Полярный круг - Юрий Рытхэу

Потом, когда она умолкла, они снова заняли свои места.

Между Тутыном и Наташей шла оживленная беседа.

Валя взяла бокал и посмотрела на Оле.

Оле покосился на свой бокал. Шампанское еще не выдохлось. За стеклянное дно цеплялись пузырьки и, нехотя отрываясь, стремительно поднимались вверх. От одного бокала ничего не будет. В конце концов, он ведь настоящий мужчина, нисколько не хуже, чем Тутын. У того лицо еще не разгладилось после вчерашней выпивки, да и пива он высосал в театральном буфете бутылки три, не меньше, а ведет себя широко, свободно, весело.

Оле поднял бокал и тихо сказал Вале:

— За ваше здоровье!

— Спасибо, — сказала Валя и выпила вместе с ним.

Тутын кинул мимолетный взгляд на Оле. Он ничего не сказал, и за это Оле был благодарен ему. Только Наташа по-птичьи проверещала:

— А говорил — совсем не пьет…

За первым бокалом Оле тут же осушил второй, и сразу ему стало хорошо и тепло. Он уже не отводил взгляда от Вали, с удивлением обнаруживая необыкновенный цвет ее глаз — они были темно-зеленые, как скол старинной бутылки толстого стекла. Почему же они тогда, в магазине, показались ему темными?

Валя улыбалась и медленно пила шампанское, при этом не переставая курить.

Все это она делала очень красиво, изысканно (нашел правильное слово Оле), делала, как в кино. Да, по мнению Оле, Валя явно походила на киношных красивых женщин, которых он видел на экране в тесном зале сельского клуба, где воздух был напоен запахом жира морского зверя и прелых шкур. Или же в тундре, в большой яранге бригадира. Луч прожектора пробивал дым костра, цеплялся за покрытые вековой копотью жерди и ложился на полотно экрана, украшенное большим жирным пятном у правого края.

Там, в Еппыне или в тундре, Оле довольно равнодушно взирал на киношную жизнь. Иногда он вместе с товарищами поражался каким-нибудь удивительным вещам. Его удивляло, например, теплое море, возле которого сплошь, как моржи на лежбище, лежали отдыхающие. Но все это не рождало у него желания вкусить когда-нибудь от призрачной экранной жизни.

Но тут Валя волновала Оле именно схожестью с теми экранными дивами. Впрочем, она, по всему видать, вольно или невольно подражала им…

Снова заиграл оркестр, народ, как по команде, ринулся на танцевальную площадку, но Оле твердо и решительно сказал:

— Валечка, мы посидим, а Тутын с Наташей пусть потанцуют.

Проводив взглядом удалившихся, Оле налил шампанского и вдруг заговорил о себе. Девушка слушала внимательно, время от времени красивым жестом стряхивая пепел с сигареты. Оле говорил и говорил, и на душе у него становилось легче, просторнее, свободнее, будто он освобождался от тяжкого груза.

Потом он слушал Валю, повесть ее жизни, и проникался теплым и чистым чувством к ней, к ее переживаниям по поводу неудавшейся любви и короткого замужества.

Потом Оле и Тутын провожали подруг по затянутой туманом улице, неуверенно шагая по магаданскому тротуару из шестигранных железобетонных плит.

Оле проснулся с головной болью.

В окно ярко светило солнце. Возле умывальника жужжала электрическая бритва.

— Вот смотрю на свою морду, — рассуждал вслух Тутын, — и думаю, что у нас с тобой большое преимущество перед нашими бледнолицыми братьями.

У Оле было паршиво на душе, и, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, он решил поддержать разговор:

— Что же это за преимущество?

— А то, что у нас скудная растительность на лице, — ответил Тутын. — Я где-то читал: в будущем у человека отомрет все ненужное: ногти, волосы… Считай, что мы с тобой несколько впереди волосатых наших собратьев по человечеству.

Тутын умывался, фыркая как морж. Он крепко вытерся полотенцем и поставил на стол две бутылки пива.

Оле глянул на темные бутылки с желтыми этикетками на горлышках, на блестящие металлические пробки, и его передернуло.

Прежде чем присоединиться к Тутыну, он все-таки умылся, побрился, стараясь не глядеть на свое отражение в зеркале: стыдно было встретиться с собственным взглядом.

Пиво на этот раз оказалось не таким уж противным. Прежде всего оно погасило сухое жжение в горле, утолило жажду. Второй стакан Оле пил не без удовольствия, с неожиданным удивлением смакуя приятную горечь на кончике языка. «Как быстро человек привыкает к дурному», — с удивлением подумал он, снова подставляя стакан под пенящуюся струю.

Голова прояснилась, уходил тяжелый, нудный туман похмелья, и разные мысли бродили у него в голове.

— Вот что я думаю, — заговорил Оле. — Вот ты сказал о преимуществах безволосья, а я подумал о другом: отчего нас так тянет к этому?

Оле показал на пустые бутылки на столе.

— Добавить? — понял его по-своему Тутын и поставил на стол еще две бутылки.

— Почему мы это любим? — повторил вопрос Оле. — Что у нас такое в организме — как присосешься к бутылке, так не оторваться?

— Это дело ученых, — спокойно ответил Тутын. — Над этим работает целая лаборатория медико-биологических проблем. Я знаком с доктором Вольфсоном. Такой здоровенный мужик. Когда-то в Лорино работал участковым врачом, а теперь — ученый. Диссертацию защитил.

— Я ведь в свое время пил много, — вздохнул Оле. — Терял человеческий облик… Да что тут говорить! — Оле махнул рукой.

— Я тебе вот что скажу, — Тутын обтер губы кулаком, — в этом деле много неясного. Одни пьют — им ничего, а другие слабеют, как бы соскакивают с твердой тропы. Но главное — с чего люди пьют? А?

— С чего мы тут сидим и пьем? — ответил вопросом Оле. — Тебе надо идти заседать, а ты… Мне-то что, я в отпуске!

— На заседание я не пойду, — пробормотал Тутын. — Ты думаешь, я человек без самолюбия? У меня тоже есть своя гордость. И если такой тип, как Михаил Павлович, перевирает мои слова, думаешь, мне не обидно? А ведь наш земляк, из Уэлена он. Работает в издательстве, переводит книги… Не читал разве его книги про алкоголизм? К вам в тундру целый ящик таких книжек привезли. Куда нам столько?

— А у нас такой книжки нет, — вспомнил Оле. — Вообще, куда деваются чукотские книги? В нашей библиотеке их нет!

— Зато у нас, в тундре, повторяю тебе, книг про алкоголизм навалом! — сказал Тутын, и вдруг его взгляд остановился где-то далеко за спиной Оле.

Оле проследил за его взглядом. Тутын увидел новые часы, лежащие на тумбочке.

— Знаешь, Оле, я тоже хочу купить такие часы, — вдруг заявил Тутын.

— Купи, конечно, — обрадовался Оле. Он сообразил, что это удобный предлог зайти в универмаг и увидеться с Валей.

По дороге в универмаг они завернули в агентство Аэрофлота, где Оле узнал, что его очередь значительно продвинулась.

— Завтра можете зайти и купить билет, — сказала кассирша. — Дают несколько дополнительных рейсов.

Возле универмага Оле полез за деньгами, чтобы купить цветы. Тутын удивленно спросил:

— Это что, так надо?

— Валя любит цветы.

— Тогда я тоже куплю.

Многие покупатели с недоумением смотрели, как двое чукчей с громадными букетами цветов пробирались сквозь толпу в отдел часов.

Валентина еще издали узнала их и встретила улыбкой.

— Это вам, — сказал Оле, подавая букет. — Тутын захотел купить такие же часы, как у меня.

Тутын вручил свой букет. Валя, видно, была искренне смущена, подозвала из соседнего отдела Наташу и отдала ей второй букет.

Тутын выбирал часы долго и основательно. То ему казалось, что цифры светятся недостаточно ярко, то не нравился оттенок металла, на третьих по счету часах он обнаружил почти невидимую царапину.

— Часы, как жену, берешь если не на всю жизнь, то надолго, — изрек Тутын, остановив свой выбор.

Все это время Оле топтался тут же, рядом. Он пытался заговорить с Валей и мучительно подбирал слова, стараясь придумать что-нибудь разумное, интересное, значительное. Но, к удивлению своему, ничего такого не находил. Он даже как-то виновато вспомнил Зину, которой ничего не надо было говорить — без всяких слов им было хорошо.

Потом ему пришло в голову купить часы Наде, но он вспомнил, что это не поощрялось в школе.

Время от времени он встречался взглядом с девушкой, и ему казалось, что в выражении глаз ее было какое-то затаенное значение, невысказанное обещание. Он мысленно благодарил Тутына за то, что тот долго выбирал часы, много говорил, растягивая время, освобождая Оле от необходимости что-то сказать.

Тутын платил, со вкусом пересчитывая деньги, а потом неторопливо прилаживал на руке купленные часы, упаковывал старые. И при этом он не переставал разговаривать, сыпать разными умными изречениями. Похоже, что он тут же их придумывал, а может быть, они у него заранее были припасены.