Война глазами дневников - Анатолий Степанович Терещенко

Моя 1‐я рота – завшивленная, только что вернувшаяся после долгого пребывания в окопах на самой передовой – снова возвращается назад. В полуденном рапорте сообщается, что русские прорвались далеко у нас в тылу, к Калачу на Дону: к югу от нас они атакуют в направлении Зыбенко. Полк Вейта был отведен и отправлен на перехват к З. Большая операция по окружению, имеющая целью отрезать немецкий клин, где самый восточный пункт – Сталинград, теперь очевидна для всех.

Вечером лейтенант Прель услышал беседу между новым главнокомандующим, генералом Паулюсом, и нашим генералом – нас теперь влили в 6‐ю армию. Оба считают, что нам надо отступить и отдать Сталинград, иначе нас отрежут. Больше нет связи с группой армий, а значит и со штаб‐квартирой фюрера.

«Я рискую своим назначением» – сказал Паулюс. Он доложил о ситуации по радио и полагал, что решение фюрера придет завтра пораньше. Мы должны сами себя снабжать тем, что имеем: рационы урезали наполовину; почту больше не отправишь; отпускников, которые уже убыли, где‐то выгружают; и прибывают новые части.

24 ноября 1942 г.

Вот теперь впервые мы оказались в котле: остался лишь небольшой зазор в юго‐западном секторе, но мы не можем туда добраться, потому что мы в противоположном конце. Армию снабжают по воздуху сто Юнкерс‐52.

В 09.30 пришло сообщение из корпуса. Я немедленно прочел:

«Срочная мобилизация и отмена всех долгосрочных передвижений, любой ценой. Подготовить списки того, что можно будет увезти на исправных средствах перемещения. Подготовиться к уничтожению всего снаряжения, солдатских вещей, документов и моторизованной части, которую нельзя будет взять с собой».

Так это равно сдаче Сталинграда к отходу!

Мы все сокрушаемся: нет ничего хуже, чем уничтожить то, что строил, и сдать позицию, которую завоевал ценой большой крови, жертв и невероятных усилий.

Мы стоим в обороне в Африке, американцы – в Северной Африке, и под Сталинградом, который стал символом жестокой битвы, мы должны отступать?

Мы этого не понимаем, потому что если так поступить, то это значит – поставить под удар фронт на Кавказе и успех этого лета и осени.

В полдень – совещание с офицером из оперативного управления подполковником Клейкампом о предпринимаемых мерах. После я собрал начальников служб и ответственных лиц и приказал:

– Берем с собой половину броневиков штаба, 1‐й и 2‐й рот и большую часть ротного снаряжения. Конвой пойдет в рассыпную. Дополнительный персонал перевести в 1‐ю роту. Документы и приказы подготовить к уничтожению, а также все автомобили и телеги, которые не можем взять с собой. Уничтожить неисправное вооружение, раздать личному составу боеприпасы, уничтожить старое обмундирование, раздать новое.

Офицерская кладь не должна занимать больше одного багажника. Раздать запасенный овес, перебить всех лошадей, которых нельзя использовать поодиночке, раздать их добровольным помощникам (хиви) в качестве еды; они будут передвигаться вместе с конным взводом.

Если кто‐то из них попытается извлечь выгоду из ситуации и взбунтуется – расстреливать. Раздать запасы еды. Раздать ротное снаряжение. Вместо трех малых полевых кухонь брать одну большую. Демонтировать телефонное оборудование и т.п.

Все зависит от распределения топлива, которого мало. В целом дивизия одобрила заправку лишь половины броневиков. Какое‐то количество лошадей находится на другой стороне Дона, так что мне не придется брать все телеги.

25 ноября 1942 г.

Вчера на участке корпуса было уничтожено 13 танков: русские выдавливают нас на Воропоново, хотят отрезать нас полностью. Они уже атаковали полк справа от нас. Его построенные американцами истребители‐бомбардировщики имеют наглость опускаться до предельных высот, чтобы обстрелять нас – они убили лошадь, бомбы повредили некоторые телефонные линии. Все лихорадочно трудятся над их восстановлением. Но фронт держится, прорваться им пока не удалось. Ходят самые дикие слухи: я стараюсь не выпускать их из штаба, раздаю инструкции о том, что нужно сделать. Помню о Рождестве, так что все остается по‐старому и относительно спокойно.

В личном плане я не могу отделаться от мысли, что мой столь долго ожидаемый отпуск теперь под вопросом, так как в данный момент у нас потеряна связь с нашим тылом. Даже письма нельзя отправить. Так что моя милая жена должна будет сидеть весь декабрь без новостей обо мне, и это потребует больше сил, чем нужно для того, чтобы держаться здесь.

Возможно, я смогу что‐нибудь передать экипажу самолета, что тут приземлится и который потом улетит «туда», но пока все, что я видел – это русский самолет. Так жаль поджигать свой уютный маленький дом, построенный с такой любовью, в огне которого сгорят все книги, письма. Даже некоторые вещи. Жаль бросать гусей или забивать их. Вечером обсудим, что нужно сохранить и взять с собой. Перед этим, впрочем, надо осушить наш запас вин и шампанского.

26 ноября 1942 г.

Несколько самолетов атаковали наш командный пункт, бомбы упали между блиндажами: обошлось без потерь. Были сброшены листовки со специальным с советским обращением:

«Прорыв шириной в 30 километров, глубиной 70. Германские войска под Сталинградом отрезаны. Взят Калач, также Абганерово, а с ними и единственные пути снабжения. Семь дивизий уничтожены, одиннадцать разгромлены, 13 000 пленных, 360 орудий захвачено.

Наступление советских войск продолжается».

Хотя первая часть была почти верной, нас это не пугает. Фюрер не бросит нас в трудной ситуации после того, как он приказал: «Держаться!»

Хиви теперь получают лишь четверть от дневного рациона, без хлеба, кофе только один раз. С тех пор большинство из них работает вдвое медленнее. Старики в деревне теперь, когда деревенский староста пропал, смеются над нами. Они, должно быть, что‐то почувствовали, или у них есть четкая информация.

После полудня телефонные кабели были перерезаны в пяти местах – никого не поймали.

К вечеру мы точно узнали: мы окружены, противнику удалось замкнуть «клещи» под Калачом. 6‐я армия целиком в котле. Пока что тяжело осознавать, что сзади, слева, справа и впереди укрепился противник, и что идея круговой обороны против концентрической атаки, куда мощного врага не принесет успеха. Поскольку мы ничего не можем сказать солдатам. Неуверенность правит бал.

Деревенский староста Верхней Ельшанки, принадлежащей 94‐й дивизии, убежал в тыл, раздав имеющиеся продукты населению вместо того, чтобы выдать их расквартированным пехотинцам.

Командир батальона собирался подорвать полевые орудия, но наш офицер его отговорил. В целом у нас удовлетворительно и тихо. На мое предложение присвоить на декабрь дивизии кодовое имя «Наковальня», офицер ответил: «Молот» подошел бы лучше!». В итоге мы сошлись на Wolfsschlucht – «Волчья пасть».

27 ноября 1942 г.