Асканио - Александр Дюма

Говоря это, Бенвенуто и не думал бежать, а сам теснил противников. Однако он отходил от стены самое большее на шаг, на два и тотчас же опять прислонялся к ней, беспрерывно нанося удары. Несколько раз он умышленно приоткрывал плащ, показывая, что никакого золота у него нет и в помине. Бенвенуто делал это на тот случай, если бы слуга графа д'Орбека успел предупредить грабителей; ведь негодяй куда-то исчез как раз перед его уходом. Уловка прекрасно удалась.

Видя спокойную уверенность Бенвенуто и то, как проворно он владеет шпагой, слишком проворно для человека, отягощенного тысячей полновесных экю, наемники призадумались.

– А что, может, мы и впрямь ошиблись, Ферранте? – тихо спросил Фракассо.

– Боюсь, что так. Тот был вроде пониже. А если это он, то никакого золота при нет нем; одурачил нас проклятый виконт!

– Золото? Это у меня-то? – вскричал Бенвенуто, делая блестящий выпад шпагой. – Да у меня в кармане всего-навсего пара стершихся медяков! Но если, ребятки, вы вздумаете их отобрать, то медяки обойдутся вам дороже чистейшего золота, да еще вдобавок чужого, так и знайте!

– Вот черт! – воскликнул Прокоп. – Да он в самом деле военный. Где это видано, чтобы золотых дел мастер так управлялся со шпагой!

Потейте тут с ним, сколько вашей душе угодно, а я не такой дурак, чтобы драться ради одной славы.

И Прокоп, ворча, покинул поле боя. Ослаб натиск и остальных бандитов, ибо они были сбиты с толку и лишились поддержки товарища.

Бенвенуто воспользовался этим, отошел от стены и направился к замку; однако он все время держался лицом к бандитам, на ходу отбиваясь от них, словно дикий вепрь, в которого вцепились охотничьи псы.

– Идемте, идемте со мной, храбрецы! – говорил он. – Проводите-ка меня до Пре-о-Клер. Там в Мэзон-Руж живет моя краля; ее папаша торгует вином, а сейчас она ждет не дождется меня. Если верить россказням, эта дорога небезопасна, и я не прочь иметь охрану.

После этой шутки Фракассо тоже отказался от преследования и присоединился к Прокопу.

– Дураки мы с тобой, Ферранте! – сказал Маледан. – Это вовсе не Бенвенуто.

– Напротив, это он и есть!– воскликнул Ферранте, заметивший набитую золотом корзинку под мышкой у Бенвенуто, случайно распахнувшего свой плащ.

Однако было слишком поздно– до замка оставалось не больше полусотни шагов, и Бенвенуто принялся кричать своим зычным голосом, громко раздававшимся в ночной тиши:

– Помогите! Эй, кто-нибудь из Нельского замка, скорей сюда! Помогите!

Едва успели Фракассо и Прокоп прибежать на помощь товарищам, а Ферранте с Маледаном возобновить нападение, как ворота замка открылись, и оттуда с копьями наперевес выскочили Герман, Жан-Малыш, Симон-Левша и Жак Обри, давно уже с беспокойством поджидавшие учителя.

При виде их бандиты разбежались.

– Куда же вы, приятели? Хоть бы еще несколько шагов проводили меня. Эх вы, недотепы!

Вчетвером не сумели отобрать у одинокого путника тысячу экю, которые к тому же совсем оттянули ему руку!

В самом деле, разбойники не причинили Бенвенуто Челлини ни малейшего вреда, если не считать легкой царапины на руке, и теперь убегали, сильно пристыженные, причем Фракассо улепетывал с громкими воплями. Дело в том, что в конце схватки он лишился правого глаза, и ему на всю жизнь предстояло остаться кривым, от чего и без того грустная физиономия бедняги стала еще более унылой.

– Ну, а теперь, друзья, – сказал Бенвенуто, обращаясь к подмастерьям, когда шаги убийц замерли вдали, – после такого славного дельца не худо бы и поужинать. Давайте выпьем за мое спасение!.. Но где же Асканио? Почему его нет с вами?

Читатель, наверное, помнит, что Асканио вышел из Лувра, так и не найдя своего учителя.

– А я знаю, где он! – воскликнул Жан-Малыш.

– Где же, дитя мое? – спросил Бенвенуто.

– Он уже битых полчаса бродит по Нельскому парку. Мы, то есть писец и я, хотели с ним поболтать, но Асканио просил оставить его одного.

«Странно! – подумал Бенвенуто. – Почему же тогда Асканио не прибежал ко мне на помощь вместе с остальными? Неужели он не слыхал моего крика?» И уже вслух добавил:

– Поужинайте без меня, друзья… А-а, это ты, Скоццоне!

– О господи! Вас хотели убить, сударь?

Неужели это правда?

– Да-да, что-то в этом роде.

– Господи Иисусе!

– Все в порядке, все в порядке, милочка,повторял Бенвенуто, чтобы успокоить побледневшую как смерть Катерину. – Теперь надо только раздобыть вина для моих славных спасителей, да получше. Займись-ка этим, Скоццоне. Возьми у госпожи Руперты ключи и сама все устрой.

– А вы не уйдете больше? – спросила Скоццоне.

– Нет-нет! Будь покойна. Я только поищу в парке Асканио, мне с ним нужно поговорить.

Ученики вместе с Катериной вернулись в мастерскую, а Бенвенуто отправился в парк.

Как раз в это время взошла полная луна, и он отчетливо увидел Асканио. Однако юноша вовсе не прогуливался, а, приставив к ограде Малого Нельского замка лестницу, взбирался по ней.

Очутившись наверху, он втащил лестницу за собой и исчез по ту сторону ограды.

Бенвенуто провел рукой по глазам, как человек, не верящий тому, что видит, и тут же, приняв какое-то решение, побежал в мастерскую, поднялся к себе на мансарду, вылез из окна на крышу и ловко перескочил на ограду Малого Нельского замка. Потом, цепляясь за узловатые виноградные лозы, он бесшумно спрыгнул в сад Коломбы. Утром прошел дождь, и сырая земля заглушала шум шагов.

Прижавшись ухом к земле, Бенвенуто прислушался. Сперва все было тихо; потом вдали послышался шепот. Бенвенуто вскочил и стал осторожно, ощупью пробираться по саду, то и дело останавливаясь. Голоса становились все явственнее, и Бенвенуто уверенно двинулся туда, откуда они доносились. И вот, дойдя до аллеи, пересекавшей парк, он увидел Коломбу или, вернее, догадался, что это она.

Девушка была в белом платье и сидела подле Асканио на хорошо знакомой нам скамье.

Влюбленные говорили очень тихо, взволнованно, но каждое слово отчетливо раздавалось в ночной тиши.

Бенвенуто спрятался за деревьями, почти у самой скамьи, и стал слушать.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Сон в осеннюю ночь

Осенний вечер был тих и прозрачен. Луна сияла среди редких облачков, плывших по серебристо-лазурному небосводу, усеянному яркими звездами. Безмятежный покой был разлит вокруг трех людей, притаившихся в Нельском парке, но их души были объяты смятением и тревогой.

– Милая Коломба! – говорил Асканио. (А Бенвенуто стоял позади, безмолвный, бледный и, казалось, воспринимал эти слова не слухом, а всем своим истерзанным сердцем.)– Любимая невеста моя! Сколько горя я причинил вам! И зачем только я вторгся в вашу тихую жизнь!

Когда вы узнаете страшную весть, которую я принес, вы меня проклянете.

– Вы ошибаетесь, друг мой,– отвечала Коломба.– Что бы вы ни сказали, я всегда буду благословлять вас, ибо знаю: вы мне посланы богом. Я никогда не слышала голоса своей матери, но, когда вы говорите со мной, мне кажется, что я слышу ее. Говорите же, говорите, Асканио! И какие бы ужасные вещи вы ни сказали мне, что ж делать! Утешением мне послужит уже то, что я слышу их из ваших уст.

– Соберите же все свое мужество, все свои силы, Коломба!

И Асканио поведал ей обо всем, что он узнал во дворце: о страшном заговоре госпожи д'Этамп и графа д'Орбека, об их намерении предать интересы королевства и обесчестить Коломбу.

Для него было настоящей пыткой, когда пришлось объяснять этой чистой девушке,незнакомой с людской подлостью, всю гнусность предательства, которым запятнал себя казнохранитель; рассказывать ей об утонченной жестокости королевской фаворитки, о ее коварстве, подсказанном ревностью.

Но Асканио выдержал эту пытку до конца, а Коломба даже не покраснела – так велики были ее невинность и душевная чистота. Она поняла одно: ее любимый расстроен, испуган. И Коломба, как и Асканио, задрожала, словно тонкая лозиночка, обвившаяся вокруг молодого деревца, которая трепещет вместе с ним во время бури.

– Друг мой! Необходимо открыть моему отцу весь этот мерзкий заговор против моей чести,сказала она.– Отец и не подозревает, что мы любим друг друга. Он обязан вам жизнью и непременно послушает вас! Успокойтесь, мой друг! Он вырвет меня из рук графа.

– Увы!– вздохнул Асканио.

– Как, мой друг, вы и отца подозреваете в столь низком сообщничестве? – воскликнула Коломба, понявшая сомнения любимого по тону его голоса. – Но это было бы слишком ужасно, Асканио! Нет, нет! Я уверена – отец ничего не знает, ни о чем не догадывается, и, хотя он никогда не был со мною особенно ласков, он не может собственной рукой толкнуть меня в бездну бесчестия и отчаяния.

– Простите, Коломба, – продолжал Асканио, – но ваш отец иначе понимает счастье, чем вы; высокий титул для него дороже чести; он тщеславен, как все придворные, и считает, что стать фавориткой короля большее счастье для вас, нежели выйти замуж за простого художника.