Месть - Владислав Иванович Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Буду, — ответил Чудов.
Повисла пауза. Лидак в упор смотрел на Чудова, но Михаил Семенович не отводил взгляда.
— Может, мне написать заявление об уходе? — спросил Отто Августович.
— Не болтай ерунды! — одернул его Чудов.
— Потому что я все равно не возьму его на работу. Вам придется уволить меня, поставить другого директора, который, возможно, сделает под козырек и возьмет вашего Николаева даже завкомиссией. А я и уборщиком его не приму.
— Это твое право, ты директор и обязан решать кадровые вопросы сам, — проговорил Чудов.
— Но почему ты тогда хочешь звонить мне, если знаешь, что я его не возьму? Почему?!
— Видишь ли, я в глаза не видел этого Николаева и верю тебе, что это совершенно омерзительный тип. Но иногда возникают ситуации, когда твое знание о предмете не имеет никакого значения. Никакого. Вот это как раз такой случай, — Чудов стер ладонью пылинки со стола. Когда он волновался, он всегда стирал пылинки, даже если их не было.
— Тебе бы, Миша, в разведке работать, цены бы тебе не было!
— Людмила Кузьминична мне то же самое говорит, — улыбнулся он.
— Как она?
— Как конь летает!
— Передавай ей самые нижайшие от меня и моей половины, — сказал Лидак.
— Спасибо, зашли бы как-нибудь?
— Да, давненько мы не собирались… — Лидак улыбнулся, вытащил платок, протер глаз, точно соринка попала. — Вот и правый глаз чешется! — усмехнулся он. — Ты пойми, я ведь все понимаю. Ну, конторщик он, так черт с ним, мне и конторщики нужны. Есть кому политические панегирики писать. Но был бы он хоть человек приличный, а тут… Мне же и тебе хочется помочь, и не потому, что ты мой начальник и вождь, а потому что я уважаю тебя и люблю!.. — Лидак вздохнул. — У тебя коньяка нет?
— Нет… — Чудов улыбнулся, глядя на Лидака. — Что, так хочется?..
— Соточку!..
— Сейчас принесу!
Чудов вышел и через минуту вернулся, поставил на стол полстакана коньяка.
— А ты?
— Ты знаешь мой принцип!..
Лидак с иронией посмотрел на друга.
— Иногда даже Киров предлагает выпить, а я не могу! — улыбнулся Чудов. — Устанем, как черти, приедем откуда-нибудь с конференции, он и говорит: давай по сотке! А я не могу! Не поверишь: не могу и все! Чокнусь с ним и на стол ставлю. А дома — сколько угодно!..
— Ну ладно, за тебя!
Лидак хотел уже выпить, но вдруг остановился, посмотрел на Чудова.
— Ну, ты меня сразил с этим Николаевым! Нет, это что-то невероятное! Прямо «Аэлита» Толстого!..
Лидак выпил, пожевал губами, наслаждаясь послевкусием, помял мочку уха. Они смотрели друг на друга и улыбались.
18
Николаев, пропустив пару рюмок за ужином, в лицах расписывал свою победу и поражение парткомовцев. Он и мысли не допускал, что кто-то мог просить за него, приписывая успех восстановления в партии лишь собственному красноречию.
— Выговор это ерунда, снимут через неделю! — махнул он рукой. — Я им сразу сказал: товарищи, я участвовал в революции, в гражданской войне, вы кого вычистить собрались? Мы для чего Советскую власть устанавливали? Чтобы некоторые буржуазные элементы нам свою волю диктовали? Не пойдет! По-нашему будет, по-рабочему! Я все же из пролетариев, в трудовых битвах закаленный, меня голыми руками не возьмешь!
Николаев говорил все это для Мильды, но она не слушала, ожидая, когда он встанет из-за стола и она сможет убраться и помыть посуду. Мильда была встревожена состоянием Аглаи и думала, как убедить Сергея повстречаться с ней и помочь Ганиным. И потом ее встревожил их разговор и имя Сталина, вызвавшее внезапный страх Аглаи, точно он и является причиной всех ее бед. Но при чем здесь Сталин, который живет в Москве и вряд ли вообще подозревает о существовании супругов Ганиных? И все же за всем этим кроется какая-то страшная тайна, разгадать которую она не в силах.
Николаев выговорился, опьянел, поднялся из-за стола, поблагодарил Мильду за вкусный ужин и ушел к себе. Мильда помыла посуду и присела у плиты. Ей не хотелось идти в комнату, выслушивать пьяную похвальбу мужа, который становился несносен после второй рюмки. Третья его просто валила с ног. Она знала, что ночью он будет приставать к ней, и думала об этом с содроганием в душе. Войдя в комнату и перехватив его плотоядный взгляд, Мильда сразу же заявила, что чувствует себя очень плохо из-за женских дел, и завтра должна пойти к врачу. Николаев обозлился, стал кричать, что она его законная жена, даже попробовал взять ее силой, но Мильда, отшвырнув его, вышла из комнаты. Ее трясло от отвращения к нему, и она со страхом смотрела на дверь спальни. Если он прибежит на кухню, она вообще уйдет из дома и отправится ночевать к сестре Ольге. Но Николаев не появился.
Когда она вошла через полчаса в спальню, Николаев уже спал.
Она осторожно разделась и прилегла с краю. Закрыла глаза. И сразу же возник пихтовник, Сергей лезет на верхушку пихты и режет веники для бани. Внизу ветки уже старые, иголки твердые, а вверху мягкие, молодые и нежные.
Набросав с верха веток, он зовет ее подняться к нему. Она легко добирается по смолистой пихте к макушке, где стоит Киров, и ее не пугает страшная высота. Сергей подхватывает ее и прижимает к себе.
— Посмотри, — шепчет он.
Сквозь пушистые короткие ветки сверху видна вся округа. Белые с черными прогалинами поля, а между ними в узкой ложбине похожая на перевернутую лодку, припорошенную снегом, приютилась ее деревушка, куда родители перебрались из Латвии. Она прожила в ней до семнадцати лет, а потом поехала в Лугу учиться. По одной из дорог медленно тянется телега с сеном. Лошадь плетется еле-еле, хотя воз небольшой. Возница дремлет, закутавшись в овчинный тулуп. А дальше волнами черно-белый лес, уходящий далеко к горизонту. Солнца нет, небо набухло, и еще через секунду начинает идти снег, словно вчера и не было
