Заплачено кровью - Валерий Киселев

Через несколько часов гонки, нервотрепки, ежеминутного риска напороться на гитлеровцев Мельниченко выехал прямо в хвост колонны наших автомашин. И это оказался штаб его дивизии. Не помня себя от радости, Мельниченко доложил полковнику Гришину о выполненном приказе, передал устный приказ начальника штаба корпуса о последующих действиях дивизии.

Полковник Гришин был удивлен, что Мельниченко сумел и штаб дивизии найти, и вернуться, и это в такой обстановке, когда сплошного фронта нет, все в движении, и запросто можно было налететь на немцев. Да и от своих тоже легко было получить нечаянную пулю.

Гришину за несколько часов до этого удалось связаться по радио с полковником Ивашечкиным, и он получил срочный приказ: всеми наличными силами совершить марш в район села Печары, соединиться там с танкистами Бахарова, постараться найти находившуюся где-то в этом районе кавалерийскую дивизию, и ударить оттуда на Родню с целью освобождения группы войск, в которой находился Магон.

Единственной силой, которую мог послать полковник Гришин на Родню, был полк капитана Шапошникова.

С полками Корниенко, Михеева и Смолина связи не было, и все попытки установить ее или хотя бы узнать о судьбе этих частей - были безуспешны.

Полковник Гришин был рад, что сам сумел ускользнуть из кольца: вовремя оценив обстановку, он не стал ждать, когда из штаба корпуса будет приказ на отход и отвел свой штаб на безопасное расстояние. То, что у него оставался полк именно Шапошникова, успокаивало Гришина: "Пока этот полк у меня есть, и дивизия будет жива...".

Гришин, как и Магон, еще не осознавал масштабов надвигающейся катастрофы. Казалось, что и немец уже не тот, что был месяц назад, да и они стали опытнее, не хотелось брать в голову, что противник все еще намного сильнее и до перелома очень далеко...

Найдя полк Шапошникова на позициях юго-восточнее Родни, Гришин немедленно поставил ему задачу на наступление. Шапошников выслушал спокойно, вопросов не задавал, только вздохнул:

- У меня пятьсот человек всего... Орудий, правда, двенадцать, но почти без снарядов. Люди измотаны...

О том, что задача полку была поставлена непосильная, он ничего не сказал, по глазам Гришина было видно, что он и сам это понимает. В глазах Гришина было что-то такое больное и надрывное, что Шапошников больше не стал ничего говорить и замолчал.

Вот уже несколько дней подряд, кроме военных забот, у Ивана Гришина душа все больше болела о доме. От Милославичей до его родной деревни напрямик было всего километров двадцать и именно от исхода боя за это село зависело, придут ли гитлеровцы на его родину. Теперь его дивизия отходила от Милославичей на юг, а если бы строго на восток - не миновать бы родных мест. Каково было бы пройти мимо отеческого дома с остатками своей дивизии, тем более, что каких-то месяц-полтора назад катилась она как раз мимо отеческого дома. Тогда, в последний день июня, когда его эшелон остановился в Рославле, полковник Гришин приказал снять машину с платформы и на час заехал домой.

Он не помнил, когда был в отпуске, а теперь, с началом войны, об этом нечего было и мечтать, поэтому Иван Тихонович не мог удержаться от соблазна побывать дома хотя бы часок, если есть возможность. Мать и брат, смахнув слезы радости после объятий, засуетились, накрывая на стол, а Иван сидел с отцом в переднем углу, испытывая неописуемую радость. Отец был горд за сына: как же, целой дивизией командует. А ведь в молодости обыкновенным батраком был, и что бы с ним стало, если бы не советская власть.

- Фашистов, батя, разобьем обязательно, будь уверен. У меня лучшая дивизия в Красной Армии, - говорил тогда Иван Тихонович.

Ни в каком дурном сне бы не приснилось, что он дал врагу подойти к отеческому дому. И теперь - контрудар на Родню, его последняя попытка сбить немцев с их пути на родную деревню. Так воинский долг переплетался и с сыновьями чувствами. Защищать Родину, дом было теперь для Гришина не каким-то абстрактным понятием, а конкретным делом.

Полк Шапошникова, а с ним и полковник Гришин со штабом, совершив марш-бросок в село Печары, обещанной в поддержку кавдивизии там не нашли, танков из дивизии Бахарова было всего девять машин, да и те стояли без горючего. Бойцы лейтенанта Шажка поймали заблудившегося немецкого мотоциклиста, и тот, оказавшийся знающим солдатом, да к тому же связистом, сообщил, что в Родне - 17-я танковая дивизия. Похвастал даже, что командует ей генерал фон Тома, известный еще по Испании, воевал там, в легионе "Кондор". Его очень ценит сам Гудериан, а дивизия у них молодежная, воюет с особым азартом.

Наступать батальоном на дивизию, да хотя бы на полк - авантюра. Шапошников все же осмелился сказать Гришину, что их наступление на Родню бессмысленно, учитывая их силы и состояние, но тот упрямо потребовал выполнять приказ. Не помогли и уговоры комиссара дивизии Канцедала.

Как только полк приготовился к движению на Родню, перед его позициями показались немецкие танки. Артиллеристы Похлебаева и Терещенко сумели их остановить, но ни о каком наступлении на Родню теперь не могло быть и речи. Скрепя сердце, полковник Гришин отдал приказ на отход.

На следующий день пять танков из дивизии Бахарова все-таки прорвались в расположение штаба 45-го стрелкового корпуса, но вырваться из кольца и вывести штаб им не удалось. Командир корпуса генерал Магон погиб во время прорыва. Произошло это 13 августа, и был этот день несчастливым для всей 13-й армии. Еще накануне 132-я стрелковая дивизия генерала Бирюзова успешно наступала на Варшавское шоссе, атаки противника против дивизии Гришина расценивались как частные, и вдруг - катастрофа.

Полковник Ивашечкин, начальник штаба корпуса Магона, управление частями, избежавшими окружения, принял 12 августа, но управлять ими без аппарата и с тремя броневиками, когда нет устойчивой связи, а противник давит постоянно, нет сплошного фронта и надежды, что подойдут резервы задача труднейшая для любого командира и с полнокровным штабом.

Попытки выручить части корпуса, попавшие в окружение, в тех условиях были обречены на провал, надо было спасать хотя бы то, что оставалось, и полковник Ивашечкин, доложив о создавшейся обстановке в штаб армии, начал отвод уцелевших частей корпуса на реку Беседь. Эта задача осложнялась еще и тем, что не было точно определенной полосы действий корпуса. После того, как 45-й корпус отошел от Варшавского шоссе, соседа справа не было вообще, и как велик разрыв - Ивашечкин не знал. Части не имели локтевой связи друг с другом и полковник Ивашечкин обычно получал сведения от командиров соединений один раз в сутки, а то и в двое-трое. Было известно, что против частей, избежавших окружения, действует целый моторизованный корпус противника, у нас же едва хватало сил, чтобы удерживать главные дороги.