Последний полустанок - Владимир Иванович Немцов

была несложной: временно установить аппаратуру управления и контроля в зале и несколько приборов в «Унионе», необходимых для короткого перелета в Ионосферный институт.

Но кто же ожидал, что за это время произойдет столь необыкновенное космическое излучение, ради которого «Унион» подняли в ионосферу?

Сейчас эта необходимость прошла. Излучение ослабло, и Набатников готов был хоть сию минуту спустить «Унион» на землю, тем более что Поярков просил дать ему время для подготовки к основным испытаниям.

Однако Набатников не оценил настойчивости бывшего директора галантерейной фабрики товарища Медоварова, который слезно умолял поднять «Унион» в ионосферу, чтобы «космическая броня» показала там свои изумительные свойства.

— Хотя бы на часок, Афанасий Гаврилович! — упрашивал Толь Толич.

Он доказывал, что нельзя пренебрегать полимерами, когда о них было специальное решение, когда с невиданным размахом строятся заводы синтетических материалов, когда…

Впрочем, можно дальше не продолжать. Толь Толич умел спекулировать на больших делах. Он плохо представлял себе значимость «космической брони», но верил ее изобретателю, доктору наук Литовцеву, убежденный в том, что на пути каждого изобретения должны стоять препятствия. Значит, надо сделать все возможное, чтобы справедливость восторжествовала. Нельзя сейчас опускать «Унион» на землю.

Но ведь в «хозяйстве Набатникова» Толь Толич голоса не имеет. Придется искать союзников.

Осторожно, шепотком он убеждал конструкторов, что только сейчас, без всякой спешки, можно испытать двигатели как следует, по-дружески советовал медикам и биологам поторопиться с проверкой явлений невесомости, так как он слыхал, что потом все радиоканалы будут заняты техниками, а для физиологических исследований выделят лишь один, да и то на короткое время. Конечно, слухи эти неофициальные, но его дело предупредить.

— И не забудьте, золотко, — вполголоса предупреждал он какого-нибудь биолога. — Приедут иностранцы — сами понимаете, долг гостеприимства: придется отдать им все ваши рабочие места. Торопитесь, пока не поздно.

Нашлись испуганные этой перспективой ученые и, не объясняя ничего Набатникову, попросили от своего имени продолжить испытания «Униона» именно сейчас, чтобы закончить цикл начатых исследований.

Так шутка Набатникова о троянском коне в какой-то мере оказалась пророческой.

Обиженные сотрудники НИИАП решили написать коллективное письмо в министерство, обвиняя Набатникова в том, что он затирает молодежь, не дает ей ходу, что он бюрократ и самодур. Но Медоваров попросил этого не делать, ибо он сам совершил ошибку: надо было заранее согласовать с Набатниковым состав экспедиции. А кроме того, здесь действительно негде разместиться. Ожидается приезд уважаемых гостей.

Аскольдик поймал Медоварова в коридоре и с усмешкой спросил:

— Товарищ начальник, как вы думаете, и мне уготована общая судьба? Вот удивится папан! Впрочем, насколько я понимаю в медицине, здесь критика не в почете. Зря я вчера растрепался Набатникову, испугался старик.

Кисло улыбнувшись, Толь Толич успокоил Аскольдика:

— Старик, конечно, не из пугливых. Но я, золотко, попробую с ним переговорить.

* * *

В кабинете Набатникова долго спорили о дальнейших испытаниях «Униона», нужно ли его сейчас поднять выше. Поярков возражал, говорил, что все ясно, надо готовиться к основному полету.

— Ну а если медики просят? — оправдывался Афанасий Гаврилович.

Поярков оглянулся на дверь. Никого, кроме него и Набатникова, в кабинете уже не осталось.

— Медики потом на мне отыграются, — вполголоса сказал Поярков.

— Неизвестно, пустят ли тебя в «Унион». Марк Миронович докладывал, как в самолете ты за сердце хватался.

— Там была особая причина…

Послышался осторожный стук, и в дверь просунулась голова Толь Толича.

— Можно мне к вам на секундочку? — проговорил он заискивающе. — На пару слов.

Поярков махнул рукой и вышел из кабинета. Афанасий Гаврилович с сожалением проводил его взглядом.

— Что-нибудь серьезное, Анатолий Анатольевич?

— Пустяки, Афанасий Гаврилович. Прошу извинения за беспокойство. Наши сотрудники вылетают обратно в десять ноль-ноль.

— Обижены?

— Есть немножко. Но я хотел бы вас просить одного из них оставить. Для нашего института это очень важно.

Афанасий Гаврилович равнодушно повел плечами.

— Вам виднее, Анатолий Анатольевич. Из-за одного человека не будем спорить. А какая у него тема?

— Да пока только присматривается. Космическими полетами интересуется. Хочет быть первым человеком на Марсе.

— Скромное желание. Ну, а на Земле что он делает?

Толь Толич сказал нечто уклончивое, потом решил действовать напрямик.

— А что он может делать без специальности? Но человек он нужный. То есть, я хочу сказать, не он, а отец — директор комбината. Мы этой весной полностью отремонтировали институт. Морока страшная. Мои снабженцы с ног сбились — все обивку искали.

— Обивку? Для чего?

— Для кресел, для диванов. Портьеры в кабинетах надо было сменить, ковры, дорожки. Нашелся добрый человек, пошел нам навстречу…

— Директор комбината?

— Какой там комбинат! Громкое название. Набивные ткани делают, ковровые дорожки. Шарфики, абажуры разрисовывают. Обыкновенная артель. Но руководство там крепкое. Пообещал товарищ — и сделал.

Набатников недоумевал:

— Что ж тут особенного? Ведь это же не подарок, и не для вас лично?

— Какое там «лично»? По безналичному. — Толь Толич обрадовался каламбуру. — Расчетец такой есть, как вам известно. Эх, Афанасий Гаврилович, побывали бы вы в моей шкуре! Ведь за прекрасные глаза ничего не делается.

Трудно было понять Афанасию Гавриловичу, что это: дружеская откровенность или обыкновенный цинизм? Он сам непосредственно занимался строительством здешнего института, вникал в разные хозяйственные дела архитекторов, строителей, транспортников. Знал, что иногда они договариваются между собой о взаимных услугах: одним нужен лес, другим камень, третьи обещали помочь автомашинами. Но чем хочет отблагодарить Медоваров своего благодетеля за ковровые дорожки?

— Посудите сами, Афанасий Гаврилович, — между тем продолжал Толь Толич. — Человек постарался для нашего института, сделал что мог. А я ему плачу черной неблагодарностью. Совесть-то у меня есть или нет?

— Боюсь, что мы понимаем ее по-разному.

Спорить на столь щекотливую тему Медоварову не хотелось.

— Пусть будет по-вашему. Но слово руководителя-коммуниста что-нибудь должно значить?

— Не «что-нибудь», а все! — сухо поправил Набатников.

— Тем более. Я, например, обещал этому директору взять его сына в командировку. Разве я мог предполагать, что вы всех отправите обратно? А потом, Афанасий Гаврилович, к чему нам лишние разговоры? Мальчик приехал с чистой душой, хотел помочь… А вы вроде как убоялись критики, игнорируете ее… Он так и заявил мне.

Глаза Афанасия Гавриловича покраснели от гнева.

— Это вы о том мальчишке? Вот спекулянт паршивый! Чтобы духу его здесь не было!

Вздохнув, Толь Толич протянул уныло:

— Не любите вы молодежь, Афанасий