Орден для Поводыря - Андрей Дай

Ну, я-то понятно куда – в столицу. Правда, планировал еще домой, в Томск, заскочить на недельку. Дел накопилось… Причем, что бы двигаться быстрее, на следующей же после столицы АГО почтовой станции, в Озерках, нанял извозных мужиков для своего конвоя. Майор же, тфу… вру… Дюгамель не глядя подписал приказ о присвоении командиру Двенадцатого казачьего полка, майору Викентию Станиславовичу Суходольскому, чина подполковника. Жаль, что ответа на мой список представлений к наградам из Санкт-Петербурга еще не было. Здорово бы было присовокупить, так сказать, к чину еще и орден…

Так вот – подполковник Суходольский должен был, не особо торопясь, добраться до Колывани, откуда разослать гонцов по станицам. К весне, не меньше трех, а лучше – четыре сотни семей, с вещами и скотом, должны были собраться на берегу Оби, чтоб баржами подняться до Бийска. С началом лета, вся эта орда двинется на юг, в Чуйскую степь.

Честно говоря, я немного сомневался в том, что только что построенная дорога выдержит планирующийся на следующий год трафик. Если все пойдет хорошо, новым трактом за лето должны пройти не меньше трех караванов бийских купцов – они намеревались открыть лавки со складами в Кобдо, около двух тысяч переселенцев из казаков, и не меньше четырех тысяч назначенных к пребыванию в моем краю ссыльных. Эти должны будут осесть в отмеченных Суходольским на карте местах вдоль дороги. Кроме того, назначенные к службе в армии поляки из Барнаула, Кузнецка и Бийска, выводились из городов и назначались в гарнизон Чуйской крепости. Казак-Сортогой, как назвали мой форт местные теленгиты. А это еще, по меньшей мере, две сотни путешественников с обозом…

Викентий Станиславович утверждал, что сам-то тракт выдержит. Сомнения вызывали только переправа через Катунь и скалистые прибрежные утесы. Весной он, со своей артелью, намеревался обогнать переселенцев и приступить к строительству дороги на самом сложном участке – на Чуйских бомах. Если получится обеспечить строителей взрывчаткой, к моменту, когда основная волна переселенцев туда дойдет, какое-то подобие дороги уже должно быть готово.

Хотя… Хочешь насмешить Бога – поделись с ним своими планами. На всякий случай я наказал Ваське Гилеву организовать продуктовые склады у Принцевой переправы.

Дюгамель, кстати, отбывал в Бийск, а оттуда и в Кузнецк как раз по поводу продуктов. Засуха, а потом еще и полчища саранчи в Семипалатинской области полностью уничтожили урожай. Омскую и Тобольскую губернии тоже небывалая жара и сушь не пощадила. Продовольственные магазины на землях Кабинета оказались совершенно пустыми. Купцы, прежде чуть ли не дерущиеся друг с другом за контракты на поставку зерна в армию, теперь только улыбались предложенным интендантами ценам. Генерал-губернатор намеревался лично посетить Алтайские земледельческие районы, чтоб решить эту проблему.

Я ему не завидовал. Ушлые торговцы плевать хотели на нужды воюющей с Кокандом армии. Спрос на зерно намного превышал предложение. Цены росли, а бюджетные ассигнования на закупку продовольствия – нет. Каким образом вывернуться из этого замкнутого круга, я лично, себе не представлял. Впрочем, к тому моменту, как Александр Осипович добрался до Бийска, я уже был далеко, и его проблемы меня не касались.

По-хорошему, с добрыми лошадьми и лихим извозчиком, от Барнаула до Томска зимой можно добраться суток за четверо. А если повезет с погодой и переменами на станциях, так и за трое с половиной. Но мне нужно было заехать в Колывань, так что путь существенно удлинился. К верхнему перевозу через Томь мы подъехали только к исходу шестого дня.

Никогда не понимал поговорки "поспешишь – людей насмешишь", пока после чуть ли не полугодового отсутствия вернулся в родной город. По дороге, на станциях, пытался переписать в блокнот список первоочередных дел, которые никак не возможно было бы отложить на потом. Даже попробовал высчитать – сколько же понадобится времени, чтоб все успеть. Выходило, что если я всю неделю не стану спать, и продолжу встречаться с нужными людьми даже во время приема пищи, на каждое дело нужно будет отводить не более четырех минут. Я-то, в принципе, не возражал, но как заставить господ купцов и чиновников наносить мне визиты, скажем, в четыре часа ночи?

Пришлось вычеркивать и группировать. Вносить новых людей, на которых можно было бы переложить часть нагрузки. Потом – еще группировать, и записывать в виде инструкции некоторые свои мысли.

В общем, о бытовых мелочах я совершенно и полностью забыл.

У столбов, обозначающих границу города, на въезде в Татарскую слободу, солдаты Одиннадцатого батальона что-то крикнули, но задержать кортеж губернатора не посмели. Поэтому, разглядев впереди дорогу застеленную кошмой и явно недавно установленный шлагбаум, сильно удивился. А когда пара шустрых пацанов с метлами кинулись обметать колеса карет, и вообще…

Попросил Артемку выяснить у детей – что собственно происходит. И спустя минуту узнал, что распоряжением Магистратуры, с середины лета все въезжающие в центр Томска экипажи должны быть чисты и опрятного вида. А также – на колесах и лошадях не должно быть грязи. Вот предприимчивые ребятишки и придумали за копейку приводить кареты и телеги в порядок.

Пришлось платить. Хоть и не очень понятно было – за что. Мало ли чего там Томский городской голова сотоварищи сочинил! Очередная деньговыжималка в лучших традициях автоинспекции будущего… Но, как только съехали с тракта на улицы, сразу ощутил свершившиеся за лето перемены.

Барон был абсолютно прав. Томск, благодаря новому дорожному покрытию, совершенно преобразился. Улицы как-то зрительно раздвинулись и посветлели. Может быть, на этой мостовой тоже хватало окурков и фантиков, но на светло-песочном тоне их видно не было.

Кроме того, отсев на щебеночной подложке был тщательно утрамбован, укатан и выглажен. Ни о каких колдобинах, или того паче – грязных болотин, теперь не могло бытии и речи. И только тротуары из толстых деревянных плах выдавали в этом почти европейском, чистеньком и аккуратном, городке исконные, русские корни.

— Лепо-то как! Ваше превосходительство, — обрадовался денщик. — Ажно плюнуть некуда.

— Плюнуть? — не понял я.

— Ну да. Захочешь тепереча плюнуть, и будешь, как дурень до переулка с полным ртом бежать. Нешто на такую-то красоту кто харкнуть осмелится?

Губы сами собой расползлись в широкую, и, может быть, даже какую-то глуповатую улыбку. Да – плевать. У меня тут, едрешкин корень, историческое событие! Полная и безоговорочная победа над столетней распутицей. А плевки… Да хоть бы и плевали. Что ему, отсеву, сделается? Влага впитается, ветерком подсушит – так что через полчаса и места не найдешь.

На это свое, несколько ошалелое, состояние и грешу. Так-то, стоило бы задуматься, да вовремя возницу в нужную сторону направить. Так нет – залюбовался поблескивающим на солнышке любимым городом. Задумался. Замечтался о набережной Ушайки и защитной дамбе для вечно затапливаемого в половодье Заисточья. О каменных мостах и трамвае… ну или хотя бы конке…

И прикатили мы к Тецковской гостинице.

Отправил казачка узнать насчет номеров. Наказал, чтоб те же брал, где я весной жил, а сам вышел ноги размять. Ну и, заодно, кованные витые решетки на окнах посмотреть.

Артемка вскоре вернулся. Вытянулся по стойке смирно и радостно заявил:

— Нумеров нету, и вскорости не привидится! Ваше превосходительство! Прикажите пороть?

— Эм… В смысле – пороть? Ты толком расскажи…

— Так ить я и говорю, Герман Густавович. Мужик тамошний сказывает, что, дескать комнаты все занятые. И свободных вскорости не привидится…

— Не предвидится, — машинально поправил казачка.

— Ага. Вот-вот. А я иму, так мол и так – генерал и губернатор тутошний приехали. Как это, собачья морда, местов нету?! А он тут хихикает так мерзко… — Артемка продемонстрировал, как именно, — и отвечает. Мол, коли это наш наиглавнейший начальник с походов вернулси, так пущай к себе домой и едет. А в заведении ныне местов нету и не при-д-видится. Прикажете пороть, ваше превосходительство?

Таким вот, необычным и весьма забавным образом, я узнал, что теперь у меня есть в Томске свой дом.

Пороть мы, конечно, никого не стали. Очень уж заторопились обратно по Миллионной, через Ушайку на Почтамтскую, и наискосок через Соборную площадь, мимо губернского присутствия к красному, кирпичному резному теремку. Двухэтажному, но, благодаря высокой, в русском стиле, крыше выглядевшему выше расположенного рядом Томского губернского правления. Яркому пятну на фоне блеклых, пыльных, окрестных строений. К моему дому.

Потом уже, много позже, мне говорили, что выбранный мною архитектурный стиль не сочетается с тяжеловесным классицизмом здания администрации. Что имитация терема – это бельмо на глазу, стремящегося к европейской просвещенности города. Плевать. Чтоб они понимали! Мой дом получился… теплым, как могут быть теплыми только деревянные, любовно украшенные прихотливой резьбой, русские хоромы.