Миры Джона Уиндема, том 5 - Джон Уиндем

Когда я шевелила губами, она шевелила тоже; когда я сгибала руку она повторяла мое движение, и, несмотря на это, как только мне удалось справиться с собой, она перестала быть отражением: ничто в ней не напоминало меня настоящую, это была совершенно посторонняя женщина, на которую я теперь взирала с грустью и болью в сердце. Мне захотелось плакать от стыда за нее, и слезы ручьем потекли из моих глаз.

Одна из маленьких женщин тут же подскочила ко мне и взяла за руку.

- Мамаша Оркис, дорогая, в чем дело? - спросила она участливо.

Но что я могли ей сказать, когда сама ничего толком не понимала? Маленькие ручки гладили меня, пытаясь успокоить, тоненькие голоса подбадривали, уговаривая двигаться дальше. Наконец мы добрались до открытой двери и меня ввели в комнату, которая представляла собой нечто среднее между будуаром и больничной палатой. Впечатление будуара усиливалось обилием розовых ковриков, одеял, подушечек, абажуров на лампах и тюлевых занавесок на окнах. А больничную атмосферу создавали шесть кроватей-кушеток, разделенных тумбочками и стульями. Кушетки стояли по три у каждой стены, так что в середине комнаты оставалось свободное пространство. Там было несколько широких кресел и стол с вазой и красивыми цветами посередине. В воздухе ощущался легкий, приятный аромат, а откуда-то доносились приглушенные звуки струнного квартета, наигрывавшего какую-то сентиментальную мелодию.

Пять из шести кушеток были уже заняты огромными женскими телами, укрытыми атласными одеялами. Двое из сопровождавших меня маленьких женщин поспешили к шестой, свободной кушетке, и откинули одеяло.

Лица всех пятерых обитательниц комнаты были обращены ко мне - трое смотрели доброжелательно, а остальные две - безразлично.

- Привет, Оркис, - приветливо сказала одна из первых. Затем, заметив печальное выражение моего лица, спросила с участием:

- Что, трудно тебе пришлось?

Я не нашлась, что ответить, и смогла только улыбнуться ей, когда направлялась к своей кушетке.

Мой "конвой" уже стоял наготове у постели. Общими усилиями они помогли мне улечься и подложили под голову маленькую подушечку. Все движения стоили мне изрядного напряжения сил, и я была рада, что наконец могла отдохнуть. В то время как две маленькие санитарки укрывали меня одеялом, третья достала чистый носовой платок и осторожно вытерла пот с моего лица.

- Ну вот, дорогуша, - проговорила она подбадривающим тоном, - вот вы и дома. Немножко отдохнете и совсем придете в себя. А сейчас постарайтесь уснуть.

- Что там с ней случилось? - спросила одна из женщин довольно резким тоном. - Не справилась, что ли?

Маленькая женщина, вытиравшая мне лицо (очевидно, она была старшей среди обслуживающего персонала), круто повернулась к ней и проговорила:

- К чему этот злой тон, мамаша Хейзел? Разве вы не знаете, что мамаша Оркис родила четырех здоровеньких девочек? - Не правда ли, дорогая? добавила она, обращаясь ко мне. - Просто она немного устала с дороги, вот и все.

Женщина по имени Хейзел хмыкнула, но больше не проронила ни слова.

Между тем, суета вокруг меня продолжалась. Мне подали чашку с какой-то жидкостью, похожей на простую воду, но, когда я, пролив немного, выпила ее, мне стало значительно лучше. Поправив еще раз одеяло и взбив подушки, моя "свита", наконец, удалилась, оставив меня с глазу на глаз с остальными громадными женщинами, которые продолжали задумчиво созерцать меня.

Затянувшееся было молчание прервала молодая женщина, которая первой приветствовала меня, когда я вошла в палату.

- А где ты провела свой отпуск, Оркис? - спросила она.

- Отпуск? - переспросила я, ничего не понимая.

Все женщины посмотрели на меня с нескрываемым удивлением.

- Понятия не имею, что вы имеете в виду, - сказала я.

Молчание продолжалось.

- Это, должно быть, был очень короткий отпуск, - наконец заметила одна. - Вот я, например, никогда не забуду свой последний отпуск: меня послали к морю и дали мне маленький автомобильчик, чтобы я могла ездить, куда хочу. Все к нам прекрасно относились - нас было всего шесть мамаш, включая меня. Ты на каком курорте была - у моря или в горах?

Они были очень любопытны, и рано или поздно мне все равно пришлось бы им что-то сказать. Поэтому я выбрала простейший выход из положения:

- Я абсолютно ничего не помню, - сказала я, - должно быть, у меня произошла потеря памяти.

Нельзя сказать, чтобы этот ответ был принят доброжелательно.

- А-а, - удовлетворенно сказала та, которую звали Хейзел, - я чувствовала, что здесь что-то не так. И, наверно, ты даже не припоминаешь, были ли твои младенцы зачислены в группу А?

- Не глупи, Хейзел, - возразила другая, - если бы ее дети не попали в группу А, Оркис бы направили в Уайтвитч, а не обратно сюда.

- Когда же это случилось с тобой? - спросила она участливо.

- Я-я... не знаю... Не могу вспомнить ничего, что со мной было до того, как я пришла в себя в больнице сегодня утром, - сказала я.

- В больнице?! - воскликнула Хейзел.

- Очевидно, она имеет в виду наш Центр. Но хоть нас-то ты помнишь, Оркис?

- Нет, - ответила я, покачав головой. - Мне очень жаль, но все, что было со мной до того, как я проснулась в боль... то есть в Центре, так и не восстановилось в моей памяти.

- Это очень странно, - сказал чей-то недоброжелательный голос. - Но они-то, по крайней мере, знают об этом?

Одна молодая женщина стала на мою сторону.

- Они наверняка должны знать. Но, собственно, это не имеет никакого отношения к тому, что ее девочки родились вполне полноценными и достойными группы А. Но послушай, Оркис...

- Да дайте же ей немного отдохнуть, - вмешалась другая женщина. - Я сама всегда себя неважно чувствую после возвращения из Центра. Не слушай ты их, Оркис, а постарайся лучше уснуть; а когда проснешься, все будет по-другому.

Я с благодарностью последовала ее совету. Все было слишком сложно и запутанно, чтобы можно было быстро разобраться, да к тому же я действительно очень устала. Поблагодарив женщину за участие, я с облегчением откинулась на подушки и закрыла глаза. И, если считать, что во время галлюцинаций можно спать, то я на самом деле уснула.

В момент пробуждения у меня мелькнула надежда, что мой "мираж" рассеялся, но, к сожалению, это было не так. Проснувшись окончательно, я увидела над собой лицо старшей санитарки, которая спросила:

- Ну, дорогая мамаша Оркис, как вы себя чувствуете после сна? Наверняка намного лучше! Пора бы и съесть чего-нибудь!

В это время к моей постели подошли две маленькие санитарки с большим подносом в руках. Они поставили его поперек кушетки мне на колени так, чтобы я могла удобно все доставать. Боже! Никогда раньше я не видела, чтобы одному человеку предлагали такое обилие пищи в один прием! Сначала меня буквально затошнило при виде всего этого, но потом какой-то непонятный физиологический механизм внутри моего огромного тела заставил меня почувствовать голод, и у меня даже слюнки потекли. Мой мозг, пребывая в состоянии самоустранения от всего, не переставал удивляться тому, с какой жадностью я поглотила сначала две или три рыбины, затем целого цыпленка, несколько кусков мяса, тарелку овощей и десерт из фруктов, обильно политых взбитыми сливками. Все это я запила литром свежего молока. Поглядывая по сторонам во время еды, я заметила, что и остальные мамаши не страдали отсутствием аппетита.