкс, схватив его за руку.

— Нет, Банкс, успокойся, — ответил сэр Эдуард Монро.

Потом, поднявшись и подойдя к индийцу, которому он был обязан жизнью, сказал ему:

— Спасибо, друг.

Индиец дал понять ему жестом, что не стоит благодарности.

— Как твое имя? — спросил его полковник Монро.

— Калагани, — ответил индиец.

Глава III

КРААЛЬ

Смерть этого несчастного нас сильно взволновала, особенно принимая во внимание обстоятельства, при которых она случилась. Следует заметить, что укус змеи-хлыста, одной из самых ядовитых на полуострове, неизлечим. Этот индиец стал еще одной жертвой среди тысяч людей, которые ежегодно погибают в Индии от укусов опасных рептилий[147].

Говорят, — я полагаю, в шутку, — что раньше на Мартинике змей не было и что будто бы англичане специально их туда завезли, когда были вынуждены отдать этот остров Франции. Может, и французы отплатили им тем же, когда оставили свои завоевания в Индии? Но это было бы бесполезно, так как природа, надо признать, в этом отношении оказалась гораздо более расточительной.

Тело индийца под воздействием яда быстро разлагалось, и нужно было немедленно приступать к его захоронению. Его спутники занялись этим, закопав покойника в довольно глубокую яму, чтобы дикие звери не могли до него добраться.

Как только скорбная церемония закончилась, Матиас ван Гёйтт пригласил нас в свой крааль — приглашение было принято с готовностью.

Через полчаса мы дошли до стоянки зверолова. Устройство ее оправдывало название «крааль», которое употребляют колонисты юга Африки.

Это была высокая длинная ограда, расположенная в глубине леса, посреди широкой поляны. Матиас ван Гёйтт устроил ее с полным пониманием задач своего ремесла. Высокая изгородь с довольно широкой калиткой для въезда тележки окружала длинную хижину из бревен и досок, стоявшую в самом центре и служившую жилищем для всех обитателей крааля. Шесть клеток, разделенных на несколько отсеков, каждая на четырех колесах, выстроились прямоугольником в левой стороне ограды. Судя по доносившемуся оттуда рычанию, недостатка в постояльцах не было. Справа дюжина буйволов паслась на открытом воздухе. Это была обычная упряжка передвижного зверинца. Шесть возчиков, управляющихся с тележками, и десять индийцев, специально обученных ловле диких зверей, составляли персонал.

Возчики были наняты на срок, в течение которого будет продолжаться отлов. Их служба состояла в том, чтобы подгонять тележки к месту лова, а потом доставлять их на ближайшую железнодорожную станцию. Там клетки грузили на платформы с высокими бортами и вскоре доставляли в Аллахабад, Бомбей или Калькутту.

Охотники-индусы относились к той категории звероловов, которых называют «чикари». Они выслеживают диких животных, поднимают их из логовищ и ловят.

Таков был персонал крааля. Матиас ван Гёйтт и его люди жили здесь уже несколько месяцев. Они подвергались не только нападениям диких зверей, но также и приступам лихорадки, которая широко распространена в лесах Тарриани. Ночная сырость, тяжелые испарения земли, концентрация паров под пологом деревьев, куда практически не проникает солнечный свет, — все это превращает подножие Гималаев в очень нездоровое место.

И все же поставщик животных и его индусы так акклиматизировались в этих местах, что малярия беспокоила их не больше, чем тигров или других обитателей Тарриани. Но нам вряд ли следовало задерживаться в краале. К тому же это не входило в планы капитана Худа. За исключением нескольких ночей, которые мы должны были провести в шалаше, нам предстояло жить в Паровом доме, в более высокой зоне, куда не доходят вредные испарения долины.

В настоящий момент мы подошли к лагерю Матиаса ван Гёйтта. Дверь отворилась, чтобы пропустить нас. Матиас ван Гёйтт, казалось, был чрезвычайно польщен нашим визитом.

— А сейчас, господа, — сказал он нам, — позвольте мне оказать вам радушный прием в краале. Этот лагерь отвечает всем требованиям моего искусства. На самом деле это всего лишь большая хижина, то, что на полуострове охотники называют «худди».

Продолжая говорить, зверолов открыл нам ворота дома, который он занимал вместе со своими людьми. Нет ничего более непритязательного, чем это жилье. Первая комната предназначалась для хозяина, вторая — для чикари, третья — для возчиков; в каждой из них из всей мебели была лишь походная койка, четвертая комната, большая по размеру, служила одновременно кухней и столовой. Жилище Матиаса ван Гёйтта, как видно, было совсем примитивным и действительно заслуживало названия «худди». Бедняк в бедняцкой лачуге, и ничего больше.

Когда мы посетили дом «этих двуруких, принадлежащих к первой группе млекопитающих», нас пригласили осмотреть поближе жилище четвероногих.

Это была самая интересная часть крааля. Своим размещением она скорее напоминала ярмарочный балаган, нежели удобно расположенный зоопарк. Ей, правда, не хватало полотен, расписанных клеевыми красками, свисающих над подмостками и представляющих в ярких красках укротителя в розовой майке и бархатном фраке посреди группы прыгающих хищников, которые, выпустив когти, с окровавленной пастью покорно склоняются под ударом кнута какого-нибудь героического Биделя или Пезона. Правда, не было и публики, что ломилась бы в ложи.

В нескольких шагах от этого места содержались домашние буйволы. Они занимали правую часть крааля, куда им ежедневно приносили свежую траву. Оставить их пастись на окружающих пастбищах было опасно. Как изящно выразился Матиас ван Гёйтт, «эта свобода выгона, разрешенная в Соединенном Королевстве, несовместима с опасностями, которые представляют гималайские леса».