Паразиты - Морье Дю

Лорд Уиндэм пробормотал что-то нечленораздельное и вытащил часы.

- Чем они занимаются? - спросил он. - Им пора переодеваться. Вот что хуже всего в таких делах. Сколько можно липнуть друг к другу? - Он взглянул на стенные часы. - Они не отстают?

Вот так Делейни и оказались в Колдхаммере. Это было большое, величественное здание; видимо, строить ее начали еще до Тюдоров*, да так и не довели до конца. Время от времени к нему пристраивали очередной флигель. К обрамленной колоннами парадной двери вела широкая каменная лестница. От окружающего парка дом был отделен рвом, который Уиндэмы называли Ха-Ха. С южной стороны здания, за террасой были устроены площадки для развлечений. Когда притупилась острота первых впечатлений, Мария нередко задавала себе вопрос: каким развлечениям можно на них предаваться? Слишком много извилистых дорожек, утрамбованных прилежными садовниками, расходилось в разные стороны; постриженные в виде конусов симметричные тиссовые ограды закрывали вид. Ничто не росло по воле природы, все было тщательно распланировано. По бокам террасы стояли каменные львы с зевами, разверстыми в несмолкающем реве. Даже небольшую рощицу, единственное место для прогулок в дождливую погоду и издали напоминавшую рисунки Рэгхэма*, портил неуместный там пруд с лилиями, на берегу которого сидела прижавшись к земле свинцовая лягушка.

- Эта старая лягушка мое первое воспоминание в жизни, - сказал Чарльз, когда впервые привез Марию в Колдхаммер. - И Мария, делая вид, что восхищена скульптурой, тут же подумала, хоть и испытала при этом чувство вины, что лягушка обладает досадным и даже зловещим сходством с самим лордом Уиндэмом. Найэл, разумеется, тоже сразу обратил на это внимание.

- Старую одежду для деревни, - сказал Папа перед поездкой. - Старая одежда как раз то, что надо. Того, кто отправляется в деревню в лондонском костюме следует исключить из его клуба.

- Только не старый свитер, он весь в заплатах из моих чулок, запротестовала Селия. - И не пижаму с дырявыми брюками.

- Я буду спать один в огромной кровати с пологом, - сказал Папа. Если, конечно, ее светлость не соблаговолит посетить меня. Как по твоему, на это есть шансы?

- Один против ста, - ответила Селия. - Если не случится чего-нибудь вроде пожара. Только не этот галстук, Папа. Он слишком яркий.

- Мне обязательно нужен цвет, - сказал Папа. - Цвет это все. Красный галстук отлично подойдет к твидовому пиджаку. Такое сочетание лишено официальности. К черту официальность.

У Папы было слишком много багажа. Целый чемодан лекарств, коричное масло, настойка росноладанной смолы, даже шприцы и резиновые трубки.

- Как знать, дорогая, - сказал Папа. - Я могу заболеть. Может быть, мне придется провести в Колдхаммере несколько месяцев, и около меня день и ночь будут сидеть две сиделки.

- Но, Папа! Ведь мы едем всего на одну ночь.

- Когда я собираюсь в дорогу, то собираюсь на всю вечность.

И он крикнул Андре, чтобы тот принес трость из ротанда, когда-то подаренную ему лордом-мэром, а также гавайские рубашки и соломенные сандалии на случай жаркой погоды. А еще том Шекспира и несокращенное издание "Декамерона" с иллюстрациями какого-то француза.

- Старику Уиндэму это, наверное, понравится. Я должен сделать подарок старику Уиндэму. Вчера в "Бампа"* я заплатил за них пять фунтов.

Было решено нанять такси, поскольку в Папиной машине на всех не хватило бы места. Во всяком случае, с багажом.

Накануне поездки Папа совершил роковую ошибку - купил себе кепку. Он был убежден, что к твидовому костюму необходима именно кепка. Она была новой и выглядела таковой. Не только новой, но и на редкость вульгарной. В ней Папа походил на уличного торговца в пасхальное воскресенье.

- Она куплена в "Скоттс"*, - заявил Папа, - и не может быть вульгарной.

Он водрузил кепку на голову и, заняв место рядом с шофером, положил на колени огромную карту, на которой при отсутствии главных дорог, была отмечена каждая верховая тропа в непосредственной близости от Колдхаммера. На протяжении всех семидесяти миль пути Папа постоянно возражал против каждой дороги, каждого поворота, выбираемых шофером. Тот факт, что карта была издана в восемнадцатом веке его нисколько не смущал.

Если Папа привез с собой слишком много вещей, с трудом уместившихся в нескольких чемоданах, то Фрида впала в противоположную крайность и приехала почти без ничего: с несколькими мелочами, завернутыми в бумажные пакеты и с вечерним платьем, засунутым в некое подобие почтовой сумки, которую она носила перекинутой через плечо. Фрида и Найэл приехали в Лондон на свадьбу с намерением пробыть там два дня, а задержались на целых четыре недели, но ни тот, ни другой так и не удосужились приобрести чемоданы.

Лишь перед самым отъездом в Колдхаммер в душе Найэла зародились дурные предчувствия.

Наряд Фриды не отличался излишним вкусом. На ней было длинное шелковое платье в полоску, которая еще больше подчеркивала ее рост, голову украшала огромная широкополая шляпа с перьями, купленная ею специально для свадьбы. Белые перчатки по локоть наводили на мысль, будто она отправляется на королевский бал под открытым воздухом.

- В чем дело? Что-нибудь не так? - спросила его Фрида.

- Не знаю, - ответил Найэл. - По-моему, шляпа.

Фрида сорвала шляпу с головы. Но посещение парикмахерской не пошло на пользу ее волосам. Мастер переборщил краски, и волосы стали, мягко говоря, слишком яркими. Найэл промолчал, но Фрида все поняла.

- Да, знаю, - сказала она, - потому то мне и приходится надевать эту чертову шляпу.

- А как быть вечером? - спросил Найэл.

- Тюль, - беззаботно ответила Фрида. - Я повяжу голову тюлем. И скажу леди Уиндэм, что это последняя парижская мода.

- Что бы ни случилось, - сказал Найэл, - нам нельзя подводить Марию. Мы должны помнить, что это ее день.

Он принялся грызть ногти. Он нервничал. Мысль о том, что он снова увидит Марию через месяц после свадьбы причиняла ему боль. Жизнь в Париже, жизнь с Фридой, внезапный, неожиданный успех его грошовых песенок не имели для него никакого значения.

От недавно обретенных легкости и непринужденности не осталось и следа. Найэл Делейни, за которым в Париже бегали толпы поклонниц, Найэл Делейни, избалованный и обласканный многими, вновь превратился в пугливого мальчика с нервными руками.

- Мы должны помнить, - повторил он, - что какой бы пустой и лицемерной не казалась нам вся эта затея с посещением Колдхаммера, она дьявольски важна для Марии.

- А кто говорит о лицемерии? - спросила Фрида. - Я испытываю глубочайшее уважение к английской сельской жизни. Перестань грызть ногти.

Она натянула перчатки чуть выше локтей и, размахивая сумкой, спустилась к ожидавшей их машине.