Тотальный шпионаж - Курт Рисс

Дальнейшим расследованием было установлено, что подлинным инициатором созыва этого «патриотического митинга американцев» был Эрнест Тен-Эйкен — один из руководителей тайной гитлеровской организации в Чикаго. В то время Эйкен служил чертежником в известной чикагской фирме «Брассерт и К0».

«Удержать Америку вне войны» — чьи слова напоминает нам эта фраза? Как ни странно, — Вальтера Шелленберга, руководителя АО в США, о котором в последнее время почти ничего не было слышно. Примерно в середине июля 1941 года иммиграционные власти выдали ордер на его арест. Однако ордером не пришлось воспользоваться, ибо разыскать Шелленберга оказалось невозможным. И немудрено, ибо 15 июля он отплыл в Лиссабон на борту парохода «Вест Пойнт». В официальном списке лиц, выехавших на этом корабле, Шелленберг значился на 7-й странице как сотрудник германского генерального консульства в Нью-Йорке. Запрошенный по этому поводу государственный департамент ответил: Шелленберг был причислен к дипломатическому корпусу на том основании, что германское посольство объявило его финансовым экспертом по займам Юнга и Дауэса. Само собой разумеется, что Шелленберг не имел ничего общего с этими займами.

Позвольте, да разве сам Шелленберг не настаивал всегда на том, что он был американским гражданином? Быть может, он лгал? Или, быть может, он был американским гражданином, и, тем не менее…

Как бы ни обстояло дело, в Америке Шелленберга нет. А ведь в последний раз Вальтера Шелленберга видели в пятницу 22 марта 1941 года в Нью-Йорке. Он сидел в президиуме многолюдного митинга, созванного комитетом «Америка прежде всего». В президиуме! В течение всего митинга он самодовольно улыбался и время от времени помахивал маленьким американским флажком.

«Неизвестные солдаты» шпионажа

В первые недели войны Германии против СССР циркулировало немало слухов об арестах и «самоубийствах» известных гитлеровцев; слухи эти, впрочем, быстро опровергались. Сами по себе они ничего не означали. Важны были причины, их породившие. Обстановка в стране и в лагере гитлеровцев изменилась. На смену недавнему чувству уверенности пришло беспокойство. Геринг, Гаусгофер, Уде и некоторые другие фашисты якобы предостерегали Гитлера против русской кампании и потому навлекли на себя его гнев. Об этих людях как раз говорилось, что они арестованы, «покончили с собой» и т. д. Все это и тогда было маловероятным. Более правдоподобно, что они навлекли на себя гнев Гитлера как раз тем, что не предостерегали его от русской авантюры. Этого же сделать они не могли, так как сами не были правильно информированы.

Русская авантюра Гитлера с первого же часа была обречена на провал из-за недостатка достоверных и полных данных, представленных военной разведкой. По сравнению со сведениями, которыми немцы пользовались перед вторжением в Голландию, Бельгию, Францию и другие страны, вторжение в СССР фактически было прыжком в темноту. Даже сам Гитлер признавался в этом в своей речи 3 октября 1941 года: «Мы не имели представления, — сказал он, — о гигантских размерах подготовки, проведенной этим врагом».

Еще хуже было то, что немецкие шпионы, действовавшие в Советском Союзе, с момента начала войны перестали подавать какие-либо признаки существования.

Таким образом, в то время как германская армия совершала свой поход в неизвестность, начав войну против страны, которая предварительно не была завоевана «тотальным шпионажем», — в это время на западе и на севере происходили непонятные и неприятные события.

Это особенно относится к Франции, где аппарат контрразведки, находившийся в руках гестапо, не справился с поставленными перед ним задачами. Положение было настолько серьезным, что в начале августа вся система контрразведки в оккупированных странах была изъята из рук гестапо и передана в руки военного министерства, т. е. армии. Впервые это стало известно 21 августа, когда в Париже было арестовано 6 тыс. «евреев». Начальник парижского военного округа генерал Гейнрих фон Штюльпнагель упоминался, между прочим, в прессе как руководитель этой операции. Инициатором этой «чистки» среди агентов гестапо, орудовавших во Франции, был, как утверждают, сам Генрих Гиммлер. Одновременно он потребовал от Отто Абеца объяснения по поводу роста антифашистских настроений среди французов.

В то же время днем и ночью английские бомбардировщики во все возрастающем количестве сбрасывали свой груз над оккупированными странами и над городами самой Германии. Могла ли одна только случайность систематически наводить их на пункты, где они наносили Германии самые чувствительные удары? Каким образом удавалось им обнаруживать склады, полные боеприпасов? Каким образом могли они разрушать заводы, производящие точные приборы и особо важные авиадетали? Каким образом они догадывались, где наносить удары по тем самым железнодорожным узлам, которые в данный момент были особенно важны для бесперебойного подвоза боеприпасов на фронт? В те дни полковнику Николаи, вероятно, казалось, что вся Европа стала одной огромной контрразведывательной организацией.

Вряд ли полковнику Николаи спалось тогда хорошо.

Полковник Николаи, вероятно, думал о Бельгии периода первой мировой войны, о Бельгии, ненавидящей германскую оккупационную армию, изобретающей тысячи новых способов оповещения союзников, сообщающей о передвижениях германских войск, об их планах, их силе и слабости.

Игрушечные воздушные шары с важными сведениями, которые попутный ветер относил в нужную сторону; ничего не означающие детские каракули и рисунки, которые в действительности были сложным кодом; сотни, тысячи школьников, стоящих у железнодорожного полотна и считающих эшелоны и вагоны для того, чтобы союзное командование имело точные данные о численности и о расположении германских войск; тысячи уловок, которые могли возникнуть только в уме народа, объятого ненавистью и отвагой. Эти годы — 1914–1918 — были кошмаром для полковника Николаи.

И сейчас ему должно было казаться, что история повторяется!

Германское верховное командование не строило себе иллюзий, когда спустя 25 лет вторично отдавало приказ о вторжении в эти небольшие и беззащитные нейтральные страны. Оно знало наперед, что население этих стран встретит завоевателей не с распростертыми объятиями. Оно отдавало себе отчет в том, что солдатам придется иметь дело с ненавистью, террором и сопротивлением. Может быть, немцы недооценивали силу сопротивления покоренных народов? Может быть, они считали, что безоружный народ не является угрозой для армии, вооруженной до зубов? Наконец, они были уверены в том, что гестапо позаботится обо всем. Гестапо отлично знает, как обращаться с народом, который отказывается покориться.

Гестапо, не теряя времени, приступило к делу. Палачи и агенты приходили в оккупированную страну одновременно с войсками. Они не жалели усилий, но даже их озадачила и удивила ненависть «покоренных народов».

В Польше публичные казни стали ежедневным явлением. В Чехословакии сопротивляющихся ставили к стенке и расстреливали.

В Норвегии концентрационные лагери, пытки, голодная смерть стали повседневным уделом тех, чьи сердца были полны ненависти к немцам.

В течение сентября и октября 1941 года смертные казни в оккупированных странах чрезвычайно участились, а сотни арестов и десятки убийств совершались ежедневно. Истинные масштабы всех этих злодеяний пока еще неизвестны.

Однако весь этот чудовищный террор не приводил к желаемым для немцев результатам.

В Норвегии ненависть к оккупантам все более возрастала. В Голландии патриоты носили запрещенные значки. В Польше они организовали отряды, которые занялись партизанской войной. В Афинах они сняли с Акрополя флаг со свастикой и растоптали его. Во Франции они превратились в глухонемых и, казалось, не замечали германского солдата, когда он обращался к ним с вопросом или предложением.

Все это было весьма неприятно. Но с этим еще можно было либо мириться, либо бороться. Значительно хуже было другое. Люди, которым немцы не пришлись по вкусу, начали шпионить. Шпионаж! Помощь врагу! Теперь гестапо ввело в бой свои силы. Виновные находились, осуждались, казнились.

В 1916 году полковник Николаи пытался бороться со шпионажем в Бельгии путем запрещения населению переезда из одного пункта в другой. Теперь к этому средству гитлеровцы прибегли во всех оккупированных странах. Запрещено было даже переезжать из одной деревни в другую, соседнюю. Это ограничение свободы передвижения было распространено даже на швейцарских и американских консульских чиновников. Все это весьма неблагоприятно и угнетающе отражалось и на самих немцах. Они уже не чувствовали себя так уверенно, как раньше. Теперь против них самих проводилась своего рода «война нервов»; и эта война требовала жертв с обеих сторон.