Подарок мертвеца - Шарлин Харрис

— О, Фелисия много говорит о Викторе, — горько произнес Дэвид. — Но, если хотите знать мое мнение, она использует Виктора в качестве предлога, чтобы болтаться рядом с Джоэлом… и Дианой.

Он торопливо упомянул имя Дианы, как будто это прикрыло бы то, что он на самом деле имел в виду.

То была интересная мысль, но я гнула свою линию.

— А существует ли кто-нибудь, кто присматривал бы за Виктором потому, что имеет причины думать, будто мальчик каким-то образом причастен к случившемуся с его сестрой?

Я поймала себя на мысли, что, когда Виктор сидел напротив меня, якобы выплескивая свои сокровенные страхи, он мог таким образом разыгрывать сцену, чтобы прикрыть собственную вину.

— Мы думали… Я говорил с Джоэлом об этом… Виктор такой скрытный. Он исчезает, а потом не говорит, где был… Он слишком много времени проводит с этим парнем, Барни, а родители Барни не… Они христиане и ходят в одну из церквей, где люди носят обувь от «Биркенстока»[35] во время службы. Виктор часто запирает свою дверь. Мы боялись, не балуются ли Виктор и его друг наркотиками, но он приносит домой хорошие отметки. Он занимается борьбой, он сильный мальчик, но мы беспокоимся…

— Вы чувствуете в Викторе что-то неизвестное и чужое, — заметила я.

— Вы знаете, в чем тут дело? — кивнув, в открытую спросил он. — В конце концов, по какой-то причине он пришел, чтобы поговорить с вами. Если он не явился сюда, чтобы заняться сексом…

— Просто невообразимо, чтобы он пришел ко мне по другой причине, — серьезно сказала я. — Так ведь?

У Дэвида снова стал очень пристыженный вид.

— Я не занимаюсь сексом с подростками, — сказала я. — Ни с одним, ни с двумя одновременно. Этим я не интересуюсь.

Поскольку мой голос был ровным и невозмутимым, Дэвиду нечем было подпитывать свой гнев, и он впал в противоположное чувство: замешательство и участие.

— Тогда почему Виктор был здесь?

— Вы должны спросить об этом самого Виктора, — ответила я.

Учитывая, что мальчик провел несколько месяцев, думая, что его отец может быть как-то вовлечен в исчезновение Табиты, он был образцом умственного здоровья. Он, казалось, почувствовал такое облегчение, поделившись своей ношей. Казалось, Виктор был также счастлив рассказать кому-то о своей сексуальной ориентации. Мальчику нужен был психотерапевт, но я не могла поверить, что он когда-нибудь посещал психотерапевта. Именно об этом я и сказала.

— О, некоторое время он его посещал, — ответил Дэвид, торопясь заверить меня, что они сделали для мальчика все, что могли. — Но Фред — человек старой закалки. Он думал, что Виктор должен просто забыть все эти проблемы и продолжать жить. Возможно, Фред поговорил с Дианой и Джоэлом и убедил их принять его точку зрения, потому что, когда Виктор переехал сюда из Нэшвилла, они больше не водили его к психотерапевту. По правде говоря, Виктору стало много лучше, как только он очутился в Мемфисе.

— Итак, Фред не хотел, чтобы мальчик с кем-нибудь еще разговаривал, — сказала я. И, когда Дэвид удивился, пояснила: — Не с психотерапевтом. Он просто старомодный человек, из тех, кто считает: нужно держать свои проблемы при себе и позволить времени их залечить.

Я была готова к уходу Дэвида. Мне не хотелось видеть еще кого-нибудь из этой большой семьи.

Вообще-то лучше, если бы я никогда не слышала о Табите Моргенштерн. Лучше бы я никогда не стояла на могиле в кладбищенском дворе. Но я не могла избавиться от мысли, что меня направили к этой могиле, пригласили в Мемфис, чтобы я нашла ребенка, и я сделала именно то, чего от меня добивались. С самого начала мной кто-то манипулировал.

— До свидания, Дэвид, — сказал Толливер, и Дэвид как будто слегка испугался, что мы готовы выпроводить его.

— Еще раз… — начал он, вставая.

— Да, я знаю. Вам жаль, что вы меня так назвали, — произнесла я.

Я чувствовала себя такой усталой, как будто плоть могла вот-вот сползти с моих костей. Идти в кровать было еще рано, и я сомневалась, ела ли что-нибудь с давно прошедшего легкого завтрака.

Наконец Дэвид оказался за дверью, и Толливер решил:

— Мы немедленно закажем еду в номер.

Он позвонил в обслуживание номеров и сделал заказ, и, хотя мы позвонили в необычное время, нам быстро принесли еду.

Мы ели в молчании. Я размышляла. У нас было много времени, чтобы подумать, поскольку мы долго находились в дороге. Я прокручивала в голове все, что мне было известно об этом деле, с самого начала.

Табита Моргенштерн. Одиннадцать. Насколько я могла судить, обожаемый ребенок. Родители евреи, принадлежащие к высшему классу общества. Похищена в Нэшвилле. Похоронена на старом христианском кладбище в Мемфисе. Ни один из ее родителей, как утверждали газеты, никогда ни за что не арестовывался. Ее старший сводный брат — тоже. Но этот сводный брат видел отцовскую машину рядом с домом в тот день, когда исчезла Табита.

Табита имела дедушку и бабушку, которые жили в Мемфисе, но часто приезжали в Нэшвилл. Ее дедушка и бабушка Моргенштерны, казалось, обожали ее. Вообще-то Виктор сказал нам, что дедушка часто водил ее на разные увеселения один. Должна ли я подозревать Бена Моргенштерна в том, что тот забавлялся с ребенком? Я вздохнула. И у Табиты имелся дедушка по первому браку отца, Фред Харт, который как будто оставался в близких отношениях с бывшим зятем.

Фред Харт, выпускник Бингэма, имел жемчужного цвета «лексус», похожий на тот, что Виктор видел по соседству с домом в утро похищения. Виктор решил, что видел машину отца, потому что видеть ее в тех краях было естественным, но вдруг вместо отцовского он видел «лексус» деда?

А еще у Табиты была тетя по первому браку отца, Фелисия Харт, и дядя, Дэвид Моргенштерн. Оба они учились в Бингэме.

Дэвид, казалось, завидовал успеху брата, хотя, насколько я могла судить, любил племянницу. Фелисия, привлекательная женщина, вроде бы обожала мужской пол. В этом не было ничего неправильного. Она также опекала племянника, и в этом тоже не было ничего неправильного.

Я потерла обеими руками лицо.

Я должна что-то извлечь из этой информации то, что поможет упокоить Табиту в мире.

Теперь, когда я сидела в номере вместе с Толливером, мне в голову приходило столько мыслей, которые не должны были приходить, что это становилось невыносимым. Я уронила руки на стол и посмотрела на него. Толливер случайно поднял глаза именно в тот момент, и наши взгляды встретились. Он положил вилку.

— О чем ты думаешь? — спросил он очень серьезно. — Что бы ни было у тебя на уме, по-моему, тебе лучше об этом рассказать.

— Нет, — так же серьезно ответила я.