Свиток Всевластия - Мария Юрьевна Чепурина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Таинственный продавец снесся со мной письмом, а потом оставил рукопись в дупле дерева, – ответил виконт. – А как вы заполучили свою половину?
– Я отобрал ее у тамплиера…
– Вы шутите, Вейсгаупт!
– Отнюдь. За мной следил подозрительный человек. Мы подрались, и он выронил эти бумаги. У меня нет сомнений, что он – член организации, убившей и Феру, и слуг, и вашу нареченную, и старушку…
– Если у нас есть то, чего лишились враги, то это серьезное преимущество! – радостно провозгласил д’Эрикур. – Но, сударь, мне не терпится прочитать первую половину!
– А мне вторую!
Следующие пятнадцать минут новоиспеченные союзники внимательно изучали два куска манускрипта, забыв и о кофе, и о судебных планах, и о недавних противоречиях. Кавальон изучал бы и дольше, если бы не почувствовал тошноту и боль в животе. Поначалу он пытался не обращать внимания на эти признаки недомогания, надеясь, что они исчезнут так же внезапно, как появились. Но неприятные ощущения становились только сильнее. Кавальон отложил бумаги, поглядел на виконта и испугался: д’Эрикур был так бледен, что лицо его казалось лицом покойника.
– Вам тоже плохо, сударь? – спросил гость.
– Кружится голова… – еле слышно пробормотал хозяин и свалился без чувств.
Три дня понадобилось виконту и Кавальону, чтобы прийти в себя после отравления. Гостя на это время разместили под крышей д’Эрикуров: ему поставили кровать в покоях виконта и обеспечили обоим пострадавшим одинаковый уход. К тому времени, как жертвы покушения снова встали на ноги, подробности отравления были уже известны.
Яд находился в кофе. Только обнаружение двух половинок таинственной рукописи, заставившее Кавальона с д’Эрикуром забыть о напитке, и спасло их: каждый успел выпить не более чем по глотку, прежде чем почувствовал недомогание. Комнатная девушка Лора, обслуживавшая господ в тот день, повар и поваренок были строжайше допрошены. Двум последним разгневанный граф даже приказал самим отведать своей готовки: те сделали по глотку и слегли. Вместо двоих в доме теперь сделалось четверо больных. Лору, учитывая ее слезное раскаяние, граф пожалел и просто уволил. Перед тем как навсегда покинуть дом господ, она призналась, что ненадолго оставила чашки, предназначенные виконту и Кавальону, без присмотра. А единственным, кто находился рядом с этим кофе, был некто Дени, любовник Лоры, будущий жених, как она надеялась. Спознались они недавно, но достаточно для того, чтобы девушка доверяла этому типу и потихоньку приводила его к себе. О том, что напиток предназначается д’Эрикуру и его гостю, Дени, судя по всему, слышал. После отравления он пропал, прихватив с собою все Лорины сбережения и драгоценности… Хотя какие драгоценности могут быть у служанки? Услышав упоминание об украшениях, граф намурился еще больше: уж не украла ли Лора чего-нибудь? Девушка заверила, что получила жемчужные серьги в подарок от кавалера, и смиренно выслушала тираду о том, что ее мерзкая привычка водиться с бандитами и грабителями едва не стоила жизни одному из хозяев. Описать Дени бедняжка не смогла. Вернее, смогла, но по ее рассказу выходило, что это ничем не примечательный представитель простонародья, начисто лишенный каких-либо особых примет.
– Разве что глаза у него синие-пресиние… – мечтательно сказала несостоявшаяся невеста, покидая место работы.
Париж между тем бурлил. В Тюильрийском и Люксембургском садах, в ложах Комической оперы и Итальянского театра, в аркадах Пале-Рояля, во всех кафе обсуждали очередное бесчестное покушение на виконта, невинной жертвой которого в этот раз стал его гость. Если после отсидки в Бастилии, подброса улик и убийства невесты еще кто-то сомневался в важнейшем значении личности д’Эрикура для блага французской нации, то теперь виконт стал настоящим народным героем. Просвещенные сограждане любили его больше, чем Неккера, Лафайета, Мирабо… и, уж конечно, больше, чем короля. В кафе «Парнас» сетовали на то, что д’Эрикур не избран в Генеральные Штаты, в кафе «Корацца» требовали сделать его генеральным контролером финансов или хотя бы канцлером, в кафе «Валуа» один из ораторов предложил изваять мраморный бюст страдальца за Просвещение и увенчать его лавровым венком на сцене театра под музыку Филидора. В кафе «Фуа» заказчицей покушения считали Ее Величество, в кафе Китайских бань – графа Прованского, старшего из братьев короля, в кафе «Прокоп» – младшего из его братьев, графа д’Артуа. Завсегдатаи сада Марбеф видели в отравлении происки англичан.
На страницах газет – и печатных, и рукописных, – тоже склоняли фамилию д’Эрикура на все лады. Да и какая еще новость могла увлекать парижан, если Генеральные Штаты, заседавшие уже больше месяца, до сих пор топтались на месте, занимались формальными вопросами и никак не могли приступить к делу? С историей отравления Главного Борца За Права могли тягаться только вести о подорожании хлеба в провинциях и о том, что в Медоне (маленьком городке под Парижем) полиция распорядилась продавать пшеницу только тем, кто купит равное количество ячменя. Какое из этих двух проявлений проклятого деспотизма и мракобесия было ужасней и возмутительней – отравление или ячмень? Большинство просвещенной публики полагало, что все-таки отравление.
Общая беда между тем сделала д’Эрикура и Кавальона из случайных, временных союзников едва ли не друзьями. У них был один и тот же отравитель, один и тот же враг. И для каждого их них второй был тем единственным, кого уж никак нельзя было заподозрить в покушении. Вот почему Кавальона и после того, как ему стало лучше, не спешили выдворять из особняка д’Эрикуров. Вот почему он присутствовал в тот момент, когда виконт распечатал очередное письмо из Версаля – на этот раз от аббата Сийеса.
Пробежав глазами полученное послание, виконт просиял.
– Свершилось! – восклинул он. – Наконец-то! Мы все-таки дожили!
– Что там? – спросил Кавальон.
– Вы только послушайте, что пишет Сийес! – восторженно произнес д’Эрикур. – «Драгоценный виконт! Сейчас, когда я пишу эти строки, мое сердце преисполнено радостью, ибо в Версале уже известно, что вы живы и поправляетесь. В то же время моя рука, которая дежит перо, все еще дрожит от гнева и ужаса, ибо я не могу не думать о злодеянии отравителей, прокравшихся под ваш кров. Все мы, депутаты третьего сословия, были неимоверно возмущены этим покушением, имевшим место, когда вы, дорогой виконт, еще не оправились от предыдущего нападения. Как, восклицали мы, неужели во Франции, первой стране Европы, принято теперь наносить подобные удары в спину?! Неужели один из лучших людей страны, один из первейших защитников прав человека не может теперь спать спокойно?! Но можем ли мы и дальше оттягивать исполнение своей миссии, можем ли мы впредь тратить время на бесплодные переговоры с двумя остальными сословиями, если виконту д’Эрикуру и
