Все дозволено (Сборник) - Александр Абрамов

— Не все. Сны — это понятно. Такие, как в жизни.

— Не совсем. Только счастливые. Но такие же смутные, розовые и голубые. Без конца и начала.

— А воспоминания?

— Воспроизводство пройденного. Человек снова переживает самые счастливые дни своей жизни. Потом забывает и переживает опять. И так до конца ступени.

— Предположения?

— По существу, это — мечта, потому что в основе мечты предположение. Человек предполагает отомстить обидчику, но не может: обидчик намного сильнее. Так в действительности. Но здесь предположение всегда сбывается. Человеку хочется стать сверхчеловеком; вольному — владеть своим телом, подобно ксору; магу — обладать силой сирга. Все это сбывается, забывается и оживает снова.

— Но в основе воображения тоже предположение. Зачем же создавать другую ступень?

— Не знаю. Но ступень другая. Материализуется то, что предполагаешь сейчас, сию минуту. Не исправляется прошлое, а рождается будущее, становится жизнью выдумка, осуществляется гипотеза.

— Даже научная?

— Любая.

Капитан задумался, мысленно представляя себе, как можно материализовать идею.

— Спросите его о трансе, — шепнул Алик.

Капитан отмахнулся: после, мол, после.

— Чудак, — сказал Малыш, — не спишь, не дремлешь, ничего не чувствуешь и ни о чем не думаешь. Кругом темно, а ты в полном сознании.

Изменчивая игра оттенков золота показывала, что шар напряженно «вслушивался», пытаясь выделить главную мысль собеседников, что «разговор» его с ними еще не окончен.

— Как же передвигаются от ступени к ступени? Телепортация? — спросил Капитан.

— Телепортации по желанию в Нирване нет. Мы передвигаем людей по окончании цикла, как из Зеленого леса в Аору. Открываем защитные поля, ограждающие ступени.

— А как будем передвигаться мы?

— Разделитесь по двое, сверите время по вашим земным приборам, разойдетесь и снова встретитесь в кратере. Защитные поля пропустят вас, реагируя на теплоту ваших тел.

Пятнистая игра оттенков шара исчезла. Золотистая поверхность его снова приобрела однотонность. Шар умолк.

И тут же появился Фью. Он подкрался незаметно, как кошка, или его снова выбросил на галерейку какой-нибудь скрытый «винт».

— Где ты пропадал? — спросил Библ.

— Я не имел права присутствовать при разговоре, — ответил загадочно Фью. — Я мог бы остаться незамеченным, по в этом не было необходимости. Пошли, — закончил он совсем по-земному.

Алик замыкал шествие, наблюдая идущих впереди, как в тумане. Не то чтобы у него болели глаза от ставшей уже привычной яркости здешних красок, нет, привычной не стала вся эта ярмарка чудес, ошеломляющих с каждым новым явлением. Стремительное взвинчивание дорожки, говорящий без слов золотой шар, плавающий в прозрачной голубой дымке, предчувствие еще более удивительных впечатлений — все это туманило взор и щемило сердце. Почему Фью молчит не отвечая на реплики Капитана, почему он скромно отходит в тень, указывая на лиловую дорожку в очередном переплетении путей? Почему все становятся гуськом, положив руки на плечи переднего? Значит, новый взлет в небо? А может, не в небо? Дорожка действительно взвинчивается в цветное месиво, но трудно определить характер движения. Подъем или спуск? А вдруг горизонталь — как нож, врезающийся в брусок вынутого из холодильника масла? Пластиковый пол раскачивается и подпрыгивает, завихряясь на поворотах. Голова кружится, как на карусели. Малыш что-то кричит… не слышно. Что это? Винт замедляет движение, мягко отбрасывая стоящих на такой же лиловый пол. Бледно-сиреневая прозрачность сменяет густую фиолетовую муть.

— Приехали, — сказал Капитан.

На лице его застыло нескрываемое разочарование. Золотой шар не обманул. Они действительно находились на дне кратера с гладкими стенами неопределенной массы. Стены расходились пятью гранями усеченной пирамиды различных оттенков лилового цвета с размытыми границами. Над однотонно лиловым цирком неподвижно висело в небе такого же цвета солнце. Трудно было представить себе что-нибудь более тоскливое и унылое. Даже картина черной пустыни с ее пыльным блеском казалась менее удручающей.

«Дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми», — вспомнились Капитану слова из древнего псалма или молитвы. Дух праздности и уныния. Даже религиозный аскетизм средневековья не возрадовался бы такому ландшафту.

— И это цвет блаженства? — спросил он с издевкой.

— Может, плюнем — и назад? — кивнул Малыш на вибрирующий круг в центре.

— Последний круг ада, — усмехнулся Библ, — все-таки надо его пройти. Разделимся, Кэп. Мы с вами начинаем с воспоминаний и предложений — сны, я думаю, нам ни к чему, — а Малыш с Аликом испытают воображение. У Алика его хватает. Встретимся здесь в пределах часа. Золотая тыква — меткое определение Алика — предложила сверить время по нашим земным приборам. Он посмотрел на часы: — У меня десять утра. Сверили?

Библ и Капитан пересекли кратер. До ближайшей стены, уходящей наклонно к подоблачным высям, было не более тридцати метров. Но при всей ясности ее фиолетовой густоты они опять же не могли определить ее массы: стена распахнулась перед ними, как занавеска, а протянутые руки нащупали только воздух. Впрочем, не это привлекло их внимание. В появившемся в стене пролете открылось необычайное и оригинальное зрелище.

Расширяясь кверху опрокинутым и разрезанным вертикально гигантским конусом в дневном свете, чуть сумеречном от неяркого, темноватого солнца, громоздились прозрачные стекловидные уровни, почти неразличимые на большой высоте. Даже вблизи трудно было разглядеть что это такое. Но если присмотреться, можно было обнаружить квазистеклянные замкнутые параллелепипеды размером около четырех кубических метров, не содержащие внутри ничего, кроме неподвижно простертого в воздухе человеческого тела. По медному, почти коричневому оттенку кожи можно было сразу опознать гедонийцев, после маленьких голубокурточников, казавшихся почти великанами вроде Малыша с его фигурой центрового баскетболиста. При одинаковом сложении только бородатые, заросшие лица позволяли издали отличить мужчин от женщин, а сосчитать их было почти невозможно.

— Тысяч сто приблизительно, — сказал Библ.

— Откуда? — усомнился Капитан. — С потолка?

— Да нет. Простой подсчет. Сколько их из трех миллионов дотянет до Нирваны? Пятая или шестая часть, не больше. Считай, полмиллиона. А сколько ступеней? Пять. Значит, здесь тысяч сто с лишним. Большой ошибки не будет.

Внезапно тела пришли в движение. Они сгибались, переворачивались, взмахивали руками и ногами, причудливо скручивались, складывались пополам и снова вытягивались. Десятки тысяч тел в однообразной, изощренной и синхронной гимнастике. Капитан вспомнил рассказ Алика о гимнастических упражнениях в фотонном газе и пояснил: