Без тормозов - Никита Ветров

— Витя, — раздался осипший от страха голос Волынской. — Что это такое? Что происходит?

Парень и рад был бы ей объяснить, но вряд ли у него это получилось вразумительно. При всей дикости происходящего Виктор наверняка знал только одно — эти ребята остановили их таким экзотическим и грубым способом вряд ли для того, чтобы просто спросить дорогу или поинтересоваться погодой. Намерения у них были посерьезнее.

«Как вырваться?» — стучало в его голове. Даже с учетом его опыта экстремального вождения вырваться из ловушки было делом нереальным: проклятый трактор не оставлял места между собой и дорожным ограждением, чтобы протиснуть «Zuendapp». А попытайся Громов развернуться на месте и двинуть назад, долговязый детина на «Жигулях» успеет преградить ему путь. Ситуация хреновая даже при самом оптимистическом мировоззрении.

— Давай так, братан, — продолжил тем временем «тракторист». — Ты сейчас просто оставляешь свой мотоцикл и идешь дальше пешком. И мы тебе с твоей девкой не сделаем ничего плохого…

Громов затравленно оглянулся. Увидел бледное как мел лицо Эльвиры, которая в страхе вцепилась в его плечо.

— Не надо, Витенька! — жалобно проскулила она. — Не зли их! Я домой хочу-у!

Поверить этим бандитским рожам? Громов еще раз глянул на ухмылявшихся уголовников. Теперь уже сомнений в их профессиональной принадлежности не оставалось. Виктор вроде бы даже узнал в одном из нападавших недавнего угонщика, правда, тогда тот был в маске, а теперь даже не пытался скрыть своей мерзкой рожи, что еще больше насторожило парня. Значит, эти двое не боятся, что ограбленные парень и девушка заявят в милицию. А почему? Не потому ли, что скоро заявлять будет некому? Тогда почему сразу не завалить обоих? Пока не спрыгнули с мотоцикла и не кинулись бежать.

Толстяк, видя, что Громов мешкает, потянулся рукой к оружию.

— Все, мужики, я понял! — торопливо произнес Виктор. — Мы уходим, спокойно! Сейчас мы уйдем! Только спальник можно взять для девушки? А то ночи сейчас холодные, сами знаете…

Медленно наклонившись, он сунул руку в мотоциклетную коляску и, не дожидаясь, пока грабители отреагируют на его слова и действия, выдернул оттуда немецкий ручной пулемет.

— А ну, на пол! — заорал он не своим голосом и прицелился прямо в обалдевшего от неожиданности «тракториста». — Бросай оружие! Завалю!

Вместо того чтобы внять здравому смыслу и выполнить указания овладевшего ситуацией «пулеметчика», толстый попытался выдернуть из кобуры свою пушку. Не колеблясь ни секунды, Виктор нажал на спусковой крючок. Пулемет дернулся в истерике, сверкая разрывами бутафорских патронов и громыхая едва ли не громче настоящего.

Лица бандитов одинаково перекосило. Мужик с пистолетом рванулся в сторону, споткнулся, упал на одно колено и, не целясь, выстрелил куда-то в сторону. Пулемет в руках Громова продолжал яростно прыгать, посыпая асфальт вокруг мотоцикла звонкими гильзами и изрыгая пламя и грохот. Заверещала, опомнившись, Эльвира.

Долговязый не стал дожидаться своей очереди и буквально нырнул в свой автомобиль, чувствительно саданувшись при этом макушкой о крышу. Втискивая непослушные ноги под руль, он, вытаращив глаза, смотрел на расстрел своего напарника и лихорадочно выкручивал ключ в зажигании.

Толстяк подхватил свое грузное тело с дороги и ринулся к спасительной «пятерке», которая к этому времени уже взвыла мотором и собралась дать задний ход. Еле успев дотянуться до дверной ручки, он распахнул дверцу и всем своим весом обрушился на сиденье, даже не пытаясь рассмотреть, куда он только что палил из пистолета. «Жигули» завизжали прокручивающимися колесами и, оставив после себя бледные хлопья дыма, отпрыгнули на добрый десяток метров назад, после чего круто развернулись на месте и ринулись наутек.

Громов опустил пулемет. Уши заложило от невыносимого грохота, и в наступившей внезапно тиши в них раздавался только неприятный писк. Руки чуть заметно, но неприятно подрагивали. Страшно захотелось воды.

Волынская медленно сползла с мотоцикла на асфальт и закрыла лицо руками, застывши в таком положении. Ни всхлипов, ни рыданий. Просто превратилась в каменное горестное изваяние. От ее ноги откатились несколько латунных гильз.

Виктор посмотрел вслед скрывшемуся за поворотом автомобилю с нападавшими. Пускаться за ними в погоню с игрушечным вооружением как-то не очень хотелось. Спрыгнув на дорогу, он присел перед девушкой и осторожно погладил ее по плечу:

— Все хорошо…

То, что произошло дальше, напугало его даже больше, чем появление вооруженной парочки. Волынская отняла руки от своего лица, которое оставалось бледным и некрасивым от переполнявших девушку эмоций. Глаза ее были абсолютно сухими, ноздри воинственно раздувались.

— Сволочь! — закричала она, срывая голос, и влепила ему оглушительную пощечину. Громов оторопело схватил ее за руки, пытаясь предотвратить дальнейший травматизм, но не тут-то было. Удержать Эльвиру оказалось так же сложно, как кошку в ванной во время первого купания.

— Гад! Гадина! Что ты наделал? — вопила она, молотя его острыми кулаками в грудь. — Как ты мог! Дурак! Идиот конченый!

— Эля! Хватит! Успокойся! — заорал на нее Виктор, но это было так же эффективно, как останавливать паровоз шлагбаумом. — Ты что, с ума сошла?

— Мерзавец! Кто тебя просил? Кто? Герой хренов!

Устав выслушивать оскорбления, Виктор схватил ее за плечи, больно сжав пальцы. Лицо девушки искривилось гримасой боли, но вырываться и кричать она не перестала. «Истерика», — решил про себя Громов, перебирая в уме все способы выведения из нее, которые знал. Их было немного. Из фильмов он слышал, что неплохо в таких случаях помогает оплеуха. От мысли, что его немаленькая, в общем-то, ладонь шмякнет по серой девичьей щеке, Громова передернуло. Не сможет он заставить себя ударить женщину. Тем более что у самого скула горела, как после горчичника, и он имел прекрасное представление о том, как неприятна эта процедура. «Тогда что? — мучительно искал он выход, едва уворачиваясь от принявшейся царапаться фурии. — Опустить ее головой в холодную воду? Где она, вода эта?!» Парень и сам с удовольствием сейчас в нее окунулся бы.

— Да прекратишь ты, наконец! — зарычал он, потеряв терпение, и чувствительно тряхнул девицу, так что голова ее дернулась, как у тряпичной куклы. — Угомонись! Что с тобой?

Волынская вдруг перестала орать и обмякла. Губы и щеки ее задрожали, в расширившихся глазах блеснули слезинки.

— Только этого еще не хватало! — вслух посетовал Громов, для которого женские слезы были еще более невыносимы, чем буйное помешательство. — Лучше уж тогда снова набей мне морду!