Белая береза - Михаил Бубеннов

Озеров нагнулся к вестовому и крикнул ему на ухо:

— Сыграй!

Накануне в полк была прислана из походного клуба дивизии гармонь-двухрядка. Майор Озеров вручил ее Пете Уральцу, который слыл хорошим гармонистом, и велел всегда держать при себе, — он любил гармонь со дней юности, проведенных в сибирской деревне.

— Какую? — спросил Петя, откидываясь в угол за гармонью.

— О Москве! Знаешь?

И Петя Уралец распахнул на коленях гармонь.

На переднем крае не стихали треск и грохот. Блиндаж встряхивало так, что всем казалось: невидимая бешеная тройка, закусив удила, без памяти несет их в тарантасе по бесконечным ухабам и рытвинам во тьму ночи; того и гляди, ветхий тарантас, хрястнув в последний раз, разлетится на куски… А майор Озеров, покачиваясь на нарах, заваленных землей, подстраивался под гармонь и пел о Москве:

Кипучая,

Могучая,

Нике-ем не по-обе-димая,

Страна моя,

Москва моя,

Ты самая любимая!…

Он не помнил точно слов песни. Он помнил хорошо только ее припев и повторял его несколько раз. Взглянув на часы, он задержался, и, отстав от гармони, с удивлением заметил: песню поют уже все остальные, кто был в блиндаже:

Страна моя,

Москва моя,

Ты самая любимая!…

XXIII

Заяц беляк в безумстве метался по дымному полю, над которым повсюду, брызгая огнем, рвались снаряды. В одном месте он бросился было под куст шиповника, — его ослепило и рвануло в воздух. Вновь вскочив на ноги, он метнулся из рыхлого снега, пахнущего гарью, дал резкий прыжок в сторону и свалился в траншею. Вскочив, он несколько секунд судорожно вертелся и прыгал, царапая лапами отвесные глинистые стены, а затем, осмотревшись, ошалело полетел пустой траншеей, заваленной комьями жженой земли и полной едкого дыма. Его опять ослепило и рвануло. Заяц очутился в каком-то закоулке; обессилев, ничего не слыша, он сжался в комок и замер в ужасе.

…В самом начале артподготовки у сержанта Олейника — он с утра жаловался на боли в желудке — неожиданно начался приступ рвоты. Свалясь у камелька, он рыгал со стоном, встряхиваясь всем телом, хватался за грудь, мотал головой и, обессиленно закрывая глаза, обтирал ладонью мокрые губы.

Матвей Юргин ощупал его в полутьме и, пересиливая грохот, закричал злобно:

— Ты чего нажрался, сукин сын?

— Ой, отойдите! — застонал Олейник. — Что это со мной? С консервов этих, что ли?

— Затихнет, валяй в санчасть, слышишь?

— Я полежу! Может, пройдет…

— Чего тут лежать? Тут, знаешь, что будет?

— Повоюю еще!

— Какой ты, к черту, вояка!

Поняв, что Олейник не может скоро подняться, Матвей Юргин полез в угол, где стояло оружие, — близ выхода из блиндажа. Здесь сидел, прижимаясь плечом к стене, Андрей в шинели и каске. Тронув друга рукой, Юргин крикнул:

— Командуй! Понял?

Андрей блеснул в полутьме белыми зубами:

— Есть!

— Не горячись! — предупредил Юргин. — Понял? Тут спокойно надо, умело! Слышишь?

Над передним краем не стихал грохот. Блиндаж вдруг тряхнуло так, что все замерли: оглушило треском железа и дерева, отовсюду посыпались комья земли, звякнули котелки… Снаряд врезался в угол блиндажа, раскидал верхний ряд бревен накатника, а одно, из нижнего ряда, осадил почти до нар; из угла, где показался серый клок неба, потянуло стужей и горечью дыма. До этого многие солдаты, напрягая всю волю, сдерживали страх. Но теперь, не замечая, как бьет каждого бурный озноб, все сбились в темные углы блиндажа и под нары.

Как и многие солдаты полка, Андрей впервые испытывал все ужасы ожесточенной артподготовки. Каждое мгновение, весь сжимаясь, он ожидал, что в блиндаж ударит еще один снаряд, и тогда… Но о том, что будет тогда, он не хотел думать, — он уже приучил себя не думать о смерти. Пролетала минута за минутой, и все его существо было наполнено одним ожиданием взрыва над головой. "Только бы не ударило!" — изредка восклицал он про себя. Но хотя все его существо и замирало от ожидания, где-то в глубине души, как родничок, все струилась и струилась надежда, что все кончится благополучно, и тогда… И вот о том, что будет тогда, когда все окончится благополучно, он охотно и живо думал в те немногие секунды, когда был способен думать.

Раньше, бывало, Андрей относился к участию в бою, как к суровой необходимости. Но когда возвращался из санбата и увидел, как трудится народ для обороны Москвы, впервые почувствовал щемящее, пощипывающее сердце желание поскорее встретиться с врагом. События последних дней в полку еще более обострили это желание.

Никто из солдат, сколько Они ни ожидали, так и не услышал, когда оборвался грохот артподготовки. Услышал это только Матвей Юргин. Выхватив из ниши две гранаты, он сразу закричал, обращаясь в глубину блиндажа:

— За мной! В траншею!

Многие с удивлением услышали его голос, но никто не понял, что он кричит, и не тронулся с места. Юргин стал хватать рукой в полутьме солдат, отрывать их от земли.

— В траншею! По местам!

Солдаты наконец услышали, что земля не дрожит и над блиндажом прекратился грохот взрывов, и, придя в себя, начали хватать оружие.

Выскочив из блиндажа, Юргин увидел в закоулке белый вздрагивающий комок. "Заяц!" — понял он и присел, осторожно протягивая руки. Он ожидал, что заяц, увидев его, бешено метается из закоулка, но косой только дрожал и сжимался. Матвей Юргин схватил его и, оборачиваясь к бойцам, которые уже выскакивали мимо него в траншею, поторопил:

— Живе-ей!

Не замечая зайца в руках Юргина, солдаты один за другим, с винтовками и гранатами, проскакивали мимо него и, не осматриваясь, второпях толкаясь о стены, разбегались в обе стороны по траншее. Только Умрихин, выбежав последним, задержался около Юргина и ахнул:

— Косой? Да он как?

Над полем еще несло дым и легко порошило снегом. Высоко над головой со свистом проносились одинокие снаряды и ложились за лесом, — немцы начинали переносить огонь в глубину обороны. На западе гулко рокотали моторы, и брызгали в хмуром небе ракеты.

— Вот варево, а? — кивнул Умрихин на зайца.

— На место! Что сказано? — надвинулся на него Юргин, щуря сверкающие карие глаза. — Я тебе дам "варево"! — И он даже погрозил Умрихину, который, сгорбясь, кинулся на свое место.

Юргин увидел, что и другие его отделения уже высыпали в траншею, повсюду замелькали каски. Подняв зайца высоко в руках, словно показав ему ближний лес в восточной стороне, Юргин быстро посадил его на черный снег за траншеей.

— Марш домой! Живо!

Дым совсем разнесло, и открылось все поле до гряды леса, откуда взлетали ракеты. На дальнем краю поля показались немецкие танки. Они с гулом шли к обороне, пыля снегом. Позади них мелькали маленькие фигурки немецких солдат. По всей обороне послышались крикливые голоса и лязг оружия.

Юргин побежал по траншее, крича во весь голос:

— Приготовить гранаты! Бутылки! Не робеть!

Андрей установил на площадке пулемет. Рядом невысокий Нургалей, не сгибаясь в траншее, быстренько поглядывая на своего старшего товарища, начал укладывать диски, гранаты и бутылки с горючей смесью. А с левой стороны, невдалеке, встал Умрихин. Остальные бойцы тоже встали на свои места, и по тому, как они вскидывали на бруствер винтовки и перекликались, Андрей понял, что тот страх, который мучил их в полутемном блиндаже, уступил место новому чувству: жить и действовать, как того требует бой. Сам Андрей уже не чувствовал в себе никакой боязни, и только усталость, порожденная долгим ожиданием взрыва в блиндаже, еще держалась во всем теле, да каска казалась такой тяжелой и так она туго сидела на голове, что гудело в ушах. Но в траншее было больше свежего воздуха, и с каждой секундой дышалось легче, и с каждой секундой в душе росло предчувствие того наслаждения, какое он должен испытать сейчас в бою.

Ведущие танки, не отрываясь от пехоты, начали приближаться к пригорку с белой, сверкающей березой. Кое-где из дзотов наши пулеметы открыли огонь по немецкой пехоте, группами бредущей за танками. Вслед за ними сухо захлопали и винтовки. Некоторые танки начали немедленно отвечать из пушек по замеченным дзотам, из пулеметов — по траншее.

— Ребя-ата-а! — закричал Андрей, оглядываясь по сторонам. — По пехо-оте! Бей гадов, чтоб кровью икали!

Выпустив из пулемета диск по пехоте, идущей за танками, Андрей оглянулся на Нургалея, и тот, сверкая черными глазами, закричал:

— Пропал немец! Помирать ложился!

Андрей не слышал, как наши противотанковые пушки, стоявшие в засадах у переднего края, открыли по танкам беглый огонь прямой наводкой. Два танка у пригорка с березой уже густо дымили, и над ними сказочно быстро росли острые, как у ландыша, листья огней. Другие танки прибавили газ и рванулись вперед еще быстрее. В это время в помощь маленьким противотанковым пушечкам ударили с закрытых позиций наши тяжелые батареи. В небе раздался пронзительный свист и вой — и все поле, где шли танки, содрогнулось от гула и грохота.