Праздничные истории любви (сборник) - Светлана Лубенец

— Стыдно! — по-прежнему из темноты донесся голос Палыча. — А еще девятиклассники! Первачки так кричали, что стены дрожали, а вы… Ну-ка, еще раз: три, четыре…

— Елочка, зажгись! — прозвучало уже гораздо стройнее.

— Нет! Так дело не пойдет! — притворно рассердился Палыч. — Если вы сейчас не соберетесь с силами и не рявкнете, елка не зажжется и Новый год у вас пойдет наперекосяк. Незажженная елка — очень плохая примета! Последний раз предлагаю: кричите как следует или… я закрываю эту дистрофичную дискотеку. Итак! Приготовились! Три, четыре…

— Елочка, зажгись! — взревел зал, и тут же зажглись разноцветные лампочки на елке, переливающиеся гирлянды на стенах и сцене, а на потолке закрутился зеркальный шар, разбрасывая вокруг себя световые искры. Из колонок полилась красивая мелодия, и центр зала начал заполняться танцующими парами.

— Все-таки я не понимаю, куда делся Катанян, — по-прежнему вслух переживала Галка.

Ольга хотела еще раз сказать ей что-нибудь ободряющее, но перед ней неожиданно возник Доброволец.

— Можно тебя пригласить? — спросил он.

Чуть помедлив, Ольга все же подала ему руку.

— Мне так и не удалось тогда, во дворце, потанцевать с тобой, — с упреком заговорил этот «из ларца». — Скажи, почему ты ушла? Почему так со мной поступила?

— Противно быть в дураках, правда, Сашенька? — ответила Ольга. — Или ты Пашенька?

— Ты прекрасно знаешь, что я не Пашка! — раздраженно ответил Добровольский. — А в дураках любому быть неприятно.

— Неужели ты это понимаешь? Зачем же вы с братцем из меня дуру делаете?

Добровольский помолчал немного, а потом тихо сказал:

— Прости… Я тогда не знал, что ты мне так понравишься…

Ольге в лицо бросилась краска, и у нее вдруг совершенно ослабли ноги. Неужели… Неужели это правда? Но как же тогда… тот разговор в зимнем саду?

— Почему ты молчишь? — спросил Добровольский.

— Свежо преданьице, да верится с трудом, — заставила себя произнести Ольга.

Добровольский хотел что-то возразить, но музыка кончилась, и Ольга, тут же отвернувшись от него, протиснулась сквозь толпу к Галке, Оксане и близняшке Александре. Ей не хотелось поддаваться магии его прозрачных глаз и тихому проникновенному голосу. Она расслабится, а потом выяснится, что с ней разговаривал не Саша, а Паша и что конечной целью этого разговора по-прежнему является поездка в Москву и приличный аттестат с хорошими отметками по точным наукам для гуманитария Сашки.

Москвичку Машу к подругам подвел второй Добровольский и поблагодарил за танец. К своему месту братья возвращались вдвоем, и Ольга услышала, как тот, что танцевал с Машей, спросил другого:

— Ну что, выяснил?

Ответа Ольга не расслышала, но злостью на Добровольских опять налилась по самую макушку.

— Ну, наконец-то! — услышала она удовлетворенный голос Калинкиной. — Где ты, Саня, пропадал?

Ольга отвлеклась от собственных отвратительных размышлений и увидела взъерошенного Катаняна и рядом с ним Телевизора с видеокамерой.

— Да вот… это… пришлось опоздать… Жаль, вашего выступления не видел, — ответил Саня.

— Это ничего. Увидишь. Я все снял, — успокоил его Телевизор.

Как в Аничковом дворце, Казбеков был одет в строгий темный костюм с искрой, который ему очень шел. Ольга поискала глазами Оксану Панасюк. Та, слившись со стендом о патриотической работе, с полной безнадежностью и тоской смотрела на танцующих из-под свисающих на глаза тонких прядей темных волос.

— Петр, дай-ка мне… — решительно заявила Ольга и протянула руку к видеокамере.

Телевизор, как всегда, ослушаться не посмел и тут же протянул ее Ларионовой. Она взяла камеру в одну руку, а другой рукой подтащила Казбекова к Панасюк.

— Петр, познакомься: это Оксана. Она, как и ты, очень интересуется художниками и всякими там… направлениями с периодами в искусстве. И вообще… Я думаю, вам будет о чем поговорить. Пригласи-ка ее, Петр, на танец! — Ольга подтолкнула Телевизора к Оксане, удостоверилась, что они направились в центр зала, и вернулась к Галке и Катаняну.

— А где москвички? — спросила она Калинкину.

— Где надо! — раздраженно ответила Галка. — С Добровольскими танцуют! Я тебя, между прочим, предупреждала, что надо быть все время рядом, а ты шляешься где-то… И что дальше? — без всякого перехода она обратилась к Катаняну, видимо продолжая прерванный Ольгой разговор.

— Пришлось даже… это… «Скорую» вызывать… Вот и опоздал.

— Да что у вас случилось-то? — не выдержала Ольга.

В этот момент в зале забухали ударники, и Галка потащила Катаняна с Ольгой к выходу. В просторном гардеробе было более-менее тихо, и Калинкина, усевшись на длинную скамью, потребовала:

— Рассказывай, Санька, все по порядку и с самого начала, а то я ничего так и не поняла из-за этой дикой музыки.

— Я же уже… это… того… сказал, что у бабушки случился сердечный приступ, а дома никого… Мне пришлось вызвать «Скорую».

— И что, ты после «Скорой» бабушку дома оставил? Одну? — подпрыгнула возмущенная Галка. — Побежали! Вдруг Людмиле Васильевне снова плохо станет?

— Нет… То есть… я не знаю… может, конечно, стать хуже, но мама уже дома. Я ей на работу позвонил.

— Тогда ладно, — успокоилась Галка и снова уселась на скамейку, пригласив сесть рядом и друзей. — А что ты там такое говорил про амфибию какую-то? Я ничего не поняла.

— Да из-за этой амфибии… это… бабушка разволновалась, а у нее… того… сердце…

— Санька! — свирепо рыкнула на него Калинкина. — Хорош уже кормить нас своими «это» и «того»! Рассказывай как следует.

— Так я… это… и рассказываю. — Он виновато покосился на Галку и дальше продолжил уже довольно связно: — Моя бабушка, когда была девочкой… или девушкой… не помню точно, сколько ей было тогда лет, коллекционировала открытки. Мода такая тогда была. Ну… как сейчас некоторые собирают вкладыши от жвачек… фигурки из «киндер-сюрпризов» или значки с покемонами…

— Дальше! — сурово прервала его Калинкина.

— У нее этих открыток, наверно, тысяча! А самые любимые — с фотографиями киноартистов. Ну… как сейчас некоторые, знаете, собирают постеры с Шварценеггером или рок-группами…

— Ты, Саня, нам все пытаешься разжевать, как малым детям. Давай короче! — продолжала руководить Катаняном Галка. — Мы уже поняли: Людмила Васильевна собирала постеры с киноартистами. А что дальше?

— Ну вот! — возмутился Саня. — Как же можно короче, если ты ничего не понимаешь? Не было в ее времена никаких постеров! Открытки она собирала с киноартистами. Она их очень любила рассматривать — они ей молодость напоминали. Так вот, я собирался на дискотеку… и все никак не мог выбрать, что лучше надеть, а бабушка стала вдруг вспоминать, как дедушка… давно… еще в молодости… пригласил ее в кино и она тоже никак не могла выбрать себе платье. Фильм назывался «Человек-амфибия». Он тогда только что вышел на экраны. Бабушка его вспомнила и захотела еще раз посмотреть на артистов, которые в этой «амфибии» снимались. Они у нее в отдельной папочке лежали. Там все связанное с дедушкой…

— Дедушка у Сани умер в прошлом году, — пояснила Ольге Галка.

— Ну вот, — продолжил Саня, — она эту папочку открывает, а там — пусто!

— Совсем? — ахнула Ольга.

— Не совсем… Все, что не касалось «амфибии», осталось: письма, записки, фотографии… другие… А артистов — нет!

— И Людмиле Васильевне, конечно, сразу стало плохо! — поняла Галка.

— Нет, не сразу. Она сначала стала искать открытки в других папочках, потом ко мне стала привязываться, не брал ли я…

— Ну а ты?

— А что я? На что мне ее «амфибии»? Если бы это были фотографии из «Матрицы» или «Терминатора-3», тогда другое дело. Я стал говорить, что, может, она их на что-нибудь обменяла, а сама забыла…

— Как это обменяла? — не поняла Галка. — На что?

— Да у нее подружки есть, у которых тоже этих открыток, как грязи. И они иногда собираются, молодость свою вспоминают и открытками обмениваются. Ну, время так проводят… Что еще на старости лет делать-то?

— Знаешь, Саня, Людмила Васильевна вовсе не выглядит такой уж старой, — возразила Галка. — Она очень моложавая и, я бы даже сказала, красивая женщина.

— И тем не менее у нее… это… того… больное сердце. — От огорчения Катанян опять сбился с плавного повествования на «того» и «это».

— Она вспомнила, что неосмотрительно обменяла любимых артистов на других, и расстроилась? — предположила Ольга.

— Ничего подобного! Она рассердилась, что я мог такое подумать. И сказала, что ни за что не обменяла бы этих артистов на других, потому что «амфибия» связана с дедушкой. Вроде бы ей не раз предлагали обменять их на… я забыл фамилии… в общем, на каких-то других артистов, но она и то не согласилась, хотя всегда мечтала их иметь. И вот тут ей стало плохо…