Чакра Кентавра (трилогия) - Ольга Ларионова

На этот раз голос рыцаря был не только печален, но и суров.

— А уж ты платишь… — сибилло заперхал, прикрыв ладонью жабий рот, и было непонятно, то ли сенная труха попала ему в горло, то ли он сам спохватился, что сказал лишнее.

— Что же мне делать? — с бесконечным отчаянием проговорила мона Сэниа. — Скажи, Лронг, у тебя есть сыновья?

— Они появятся у меня, только если я забуду тебя, неназванная.

— Мое имя Сэниа. Сэниа… Мур.

Сорк в безмерном изумлении вскинул на нее глаза, но она не потрудилась хоть как‑то объяснить свой отказ от имени своего мужа.

— Напрасно ты назвала его, — буркнул сибилло. — Труднее забывать. Хотя за хороший теплый перл сибилло могло бы постараться и подвигнуться на пару–другую обеспамятных заговоров. Заклинания нынче дороги…

— Я не ношу с собой перлов, ты меня знаешь, сибилло, — как‑то очень равнодушно проговорил рыцарь — похоже, он совсем не торопился, чтобы над ним произнесли эти заклинания.

Мона Сэниа прислонилась щекой к шершавой стене. Только сейчас, когда громадная ладонь держала ее обе руки, она почувствовала, как неуемно дрожат эти руки.

— Успокойся, Сэниа–Мур, — проговорил рыцарственный лекарь, отпуская ее. — Ум твой помутнен, и рука не сможет держать оружие. Если бы ты была женщиной с моей дороги, я сказал бы, что ты уже опалена прикосновением анделиса. Буйство страсти сковало твой разум, хотя я и понимаю, что неистовое желание вернуть себе утраченного младенца — страсть священная. Но я еще не встречался с материнским отчаянием такой силы. Оно словно наслано на тебя свыше. Скажи, перед тем как потерять сына, ты не была смертельно больна?

— Нет.

— Может быть, тяжело ранена?

— Нет. Царапины.

— Странно… Скажи, сибилло, — обратился он к шаману, — я не ведун, так могу ли я верить тому, что чувствую без знания и опыта?

— Ты забыл, кто твой учитель, Лронг? Верь себе.

Травяной рыцарь тяжко вздохнул, сокрушаясь о том, во что приходилось поверить, но вслух делиться своими догадками с окружающими не стал, а обратился к более обыденной стороне жизни:

— Прости, пришедшая издалече, я не предвидел встречи с тобой и не озаботился ни едой, ни питьем…

Принцесса с Сорком переглянулись.

— Я приглашаю тебя, рыцарь, в мой дом, — просто и в то же время величественно проговорила она.

— Благодарю. Как только…

В следующий миг он уже изумленно тряс головой, оглядывая развалины замковой башни, слившиеся в единое целое девять кораблей, что, несомненно, он воспринял как волшебный девятиглавый храм, и кружок усталых воинов возле притухшего костра. Он неуверенно потрогал босой ногой камни, на которых стоял, словно опасаясь, что они сейчас исчезнут.

Сибилло, уже знакомый с колдовским могуществом гостей, только хихикнул:

— Босой ты теперь остался, аки смерд!

Мона Сэниа глянула на Сорка — Лронг только успел почувствовать, как исчезла твердая рука, обнимавшая его за плечи; не успел он перевести дыхание, а молчаливый их спутник уже стоял у костра, выгребая из золы нагретый плоский камень и водружая на него еще не просохшие сандалии. Сибилло по–хозяйски подобрал палку и тоже принялся копаться в теплых еще углях, что тут же принесло свои плоды в виде кусков жареного мяса и толстых лепешек, завернутых в листья местного лопуха.

Очевидно, кто‑то из дружинников посетил‑таки оставленную деревню и обнаружил там забытое печево.

— Приказала бы раздуть огонь, госпожа, — проблеял шаман, — косточки старческие, недужные… Иди к нам, Лронг!

— А как там насчет невозможного? — осведомился Сорк.

— Стражники все в домах, у щелей, а кто не страж, тот не донесет. Город остался за стеной, так что уж потрудись, молодой. Ежели кто злобный приблизится, сибилло учует.

По знаку принцессы костер задымил снова. Лронг не подходил, учтиво дожидаясь хозяйского приглашения.

— Займи место в нашем кругу, рыцарь Лронг, — сказала мона Сэниа, представляя его таким образом своим спутникам.

— Благодарю, Сэниа.

Дружинники разом встрепенулись, уязвленные такой варварской фамильярностью.

— Принцесса Сэниа! — поправили его хором пять или шесть голосов.

— А что это за титул такой — принцесса? — не давая ему возможности извиниться, полюбопытствовал шаман.

— Дочь нашего короля, — отвечал Эрм, который, будучи старшим, взял на себя обязанность блюсти все тонкости субординации.

— А кто такой король?

— Верховный правитель наших земель.

Рыцарь с шаманом переглянулись.

— Значит, наш Оцмар — по–ихнему будет “король”. А широка ли дорога вашего короля? — полюбопытствовал сибилло.

— Дай‑ка я объясню, — вмешался обстоятельный Сорк. — Оцмар владеет землями вдоль этой дороги. А кому принадлежит соседняя?

— Ежели глядеть на солнце — а иначе и вовсе глядеть не стоит, — то слева будет дорога Аннихитры Полуглавого, а по правую руку — дорога Свиньи.

— Ну вот, король — это тот, кто властвует над всеми тремя, да и над остальными… гм… хозяевами дорог.

Сорк уже сам засомневался в собственных построениях, коль скоро все перечисленные высокие должностные лица, скорее всего, были попросту разбойниками с большой дороги. А если это — вольные шайки, то объяснить им принципы государственной власти будет трудновато.

Но тихриане усмотрели в словах Сорка нечто другое:

— Ты считаешь, пришелец, что князья разных дорог могут подчиняться одному и тому же властелину? Да наш Оцмар никогда не признает над собой ни человека, ни зверя, ни аиделиса.

— А бога? — поинтересовался Дуз.

— А кто такой бог?

Это был тупик. Можно, конечно, было попытаться продолжить эту дискуссию, но она не вела к маленькому Юхани.

Почувствовали это, похоже, и тихриане.

— Если дума на ум нейдет, надо дремой ее приманить, — резюмировал шаман. — Отдыхайте, гости нашей дороги, а ежели на сибилло озарение снизойдет — сибилло вас добудится.

И он начал устраиваться на ночлег прямо под открытым небом, усмотрев себе ложбинку между двумя продолговатыми глыбами, служившими основанием этому древнему сооружению никак не меньше тысячи лет тому назад. Но и сейчас замшелая кладка, прорезанная горизонтальными бойницами, подымалась еще на добрых три человеческих роста, и на верхнем ее уступе, добела загаженном куда‑то подевавшимися птицами, неподвижно застыла Гуен. Глаза ее были прикрыты — верная стражница отдыхала, как и ее хозяйка. Спящая птица так органично вписывалась в общую картину этих руин, что никому из тихриан и в голову не пришло заподозрить присутствие еще одного существа из иного мира.

— Зачем же на камнях, уважаемый сибилло, — голосом ровным и бесцветным от непомерной усталости проговорила мона Сэниа. — Отдохни в моем шатре. И ты, рыцарь.

Шаман покосился на призывно раскрывшуюся дырку люка, припомнил, наверное, свой позорный провал на поприще отворения этих заговоренных дверей (надо же, у себя на Тихри с этим нехитрым делом он сызмальства справлялся) и решительно затряс бороденкой.

Глядя на него, и Травяной рыцарь предпочел жесткое ложе родной земли сомнительному уюту чужого дома, вытянувшись во весь свой неправдоподобный рост и закинув руку за голову. Через несколько секунд он, полуприкрыв глаза, уже дышал мощно и ровно.

Мона Сэниа, неслышно проходя мимо, невольно задержалась над спящим великаном. Смягченное сном, его лицо уже не казалось таким грубым; сейчас в нем проступило то редкостное сочетание детскости и надежности, которое так и манит довериться этим лучшим качествам души до конца. Слабые доверяются безотлагательно. Она не была слабой, видят древние боги. Но до какой же степени она была отчаявшейся! И несмотря на верных своих собратьев по оружию, как она была одинока…

Она уже хотела нагнуться к задремавшему великану, как тот сделал едва уловимое движение рукой и цепко обхватил ее щиколотку. Только надежная тренировка инопланетной воительницы предупредила естественный вскрик и заставила разом сосредоточиться. И вовремя: вторая рука рыцаря чуть приподнялась, указывая вверх.

Ах, вот оно что. Заметил‑таки сову, несмотря на полуопущенные густые ресницы. Мона Сэниа стряхнула с себя напряжение и с улыбкой подняла голову.

Сквозь верхнюю бойницу па нее глядели злобные прищуренные глаза.

IX. Анделисова пустынь

Если бы у принцессы был хотя бы миг на размышления, она призвала бы своих дружинников и указала на смертельную опасность, нависшую — нет, не над ними, а над тихрианами. Но этого мига не было, и сам собой из ее груди вырвался крик:

— Гуен! Гуен, чакыр!!!

Позолоченные солнцем размашистые крылья распахнулись во всю свою устрашающую ширь, Гуен взмыла вверх и вдруг со скоростью метеора ринулась куда‑то в сторону города, пропав из виду. Оба тихрианина, еще не знакомые с этой достойной представительницей земной фауны, оцепенело глядели в шафранное небо. Первым опомнился сибилло.