Витязь. Владимир Храбрый - Владимир Афиногенов

- Пока не надо, Карп… Не говори так. Я ведь по мужу еще и сороковины не справила… - Но слова словами, а глаза Алены вспыхнули радостным огнем.

Глава 7. ВСТРЕЧИ

Вот и поднялась Мамаева великая силища. На Русь поднялась! Дивясь необъятным водам Итиля, ехала на арбах, где лежали кованые латы, длинные тяжелые копья и арбалеты, наемная рать фрягов. В центре войска пешим порядком двигались бесермены, армяне, черкесы, ясы, аланы, буртасы - народы Кавказа. Конные подвижные ордынские сотни окружали это разномастное воинство, словно скорлупа середину яйца, не давая растекаться в стороны и сохраняя порядок.

Скрип телег и рев верблюдов слышался на десятки верст, а многочисленные табуны коней и стада баранов поднимали такую пыль, что вороны, летящие сзади, старались набирать большую высоту.

На другой день перехода войско Мамая остановилось, и в густых дремотных лесах на левом берегу Итиля застучали топоры и завизжали пилы: великий приказал строить плоты. Их вязали воловьими ремнями. Когда переправились на другой берег и бросили ненужные бревна, то они почти запрудили реку…

Прорицатель Фериборз спустил к реке лодку, доселе хранившуюся в скальной нише, заполненной водой, поставил парус и поплыл, оглядываясь на глиняный город с белыми минаретами. Сердце Фериборза радовалось - он везет своему повелителю Тохтамышу весть, за которую тот хорошо заплатит. К тому же он, Фериборз, немало приложил усилий, чтобы подвигнуть Мамая на этот рискованный шаг - пойти войной на урусов.

Тохтамыш, узнав о походе темника, подергал золотую серьгу в правом ухе, подарил одну из своих гаремных красавиц прорицателю и отправил тайно в стан Мамая соглядатаев, чтобы они следили за его продвижением в сторону Москвы.

Опустел Сарай. По кривым улицам ветер носил мусор. Не стоял привычный конский топот конной гвардии повелителя - лишь ревели ишаки бедняков да купцов.

Со своим товаром Музаффар с Зухрой заблаговременно нашли приют у владыки Ивана, в православной церкви. В обычные дни купцов не трогали, но перед походом повелителю нужны большие средства… В церкви у владыки находились и пленники ханского поруба - Игнатий Стырь и отрок Андрейка.

Все они сейчас собрались в притворе[80]. Музаффар и Зухра отчужденно косились на христианские иконы.

Старенький благообразный владыка, то и дело поправляя сползающую палицу[81], служил литургию в храме при отверстых церковных вратах, которые с начала Пасхи не затворяются всю Светлую седмицу в знак того, что Иисус Христос отверз православным врата Небесного Царства.

Паству сарайского епископа составляли плененные ордынцами воины-урусы, проданные в рабство женщины и дети, русские купцы и даже некоторые ордынцы, сменившие язычество или ислам на христианство.

Закончив службу и подождав, пока храм опустеет, владыка велел привести из притвора дружинника Стыря и Андрейку. Сам же, принялся рассматривать доставленную из Москвы одним генуэзским купцом только что отчеканенную на монетном дворе серебряную деньгу Андрея Федоровича Ростовского.

Радовало владыку изображение, что на деньге было выбито с лицевой стороны: зверь, стоящий боком, и рядом бородатый человек с мечом в замахе в правой руке, но глядящий в обратном направлении от зверя…

«Зверь - это Орда есть и Мамай-безбожник, а человек - русский, не боится, спину кажет, но оружие наготове держит… - думал владыка. - Пошел зверь-то снова на землю русскую… Да ничего! Только бы князь Дмитрий Иванович наготове был… Не испугался бы…»

Привели Игнатия Стыря и Андрейку. Владыка осенил их медным крестом с изображением распятия и сказал:

- Настало время вам скакать в Москву с поломянной[82] вестью, что ордынский змий выступил с войсками на Русь. По Дону… Непременно скажите, что пошел по Дону. Запомните… Коней даст вам Музаффар…

Поклонившись Спасителю, а в притворе иконе святого великомученика Георгия Победоносца, пронзающего копьем гада, Игнатий и Андрейка попрощались, поблагодарили за все и сели на коней, как только на землю опустились сумерки.

Двигались они больше по ночам, а днем отсиживались в донских тугаях или густом лесу. Через три дня догнали медленно ползущую армию Мамая, скрытно обойдя и подивившись несметному числу воинов, дали полную волю коням и поскакали даже днем.

«Хорошо, что сходили зимой на Куликово поле после Рясского. Вон он, гад ползучий, Доном и двинулся… - думал Игнатий. - А силища-то у него! Силища… Вот бы его копьем… как Георгий Победоносец гада… А проткнуть не просто будет. Ан непросто!»

Он глянул на Андрейку, скакавшего рядом.

«Молодец! Ни разу не пожаловался за время пути… Куда же мне его пристроить?.. Скоро такое начнется. Заполыхает земля, польется кровь. Затеряется малец, убить могут… Господи, в какое тяжелое время живем. А пристрою я его пока у своей матушки. Поди, и ждать меня перестала… Может, и в живых уже нет…»

На рассвете, подъезжая к рязанской земле, услышали гулкий конский топот, скрип подвод, крики погонщиков - по говору, свои, русские. Но не рискнули выезжать навстречу: мало ли что!

Схоронились за кустами, стали наблюдать.

По одежде вроде московские. У Стыря радостно заколотилось сердце, когда в одном из сидящих на подводе он узнал Захарию Тютчева, не раз ходившего послом в Орду по поручению великого князя Дмитрия Ивановича. Судя по всему, снова едет туда же, вон как возы полны и сколько стражников!

Захария не узнал дружинника Стыря, исхудавшего, с впалыми щеками, с запавшими от бессонницы глазами.

Вооруженные охранники быстро окружили внезапно появившихся из леса людей.

- Боярин Тютчев, аль не узнаешь? - устало спросил Стырь.

- Постой, постой… Игнатий?! - Захария спрыгнул с телеги. - А мы ведь давно тебя похоронили…

Стырь слез с лошади, и боярин крепко его обнял.

- Откуда?.. Как?.. - сыпал вопросами посол. Он приказал остановиться и раскинуть на лесной поляне скатерку.

За трапезой поведал Игнатий о своих мытарствах.

- Да, брат, дела… А я вот еду навстречу змию и жив ли останусь - не ведаю… Может, сделают из моей шкуры барабан. А ехать надо!.. Видимость создать, чтоб задобрить… Сколько уж годков дань не платили… А что за малец с тобой, Игнатий?

- Да вместе в ханском порубе сидели, и вместе бежали. Рисованием занимался. Пленник, сирота, - Стырь рассказал о судьбе мальчика.

- Кто ты, Андрейка? - ласково положил руку на плечо мальцу Захария.

- Рублев я…

- Иконы рисовать хочешь?

- Хочу.

Тютчев потрепал Андрейку по плечу:

- Вот что, Игнатий, разыщи-ка ты иконописца Феофана Грека и определи мальца к нему в ученики. Скажи: Тютчев, мол, просил… - Он поднялся. - Ну, брат, тебе с вестями в Москву надобно, и мне пора. На всякий случай - прощай…

- Спасибо, боярин. Ты только возвращайся. Возвращайся обязательно.

Они расцеловались троекратно и тронулись всяк своим путем.

А сейчас автор хотел бы привести отрывок из «Сказания о Мамаевом побоище», где говорится о приходе Захария Тютчева в Орду: лучше об этом уже никому не дано написать.

«Когда пришел Захария в Орду, взяли его темные князья и поставили перед царем Мамаем. Захария же повелел все золото, посланное великим князем, перед царем положить. И сказал Захария: «Государь наш князь великий Дмитрий Иванович всея Руси в отечестве своем здравствует и о твоем государевом здоровье прислал меня спросить и это золото тебе прислал царской ради почести».

Увидел царь много золота и возъярился, исполнившись гордости. И сбросил башмак с правой ноги, и сказал Захарии царь: «Дарую тебе башмак от великой славы моей, такова наша царская почесть для тебя и для того, кого хотим жаловать».

Захария пал на колени у ноги царской и благодарил мудро и красноречиво. И весьма подивился царь красоте и мудрости словам Захарииным. И сказал царь Захарии: «Что умыслил Дмитрий, пахарь мой, для чего прислал мне золото это, или думает, он равен мне?» И повелел золото татарам взять, сказав им: «Купите себе плети для коней!» И сказал царь Мамай: «Золото твое, Дмитрий, и серебро все будет в руках моих, и землю твою разделю тем, кто служит мне верою и правдою, а самого тебя приставлю стада пасти верблюжьи!» Захария же исполнился ярости и сказал царю: «Что ты говоришь это такому великому государю! Бог что захочет, то и сотворит, а не то, что ты хочешь!» Предстоящие тут князья темные выхватили ножи, хотя Захарию зарезать, говоря: «Тауз кали так - что ты говоришь!» Царь же Мамай рассмеялся и не велел Захарию и единым пальцем тронуть. И сказал царь Захарии: «За красоту твою и за премудрость не повелел тебя погубить!» И опять сказал царь к нему: «Люб ты мне, Захария, и подобает тебе моей царской милости всегда предстоять, служить мне, Захария. Сотворю тебя властителем на Руси, и будешь ты подобен Дмитрию, ему же ты ныне служишь!» И ответил Захария царю, а сам помыслил в сердце своем слова обманные сказать царю, и сказал Захария: «О, царь, не подобает послу, не завершив дел всех, к другому государю отбежать. Ежели, царь, хочешь меня помиловать и сделать слугой своим, то ты повели, царь, дать мне грамоты посольские, и я пойду и отдам их великому князю Дмитрию Ивановичу, и посольство свое свершу, да будет род мой почтен людьми. И, пойдя, там клятву с себя сниму и опять к тебе возвращусь. И я, царь, и тебе верен буду, поскольку не изменил первому государю».