Пожарский - Дмитрий Володихин

Взятие Китай-города — большой успех. Мощные стены его представляли собой серьезное препятствие для земских отрядов. Когда ополченцы все-таки преодолели его, польский гарнизон должен был понять: дни его сочтены. Та же судьба в ближайшем будущем ожидает и последнюю твердыню, которую удалось сохранить от русского натиска. И результат нового штурма будет аналогичен тому, что произошло на предыдущем приступе: всех защитников просто перебьют.

По новому календарю 22 октября приходится на 4 ноября — День народного единства. Этот праздник исторически связан с последним большим боем между земским ополчением и оккупантами. Бой закончился победой русского оружия, он приблизил окончательное освобождение Москвы. Ныне историческая память о тех событиях обновилась: Россия славит героическое усилие земских ополченцев, проливавших кровь за очищение русской столицы.

Струсь, его офицеры и русские изменники все еще хранили надежду: придет Ходкевич… придет сам король Сигизмунд… или хотя бы сын его Владислав… Смерть ледяными пальцами уже взяла их за горло, но они еще упрямились, еще боролись с неизбежной своей судьбой.

Сразу после сдачи Китай-города польский гарнизон выпустил из Кремля знатных женщин — жен и дочерей русской аристократии, оказавшейся взаперти, рядом с врагами. К знатным родам, запятнавшим себя сотрудничеством с оккупантами, отношение было недоброе. Особенно в Первом ополчении. Тамошние «старожилы», сидевшие под Москвой с аж середины 1611 года, очень хорошо помнили рассказы москвичей, как жгли родной город вместе с поляками их русские приспешники. Казаки Трубецкого слишком давно дрались с кремлевскими сидельцами и слишком много лиха приняли от врага, чтобы милосердие возобладало в их сердцах. А потому дворяне и бояре, оказавшиеся на территории Кремля, знали: почти наверняка бедных женщин ожидают позор и поругание. Никто не станет разбираться, изменничья это жена или невинная дочь человека, попавшего в осаду, как кур в ощип. Были и такие — нерасторопные, непредусмотрительные, оказавшиеся в не то время и не в том месте, но зла своему народу не творившие. И вот их драгоценные родственницы окажутся среди свирепого казачья, безо всякой защиты… Разумеется, к такому русских дворян и бояр могли только вынудить.

«Бояре же тем опечалились, куда их выпустить вон! — сообщает летописец. — И послали к князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому и к Кузьме и ко всем ратным людям, чтоб пожаловали их, приняли бы [жен] без позора. Князь Дмитрий же повелел им жен своих выпускать, и пошел сам и принял их жен с честью и проводил каждую к приятелям своим, и повелел им давать обеспечение. Казаки же все за то князя Дмитрия хотели убить, потому что грабить не дал боярынь»[227].

Именно тогда, в связи с постепенным выводом из Кремля тамошних сидельцев, произошли события, украшающие репутацию Пожарского больше, чем все выигранные им сражения.

Для Дмитрия Михайловича Пожарского значительно легче было бы отдать несчастных женщин казакам. Если смотреть на ситуацию с точки зрения прагматического интереса, то доброе согласие князя с казаками могло укрепить боеспособность ополчения. Отсутствие денег для выплаты казакам жалования, отсутствие провианта для их прокормления, вражда между казаками и дворянами подтачивали единство земской армии. И тут на Пожарского сваливается возможность, ничем не жертвуя в материальном смысле доставить казакам большую радость. Ну а поступок прямо противоположного свойства — тот, что и был совершен в действительности, — усилил и без того неприязненные отношения между вождем дворянского ополчения и казачьей стихией.

Но Дмитрий Михайлович проявил твердость, не дав «грабить боярынь», да и не только о грабеже идет речь…

Почему?

Прежде всего, князь не дал развратить себя Смутному времени. Всеобщая низость и подлость вроде бы разрешали и самому опуститься, не думать ни о чем, помимо простейших выгод на ближайшее время. Но Пожарский не думал о выгодах — ни о дальних, ни о ближних. Он не видел отличий между временем до Смуты и тем, которое наступило с ее приходом. Образцы правильного поведения универсальны. И Пожарский повел себя правильно, не размышляя, чем придется ему за это расплачиваться.

Правильно было защитить боярынь прежде всего из соображений веры, ради Христа.

Правильно было не дать их в обиду, поскольку и сам Дмитрий Михайлович — служилый человек по отечеству. Пусть и невеликий, но аристократ. Как мог он отказать в защите людям, принадлежащим той же общественной среде?

Правильно было сохранить честь и достоинство беззащитных, поскольку Минин и Пожарский восстанавливали старый порядок. А старый порядок предполагал защиту от бесчестья силой закона. И раз он был признан идеалом, что ж, оставалось этого идеала придерживаться.

Наконец, правильно было просто показать распоясавшимся гультяям, кто в войске хозяин. Тот же Трубецкой многое разрешал казакам. Порой он просто не контролировал казачьи отряды, формально входившие в состав Первого ополчения. Много ли Дмитрий Тимофеевич добился своим попустительством? Как покажут события ближайших месяцев, он даже не сумел заработать популярность в казачьем сообществе. Пожарский требовал дисциплины, он наводил порядок железной рукой. Он готов был рисковать, требуя подчинения, проводя свои решения в жизнь любой ценой. Но разве не такой и должна быть армия? Если полководец приказывает, а подчиненный делает по-своему, то это не армия, а сброд.

Обороняя честь «боярынь», Пожарский показал себя благородным человеком, добрым христианином и разумным военачальником. В конечном итоге — неразвращенным человеком в развращенное время. Едва ли не этим его поступком впечатлился И. Е. Забелин, когда написал о Дмитрии Михайловиче: «Храбрый, мужественный и искусный воевода, никогда не отступавший от опасности в битвах, отличается… гуманными качествами характера».[228]

Вскоре польский гарнизон принужден был сдаться на милость победителей…

Между очищением Китай-города от поляков и капитуляцией Кремля — всего несколько дней. Но это дни, наполненные высоким драматизмом.

Для поляков это были дни мучений и ужаса: их ожидало возмездие за все «воинские преступления», говоря языком современной политики. Для соединенных с ними представителей русской аристократии неизбежный исход также не сулил радужных перспектив, им было чего опасаться. Для казаков ожидание наполнилось предвкушением богатой добычи: не дали наиграться женщинами, так хоть казной вдоволь насытят! Для Минина и Пожарского с верными ополченцами наступило тревожное время. Оба понимали: сдача поляков произойдет со дня на день. Но как не допустить страшной резни? Как сохранить порядок в армии? Как распорядиться, наконец, пленниками, если самим земцам нечего есть?