Темные тайны - Гиллиан Флинн

Диана схватила его за руку:

— Оставьте ее в покое!

Коллинз хмуро на нее посмотрел:

— Я просто стараюсь помочь. Разве вы не хотите узнать, все ли в порядке у Либби?

— Мы знаем, что с ней все нормально.

— Тогда почему не хотите, чтобы она мне сама это сказала? Давайте в таком случае прибегнем к помощи организации по правам ребенка…

— Отцепись!

Диана закрыла собой Либби. Пэтти хотелось потерять сознание. Она слышала, как за спиной сцепились Диана и Коллинз, но просто сидела и смотрела, как женщина за прилавком готовит кофе, и изо всех сил старалась больше ничего вокруг не замечать. На секунду ей это почти удалось, но в это время Диана уже тащила ее и перемазанную глазурью от пончика Либби к выходу из кафе.

Когда они ехали домой, Пэтти снова захотелось плакать, но она решила дождаться отъезда Дианы. Диана заставила ее сесть за руль, сказав, что это поможет сосредоточиться. Пэтти находилась в таком отчаянии, что Диане всю дорогу приходилось говорить, какую передачу переключать. «Давай попробуем третью, Пи. А теперь, похоже, нужно переходить на вторую». Либби молча сидела на заднем сиденье, подтянув коленки к подбородку.

— Случится что-то плохое? — наконец спросила она.

— Нет, солнышко.

— А мне кажется, случится.

Пэтти снова охватила паника. Господи, да что же она за человек, если взяла с собой семилетнего ребенка! Как ей могло прийти такое в голову! Мама никогда бы так не поступила. Но мама и не растила бы Бена так, как делала это она, Пэтти, — не заботясь о ребенке как следует и надеясь неизвестно на что — и такого у нее все равно бы не случилось.

До крика хотелось поскорее попасть домой, свернуться там клубочком, почувствовать себя в безопасности. Они решили, что Пэтти будет дожидаться Бена дома (он наверняка скоро объявится), а Диана поедет в город к знакомым, чтобы определить, что говорят люди. Кто что знает, чью сторону принимают и с кем, черт побери, общается Бен.

Они подъехали к дому и рядом с машиной Пэтти увидели еще одну — грязную спортивную машину лет десяти.

— Кто это? — спросила Диана.

— Не представляю. — Пэтти сказала это трагическим голосом, заранее уверенная в том, что, кто бы это ни был, его визит не сулит ничего хорошего.

Они открыли входную дверь, и изнутри на них выкатилась волна горячего воздуха. Первое, что попалось на глаза, — открытая коробка какао-порошка на большом столе, от которой бежала коричневая дорожка в кухню. Пэтти услышала сиплый смех и тут же поняла: Раннер. Он сидел на полу с облепившими его со всех сторон дочерьми и потягивал горячий шоколад. По телевизору показывали какой-то фильм о природе, девочки заверещали и схватились за отца, когда на экране из воды вырвался огромный крокодил и ухватил какое-то животное с рогами.

Раннер лениво поднял глаза, словно она — доставщик пиццы.

— A-а, это ты, Пэтти. Сколько лет, сколько зим!

— Мы должны разобраться с семейными делами, — вставила Диана, — так что отправляйся-ка ты к себе домой.

Во время бесконечно тянувшихся недель прошлым летом, когда Раннер жил с ними, он несколько раз ругался с Дианой. Она на него кричала, а он огрызался: «Диана, ты здесь не муж», после этого уходил в гараж, напивался и часами швырял о стену свою старую бейсболку Нет, Диана явно не сможет отправить его восвояси.

— Не волнуйся, Ди. Езжай и через час мне позвони — расскажешь, что происходит, ладно?

Диана метнула в сторону Раннера гневный взгляд и выскочила на улицу, громко хлопнув дверью.

— Батюшки, что это с ней! — сказала Мишель и посмотрела, маленькая предательница, на отца, скорчив рожицу.

Волосы у нее стояли дыбом в том месте, где Раннер потрепал ее по голове. Он всегда вел себя с детьми довольно странно — ласки были грубыми, но не как у взрослого. Ему нравилось их щипать или вдруг пнуть, чтобы обратить на себя внимание. Они смотрят телевизор — он неожиданно перегнется и сильно шлепнет кого-то из них по руке или по ноге. Любая из дочерей от такого шлепка посмотрит на него глазами, полными слез и возмущения, а он заржет и скажет: «И че-о-о такого!» или «Я ж здороваюсь. Приветик!». А когда он куда-нибудь с ними ходил, всегда шел сбоку на приличном расстоянии и бросал на них косые взгляды. Эта картина всегда напоминала Пэтти старого койота, который, прежде чем напасть, несколько километров следует за жертвой по пятам и действует ей на нервы, прихватывая то за хвост, то за ляжку.

— Папочка приготовил нам макароны, — сообщила Дэбби. — Он останется на обед.

— Вы же знаете: пока меня нет, в дом нельзя никого пускать, — сказала Пэтти, вытирая порошок несвежей тряпкой.

Мишель округлила глаза и привалилась к плечу Раннера:

— Господи, мам, это же па-а-а-па!

Лучше бы он умер. Он так мало общается с детьми, так мало для них значит, что было бы гораздо лучше, если бы он вдруг умер. А сейчас он живет где-то там, не очень далеко от них, время от времени неожиданно появляется на пороге с идиотскими фантазиями, планами и распоряжениями, которые дети имеют обыкновение выполнять.

Она была готова наброситься на него с обвинениями. А еще захотелось рассказать о сыне и о странном содержимом его шкафчика в школе. От мысли, что Бен режет животных и хранит в школьном шкафчике их органы, перехватывало горло. Заявления Крисси Кейтс и ее подружек — это недоразумение, которое может завершиться и благополучно, и печально. А вот фрагментам плоти ни объяснений, ни оправданий не находилось, хотя она была мастерицей придумывать оправдания поступкам людей. Слова Коллинза о том, что Бен, возможно, совратил собственных сестер, ее больше не беспокоили — по пути домой она тщательно обдумала это предположение, досконально изучила, переворачивая с боку на бок, вглядываясь в зубы. После этого сомнений не осталось: Бен никогда бы этого не сделал.

Но она знала, что у сына определенно имеется предрасположенность к тому, чтобы делать больно другим. Из головы не выходил случай с мышатами — обливаясь потом, со звериным оскалом на лице он исступленно вгонял их лопатой в землю и, похоже, получал от этого удовольствие.

Он очень грубо обращается с сестрами. Иногда смех заканчивается криком — приходилось неоднократно вмешиваться: оказывается, Бен заводил руки Мишель за спину и медленно-медленно тянул вверх. Или схватит за руку Дебби и выкручивает кожу — и то, что начиналось как шутка, заканчивается ужасно: им овладевает ярость; сжав зубы, он не отпускает руку, пока кожа не покрывается кровавыми пятнышками. Такой же дикий взгляд, как у Раннера, когда он возится с детьми.

— Папе нужно отсюда уехать.

— Ну же, Пэтти! Вышвырнешь меня из дома, даже не поздоровавшись? Ладно тебе! Давай поговорим, у меня к тебе деловое предложение.

— Мне ли обсуждать с тобой деловые предложения, — сказала она. — У меня ни цента за душой.

— Ты так всегда говоришь, а на самом деле это неправда.

Он посмотрел на нее плотоядно и лихо крутанул бейсболку на засаленных волосах козырьком назад. Он, наверное, хотел пошутить, но в голосе звучала угроза: вроде как ей же лучше, если это неправда.

Он отстранил от себя дочек и подошел, как всегда, очень близко. От выпитого пива он сильно вспотел, и рубашка прилипла к груди.

— А разве ты не продала сеялку? Верн Ивли сказал, что ты только что продала сеялку!

— Все деньги уже ушли, Раннер. Они всегда уходят, едва я их получаю.

Она попробовала сделать вид, что разбирает почту. Он по-прежнему стоял почти вплотную к ней:

— Ты должна мне помочь. Мне очень нужны деньги, чтобы ехать в Техас.

Ну конечно, Раннер хочет уехать туда, где зимой не так холодно, по-цыгански и без детей на руках перебираясь с места на место со сменой времени года, словно насмехаясь над ней и ее привязанностью к ферме, единственному для нее месту на земле. Он устраивался на работу и полученные деньги тратил на дурацкие приобретения: покупал, например, клюшки для гольфа, потому что представлял, что в один прекрасный день займется гольфом, или стереомагнитофон, который так ни разу и не включал. Теперь вот собирается рвануть в Техас. Они с Дианой ездили туда, когда Пэтти еще училась в школе, — больше она нигде никогда не бывала. В памяти остался пропитанный солью воздух: лизнешь прядь волос — и рот наполняется слюной. Раннер все равно всеми правдами и неправдами раздобудет денег и проведет остаток зимы в какой-нибудь дешевой забегаловке на берегу океана, попивая пиво, а его сын в это время отправится в тюрьму. А она не может себе позволить нанять адвоката для сына. В голове беспрестанно крутилась эта мысль.

— Прости, Раннер, но я ничем не могу тебе помочь.

Она попыталась оттеснить его к двери, но он оттолкнул ее в сторону кухни, дыша ей в лицо сладковатой затхлостью, отчего она от него отшатнулась еще больше.