Мастер - Колм Тойбин

движения. Он потянулся, подошел к столу и побарабанил пальцами по его полированной крышке, радуясь приглушенному, тусклому звуку. Он взял с полки том Сент-Бёва, пролистал его, однако чувство отстраненности от сердца событий сделалось уже непреодолимым. Он завис в пространстве, словно затаенное дыхание. Это было почти восхитительно, и даже более того, с приближением вечера он почувствовал что-то вроде счастья, которое не было похоже на счастье от проделанной работы или от чистого отдыха. Просто он укрылся в комнате с кроватью, книгами и письменным столом в тот день, когда воздух снаружи таил в себе опасность. Когда у всех горел в крови огонь, он был безмятежен. Настолько безмятежен, что не мог ни читать, ни думать, просто наслаждался свободой, которую дарило предвечерье, смаковал глубоко, как только мог, это тихое и странное предательство, свой тайный отказ от мира.

Весь дом жил в постоянном ожидании, когда он вернулся в Ньюпорт. Его приезд семья почти не заметила. И уж совсем никому не было дела до его полуотшельнического образа жизни. За столом говорили только об Уилки и Бобе и их товарищах, имена которых знала вся семья. Каждое письмо мать и тетушка Кейт встречали взволнованными возгласами, однако не распечатывали, чтобы сперва Генри-старший медленно и вдумчиво прочитал его про себя, а потом передал жене, и уже она читала вслух те строки, которые, с ее точки зрения, заслуживали немедленного оглашения. Затем письмо доставалось Генри или Уильяму, если те присутствовали, а после них – тетушке Кейт и Алисе, читавшим письмо вместе. Генри-старший читал и перечитывал письмо по нескольку раз, выбирая те места, которые полагал достойными публикации в газете «Ньюпорт ньюс», а потом отправлялся туда в одиночку, целеустремленно и спешно, как только мог, чтобы передать текст редактору.

Из письма, датированного 18 июля 1863 года, они узнали, что для Уилки настали времена тяжелых испытаний и каждый день ему угрожает чрезвычайно серьезная опасность. «Ньюпорт ньюс» с гордостью напечатала его целиком:

Дорогой отец, мы сплавляемся по реке Эдистон, направляясь к линии фронта. Времени мало, могу лишь сообщить, что из боя 16-го числа мы вышли с сорока семью убитыми и ранеными. Полк сражался достойно, и я отдал бы правую руку за славное имя, которое он заслужил. Сейчас мы направляемся к острову Моррис, завтра на рассвете снова пойдем в атаку на форт Вагнер. Надеюсь и молю Бога, чтобы полк действовал так же благородно, как на острове Джеймс.

Все они знали о форте Вагнер. Это было, замогильным голосом поведал им Генри-старший, самое мощное земляное укрепление за всю историю военных действий. Его непременно нужно взять, но это трудная задача. Генри-старшего чрезвычайно волновало недальновидное решение послать туда именно 54-й полк, в котором служили преимущественно чернокожие, само появление которых вызовет лютую ярость среди солдат-конфедератов. Все последующие дни, пока не было других новостей, отец обсуждал это со многими встревоженными посетителями дома Джеймсов и повторял одно и то же, слово в слово, каждому новому гостю, пока не удостоверился, что его отношение к сражению совершенно правильное и единственно достойное.

Им оставалось только ждать. А потом пришло известие, что битва окончилась катастрофой и форт Вагнер по-прежнему в руках конфедератов. Ходили слухи, что бойцы 54-го в храбрости превзошли себя. И что многие погибли. Но никто ничего не знал о судьбе Уилки. Жаркими летними днями и ночами, так прочно связанными с ощущением счастья, с удовольствиями, вся семья не могла спать, их трапезы превратились в принужденные, неловкие сборища, и с течением времени стало понятно, что Уилки не мог выйти из той битвы невредимым. Иначе он уже дал бы им знать о себе. И они ждали, объятые ужасом.

Генри представлял себе тело брата, похороненное под грудой других тел в общей могиле, где нет даже дощечки с именем на месте его последнего успокоения.

– Для вашей матери это было бы самое страшное, – сказала ему тетушка Кейт. – Она продолжала бы думать, что он мог выжить, и каждую минуту ждала бы, что он вот-вот появится в прихожей – войдет тихонько, чтобы сделать ей сюрприз. Ваша мама никогда не перестанет надеяться.

Никто ни при каких обстоятельствах не упоминал об угрозе – или слухах об угрозе, якобы содержавшейся в манифесте Джеффа Дэвиса[52]: тот будто бы приказал повесить всех белых офицеров 54-го Массачусетского, если те будут захвачены живыми. Когда тетушка Кейт прочитала об этом в газете, Генри, уже успевший увидеть новость, заметил, как тетя поспешно унесла газету на кухню и спалила в печи.

Позднее они, конечно, узнали все страшные подробности битвы за форт Вагнер. Про то, как с каждым шагом ряды наступавших редели, как груды тел громоздились повсюду, про гибель полковника Шоу, которую Уилки видел своими глазами, про смерть его друга Кэбота Расселла, про то, как самого Уилки сперва ранило в бок и как потом картечь угодила ему в ногу. Как его, раненого, заметили двое санитаров и начали оттаскивать в безопасное место, а по пути одному из них, тому, что держал носилки позади, снарядом оторвало голову. Уилки стал свидетелем его мгновенной и ужасной смерти. Другой санитар дал деру. Уилки очнулся в палатке санитарной комиссии почти в трех милях от места сражения. Вскоре его перевезли в госпиталь Порт-Роял, который на самом деле никаким госпиталем не был – просто поле, усеянное тяжелоранеными и умирающими. Едва прикрытые тонким парусиновым пологом пациенты получали лишь минимальную медицинскую помощь. Уилки лежал там в полубреду, раны постепенно начинали гноиться, и не было никакой возможности послать весточку родным.

Его спасло чудо. Отец Кэбота Расселла поехал в Южную Каролину искать сына, убежденный, что тот попал в плен. И хотя старика уверяли, что сын его в той битве не выжил, мистер Расселл предпринял отчаянные, горестные поиски в палатках, где лежали раненые, и так он обнаружил Уилки, случайно заметив его среди других страдальцев. Он немедленно отправил телеграмму Джеймсам, сообщив, что не прекращает поиски собственного сына, однако проследит, чтобы Уилки Джеймса транспортировали домой. К началу августа мистер Расселл оставил тщетные свои поиски среди хаоса Южной Каролины и принял то, что ему говорили с самого начала: его сын погиб. Вместе с Уилки, лежавшим на носилках, он поплыл на корабле до Нью-Йорка. Инфекция Уилки все время прогрессировала, картечь, застрявшую в ступне, пришлось извлекать прямо на борту. Другая рана оказалась совсем рядом с позвоночником и воспалилась еще сильнее, но до нее было не добраться. Когда Уилки прибыл в Ньюпорт под неусыпным присмотром мистера