Слепой в зоне - Андрей Воронин

Парикмахеру показалось, что он ослышался, но переспрашивать он не стал, боясь услышать еще что-нибудь более скабрезное. Кто знает, вдруг эта сумасбродка попросит его изменить цвет волос не только на голове!..

Наконец смолк фен. Анжелика расплатилась и покинула парикмахерскую.

Владимир Петрович уже заждался. Анжелика остановилась перед машиной, облокотилась на капот и склонила голову к плечу. Охранник с добрую минуту смотрел на нее, не понимая, у кого это хватает наглости так бесцеремонно себя вести. И только когда Шанкурова улыбнулась, он узнал свою хозяйку, выбежал из машины и распахнул дверцу.

– Да! – ошарашенно сказал он, разглядывая Анжелику. – Знал, что вы придумаете что-то такое, но не представлял…

Анжелика оборвала его, махнув рукой:

– Теперь у нас все удастся.

– Страховка будет? – спросил Владимир Петрович.

– Обязательно. Я уже говорила с людьми. Если что – нас выручат.

– Еще два часа времени, – напомнил охранник.

– Мы должны заехать, забрать кое-что.

– У «тех людей»?

– Да, заодно уточним с ними детали.

– Я думаю, им вмешиваться не стоит, только в крайнем случае.

– Крайнего случая быть не должно.

Джип, свернув в боковую улицу, заехал во двор ремонтирующегося дома. В выходные на стройке никого не было, даже сторожа.

– Это они, – сказала Анжелика, указывая на микроавтобус с затемненными стеклами, стоявший у самой стены. С улицы его было бы не заметить.

– А они нас узнают? – поинтересовался Владимир Петрович, останавливая джип, но на всякий случай не глуша двигатель и не снимая руку с переключателя передач.

– Они и меня-то первый раз в жизни видят.

Задние дверцы микроавтобуса открылись, и Владимир Петрович увидел аккуратно составленные заборчики, какими огораживают места дорожного ремонта, знак «Проезд закрыт», две оранжевых строительных каски и яркие жилеты дорожных рабочих.

– Теперь это ваше, – проговорил из полумрака салона микроавтобуса человек, чьего лица нельзя было разглядеть; в его голосе отчетливо слышался акцент.

Потихоньку смеркалось. Темнота уже закралась в самые дальние уголки кабинета генерала Судакова. Хозяин кабинета сидел за тяжелым письменным столом, подперев голову руками. Перед ним лежала фотография, сделанная лет шесть-семь тому назад, где точно –Николай Васильевич не мог припомнить. Столько объезжено, во многих краях бывал он вместе с дочерью. Но он точно помнил, что делал этот снимок сам, сам нажимал на кнопку фотоаппарата, потом проявлял пленку и печатал снимки. Тогда еще не было доступных цветных фотографий, и, может быть, именно поэтому черно-белый снимок был ему во много раз дороже пачек фотографий в ядовито-сочных цветах, сделанных кодаковской «мыльницей». Да, последние фотокарточки, которые присылала ему дочь, казались Николаю Васильевичу ненастоящими: слишком яркие цвета, нереально красивые пейзажи. А вот на этом снимке чувствовалось время, чувствовалось расстояние, отделявшее его от дочери.

«Да, воспоминания именно черно-белые», – подумал Николай Васильевич Судаков, беря снимок в руки. Он не мог смотреть на него спокойно, пальцы подрагивали, и от этого лицо девочки на снимке будто ожило. Дочь то подмигивала ему, то улыбалась, хотя на самом деле объектив фотоаппарата запечатлел ее абсолютно спокойной.

– Я не имею права, – прошептал Судаков, боясь и в мыслях уточнять, на что не имеет права – то ли использовать свое служебное положение, то ли, наоборот, допустить гибель дочери.

От него требовалось очень мало – это он осознавал. От него требовалось бездействие, всего лишь отсутствие каких-то поступков. Но если бы ему приходилось рисковать только собой!

В дверь постучали.

– Войдите! – нервно ответил генерал, бросая снимок на стол и прикрывая чистым листом бумаги. Он сцепил руки, чтобы не было видно, как дрожат пальцы.

Вошел полковник Крапивин. Наверное, впервые в жизни Судаков почувствовал себя виноватым перед этим офицером чисто карьеристского склада, неспособным к самостоятельным действиям. Крапивин простодушно улыбался.

– Вы бы свет зажгли, – его рука потянулась было к выключателю, но прозвучал глухой голос генерала:

– Не надо!

Он знал, в сумерках легче разговаривать, полковник не увидит выражение его глаз.

– Ну да, понимаю… понимаю… – заторопился Крапивин исправить оплошность. – Сидели, было светло… постепенно привыкаешь к полумраку. Все готово, товарищ генерал, могу отправляться.

– Они не возражали? – так же глухо спросил генерал.

– Было бы против чего. Обычная процедура, – беззаботно ответил Крапивин, – впервые, что ли? Доставим к вам Шанкурова, допросите его, да и отвезу сегодня же обратно.

– Значит, не возражали…

– Конечно.

– Кто с тобой едет?

– Шофер да еще один для сопровождения – лейтенант. Он не из нашего отдела.

Крапивин хотел заглянуть в папку, чтобы назвать фамилию сотрудника, но Судаков жестом остановил его.

– Не стоит, я так, для порядка. Ничего подписывать не надо? – поинтересовался Николай Васильевич.

– Да нет, я сам все уладил. Вашей подписи не потребовалось.

Генерал облизал пересохшие губы и бросил взгляд на стол. Сквозь писчую бумагу угадывалось лицо дочери. Он плотно зажмурил глаза.

– Езжай, Крапивин, езжай.

Полковник развернулся, уже положил ладонь на дверную ручку. Судаков хотел крикнуть ему: «Остановись, Крапивин!» – но, сделав над собой усилие, он заставил себя поверить в то, во что не имел права верить, – в гарантии, данные ему, что никто из его людей не пострадает. В это страстно хотелось верить, как и в то, что его дочь оставят в покое, если он выполнит все требования шантажистов. Другого выхода, кроме как верить, у генерала просто не было,.

Крапивин будто нарочно задержался, замешкался у двери, шелестел бумагами в папке. Судаков открыл глаза, надеясь, что кабинет пуст, хотя и слышал, дверь не закрылась.

«Да подавитесь вы все, – подумал Николай Васильевич, – и фугасами, и банкирами, и деньгами. Я так часто от многого отказывался, что имею право на слабость, я имею право спасти свою дочь».

Но эхом в глубине души звучал другой голос, звучал так, словно кто-то стоял за спиной генерала и нашептывал на ухо: «А ты сможешь потом жить спокойно, если с этим парнем, с Крапивиным, что-то случится?»

– Заткнись! – не выдержав, едва слышно сказал Судаков.

– Нет, все в порядке, – раздался спокойный голос Крапивина, – тут вашей подписи и не требуется.

– Иди, Крапивин, – почти задыхаясь, произнес генерал, и ему мучительно захотелось добавить: «Будь осторожен», но слова застряли у него в горле, язык одеревенел, взгляд застыл на листе бумаги, лежащем на фотографии.

– До скорого, – бросил Крапивин, – все будет исполнено в наилучшем виде, – и закончил уже серьезно:

– Товарищ генерал.

Дверь закрылась. Судаков зло ударил кулаком по стеклу на письменном столе.

С самого края на стекле появилась маленькая трещина.

– Я скотина! Скотина! – Николай Васильевич ударял и ударял кулаком по стеклу. С каждым ударом трещинка продвигалась все дальше и дальше, а Судаков бил и бил кулаком, пока стекло не раскололось надвое. Половинки разъехались, и с последним ударом генерал ощутил на своем кулаке что-то липкое и теплое. Он с омерзением посмотрел на кровь, сочившуюся из пореза. Затем схватил лист бумаги, прикрывавший фотографию, и принялся им промокать черную в полумраке кровь. Свет в кабинете он так и не включил.

Крапивин сбежал вниз – туда, где у крыльца его уже поджидала черная «волга» с антенной радиотелефона на крыше. Шофер и молодой лейтенант ФСБ в ожидании полковника лениво переговаривались. По их лицам нетрудно было догадаться: и тот, и другой недовольны, что им пришлось остаться на службе до позднего вечера ради того, чтобы привезти из следственного изолятора Шанкурова на допрос. Еще неизвестно, сколько этот допрос продлится и когда они смогут вернуться домой.

– Все, ребята, поехали. Движемся четко по графику, – сказал Крапивин, садясь на заднее сиденье «волги».

Машина никуда по пути не заезжала, все трое спешили, надеясь, что если они сумеют раньше привезти :Шанкурова к Судакову, то раньше и освободятся.

– Ну и район, – посетовал полковник Крапивин, глядя на бесконечный бетонный забор и глухую безлюдную улицу.

– Да, МВД-это не ФСБ, – глубокомысленно заметил лейтенант и добавил:

– У нас все в Центре схвачено, а их на окраину заперли.

Ни Крапивин, ни шофер, ни тем более лейтенант не обратили внимания на серебристый джип, стоявший на грунтовом проезде, ведущем к грязному прудику.

«Волга» остановилась у самого прудика, Крапивин по хозяйски широко открыл дверь и шагнул внутрь. Тут уже все были предупреждены о приезде людей из ФСБ.

Достаточно было показать удостоверение и расписаться в журнале, чтобы получить пропуск. Полковника, несмотря на поздний час, дожидался и сам начальник следственного изолятора.