Собрание сочинений (Том 2) - Сергей Баруздин

- Хорошо стали жить люди, - говорит Ян-Ваныч. - Что ни человек, то с машиной. Сейчас все на "Жигули" бросаются...

С моря подул ветер, и чайки полетели к реке, где тише и спокойней. Море и река тут рядом, узкая полоска земли между ними - улица наша, тротуары, железная дорога и дома, - и чайки всегда, когда море начинает волноваться, перебираются на отмели реки, более тихие. Они летят над дорогой, над машинами, над домами, над людьми в сторону реки, чтоб потом вернуться, как только море утихнет.

- Ищут, где лучше, - говорит Ян-Ваныч о чайках, будто угадывая мои мысли. - А что находят? Жаль их - гибнут...

Я не знаю, что находят чайки. Просто не очень люблю этих хищных птиц, но море и реку эту люблю.

Море всегда было здесь холодное и летом, а река, увы, мало приносила радости любителям рыбалки, хотя мы не раз очень старались, я и сын.

И все же река и море прекрасны, особенно в дни спора между собой. Море в часы шторма хлещет в устье реки и не дает ей выбросить свои пресные воды и смешать их с солеными, и тогда река начинает в ответ безумствовать: выходит из берегов, заливая отмели и островки, овражки и луга, и, назло всем, к людям рвется - к их домам и сараям. И люди вынуждены уходить, уплывать с детьми и скотом, но на то они и люди, чтобы потом опять возвращаться к себе, на прижитое место. И река это знает, и восстает не против людей, а против моря. Она спокойнее моря.

- От реки чайки и гибнут, когда ветер с земли их гонит обратно, на море, - поясняет свою мысль Ян-Ваныч. - О провода задевают...

О проводах я как-то не думаю, а вижу еще один лист - шестипалый, вроде знакомый и совсем удивительный в этих местах, и не один, их много больших, с капустные, и чуть меньше, зеленых, пожелтевших и вовсе бурых.

- Так это ж каштан, - объясняет мне Ян-Ваныч уже почти с украинским говорком. - Только каштан здешний несъедобен...

А я думал, что каштаны растут только в Киеве и на юге России.

Мы разговариваем всегда на ходу. Не хочется отрывать Яна-Ваныча от дела. Да и я тоже берегу время - не отдыхать приехал.

В нынешнем году Ян-Ваныч постарел. Или это - осень, когда я прежде не бывал здесь, и эти листья. Но и осень, и листья были и прежде.

На Яне-Ваныче потертая, с пятнами и замусоленной лентой шляпа. Лицо, конечно, не очень молодое, но и не старое. В конце концов, если на мое лицо взглянуть? Я свое не вижу, но, по-моему, у Яна-Ваныча лицо как лицо. Доброе, ласковое, внимательное ко всему вокруг.

А руки сильные. Если посмотреть, как он работает, позавидуешь. Я, старый солдат, как и он, но, пожалуй, такой силы и сноровки у меня нет.

Я сказал ему добрые слова о его руках.

- Что делать! Работа такая! Привыкнешь! - сказал Ян-Ваныч.

И опять мимо проходят люди:

- Здравствуйте, Ян-Ваныч!

- Дедушка Ян, привет!

Детям отвечает Ян-Ваныч - одним по-русски, а другим по-своему.

Женщины идут на рынок и в магазины и тоже здороваются с Яном-Ванычем. Перед ними он шляпу снимает, кланяется, а то и расспрашивает о том о сем. И поразительно, что в каждом случае у него подход свой - то по-русски пошутит, то с украинским говорком, с белорусским, а то и кавказское "генацвале" или "кацо" не забудет...

Когда я рядом с Яном-Ванычем, я тоже должен приветствовать его знакомых и присутствовать при его мимолетных разговорах, но меня, слава богу, тут никто не знает, кроме самого Яна-Ваныча. Иногда он кланяется машинам, которые проезжают мимо, а кому кланяется, не знаю. Я люблю поговорить с Яном-Ванычем, но не терять же время. И потому я чаще ухожу от этих разговоров.

Но вот на днях был случай, и я жалею о нем.

Как обычно, на минуту остановился я, чтобы поздороваться с Яном-Ванычем, но появилась старушка, вроде милая, и заговорила нас. Все расспросила, все узнала, добрая такая старушка. Мне пришлось отвечать на все вопросы ее, хотя, впрочем, говорила больше она, а не я.

Ян-Ваныч вставил одну фразу на гортанном, кажется, немецком языке.

Удивительный человек Ян-Ваныч! И немецкий знает.

- А между прочим, известная женщина, старейший член партии, старая большевичка, чуть ли не в красных стрелках была. Еврейка, но тех, кто в Израиль едут, клянет...

Я поторопился обдумывать свои мысли, а Ян-Ваныч остался бороться с октябрьской буйной листвой...

Погода и в эти октябрьские дни здесь меняется. То дождь, то снежок посыпал, то опять солнце и почти тепло. А листья сыплются и сыплются, и кажется, не будет им конца. На деревьях и на кустарниках еще почти все зелено.

- Не завидую вам, Ян-Ваныч! - говорю при очередной встрече.

- Что вы! Вот у вас - работа, а моя? - смеется Ян-Ваныч. - Моя - одно удовольствие!

Голуби ходят в ногах у Яна-Ваныча. Люди здороваются. В небе чайки перелетают с моря на реку и с реки на море. Белочки бегают по ограде и прямо по мостовой. От меня шарахаются, а от Яна-Ваныча нет.

- Люблю это, ох, как люблю! - говорит Ян-Ваныч. - Жизнь! Знаете, война, фронт! Научишься любить все живое!

Я вспомнил почему-то старую большевичку и то, что Ян-Ваныч говорил с ней по-немецки. У меня нет никаких способностей к языкам. Ни одного не сумел одолеть даже на практике в других странах. А вот Ян-Ваныч - дворник, а и немецкий знает.

В самом конце октября стало вдруг удивительно тихо и тепло, и море совсем не штормило, и река вошла в свои берега, и только туманы хмурили по утрам, но днем они рассеивались.

Работать в такие дни труднее. И я чуть свет выходил из дому, чтобы побродить: авось на ходу что-то родится.

Раз прошел по знакомой улице, два и еще несколько дней, но не увидел Яна-Ваныча. Тротуар не подметен, усыпан листвой, после ночных заморозков, скользкой и липкой.

Другие метут. Мужчины и женщины, девчонки и мальчишки - слева и справа от меня, впереди и совсем в удалении, и за спиной моей - борются с листьями, метут их крепкими березовыми метлами. Некоторые - в оранжевых жилетах, чтобы не задела случаем проезжая машина. И только Яна-Ваныча нет. И тротуар в листве - его участок. Случилось что? Заболел? Или - дома? Мало ли что бывает, и у меня тоже, но тут - у кого спросить?

Дней пять прошло так, и я все реже ходил на улицу - начал работать. Но Ян-Ваныч не выходил из головы.

Случаем вспомнил про мальчишек, которые так любят Яна-Ваныча, дедушку Яна, и как-то нарочно пошел прогуляться, когда они возвращаются из школы.

Первые же, что встретились, узнали меня и поздоровались. Да и я с ними встречался, когда тут был Ян-Ваныч.

Поговорили о школе, об отметках, как положено, а потом я спросил:

- А дедушка Ян, как он поживает? Что-то не видно его?..

Самый маленький, глазастый, пожал плечами с ранцем:

- Говорят, посадили его...

- Как, за что?

- Не знаю, говорят, посадили...

- Как не знаешь? - перебил второй - с акцентом. - Не знаешь, не знаешь! Фашистам он помогал, вот и все! Тебе еще объяснять!..

Третий - хилый, тощий - сказал что-то о том, что, может, он проворовался, бывает такое, и вот у какой-то продавщицы, тети Индры, так было, а она рядом живет, но потом ее отпустили.

- Да что про тетю Индру! - возмутился второй. - Фашистам! Понимаешь, фашистам, а ты про тетю!..

Из документов.

1) Ордер на арест... Лидейса Я. Я. ...

16/X-71 г. ...

2) ...За особые заслуги перед оккупационными войсками и

администрацией лагеря объявить благодарность следующим служащим

лагеря из наемных:

1. Флегонтову И. Я.

2. Глушко П. В.

3. Лидейсу Я. Я. ...

Последние проявили верность немецкому рейху и делу фюрера, за

что достойны высокой похвалы и поощрения.

Обер-комендант Мюллер

12 сентября 1943 г.

3) На основании многочисленных документов, изложенных в деле

(пп. 334 - 338, 485 - 496), установлено, что Лидейс Ян Янович, 1921

года рождения... в 1941 году (июнь) добровольно сдался в плен, после

чего после подготовки был направлен в лагерь "XXX", где участвовал с

1942 по 1943 год в массовых уничтожениях узников - русских,

украинцев, белорусов, эстонцев, молдаван, евреев, грузин, латышей и

людей других национальностей. Служил сначала комендантом барака

(No 44), а затем был выдвинут на должность помощника коменданта по

работе на торфоразработках, где производились массовые расстрелы.

Всего в лагере "XXX" было уничтожено 518 тысяч узников, в том числе

более 93 тысяч женщин и детей разных национальностей. Неоднократно

отмечался и поощрялся в приказах начальника лагеря Мюллера... В 1944

году интернировал вместе с немецкой армией... В числе других был

освобожден Красной Армией в городе Эльсе. Прошел проверку. Прошлое

скрыл... На основании предъявленных документов и показаний

оставшихся в живых свидетелей...

24 октября 1971 г.

Листья... листья... Сухие, шуршащие листья клена и дуба, ольхи и липы, березы и тополя, акации и здешнего каштана, который несъедобен, как я узнал.

- А говорил, что он на войне был, как и я...

Я понимаю теперь, откуда Ян-Ваныч все языки знает.

Мы говорим с женщиной в оранжевой жилетке - дабы машина проезжая не задела! - на противоположной стороне улицы.