Растерзанное сердце - Питер Робинсон

Суперинтендант Жервез театрально вздохнула, провела рукой по мелированным светлым волосам, потом взглянула на Бэнкса:

— Что ж, старший инспектор Бэнкс. Я вижу, вы прямо-таки с дьявольским рвением и упорством стремитесь развить эту линию расследования, так что я постараюсь отнестись к вашей идее непредвзято. Попробую на какое-то время согласиться с вами и предположить, что, возможно, в этом что-то есть. Но инспектор Кэббот продолжит заниматься Сомсами. Ясно?

— Отлично, — отозвался Бэнкс. Он повернулся к Темплтону. — Ну, давай, Кев. Где он живет?

Прежде чем ответить, Темплтон снова глянул на суперинтенданта Жервез и неуверенно произнес:

— Э-э… в Уитби, сэр.

— Как это близко и удобно, не правда ли, — ехидно заметил Бэнкс. — Давно мечтал провести денек на море.

Весело светило солнце, когда Бэнкс начал нисхождение от вересковых пустошей Северного Йорка к Уитби. Здешние пейзажи всегда его потрясали, даже в самую мрачную погоду, но сегодня небо было молочно-голубое, солнце сияло на высившихся на холме руинах аббатства и сверкало, рассыпаясь алмазами по Северному морю за темным полукольцом стен гавани.

Отставной сержант Кийт Эндерби жил в районе Вест-Клифф, где дома беспорядочной цепочкой, отходящей от шоссе А174, тянутся на восток, к Сэнд-сенду. Даже из построенного еще в пятидесятые домика Эндерби, покрытого штукатуркой с каменной крошкой и имевшего общую стену с соседями, открывался вид на море — всего несколько квадратных футов просвета между домами, стоявшими напротив, но и это неплохо. В остальном — непритязательный домик в непритязательном квартале, подумал Бэнкс, останавливая машину за серым «мондео», припаркованным перед домом. «Мужчина на «мондео»» — придуманный журналистами образ, представитель определенного типа британцев, принадлежащих к среднему классу. Значит, вот каким теперь стал Эндерби?

В телефонном разговоре Эндерби дал понять, что он вполне готов обсудить дело Робина Мёрчента. Когда они встретились, он с улыбкой и рукопожатием пригласил Бэнкса в дом, познакомил со своей женой Ритой — маленькой, тихой женщиной с облачком розовато-седых волос. Рита предложила чай или кофе, Бэнкс выбрал чай. Напиток прибыл вместе с непременной тарелочкой шоколадного печенья, пирожных и «Кит-Кэтов». Бэнкс изо всех сил пытался не поддаться на искушение, и ему это удалось. После краткого обмена любезностями, вняв кивку супруга, Рита ретировалась, пробормотав что-то насчет всяких покупок в городе, и уехала на сером «мондео». Значит, тут «дама на «мондео»», подумал Бэнкс. Эндерби с чувством пробормотал: «Замечательная женщина!» — и Бэнкс, как того требовала вежливость, согласился.

— Приятное место для человека на пенсии, — заметил Бэнкс. — Давно вы тут живете?

— Почти десять лет, — ответил Эндерби. — Отслужил свои двадцать пять плюс еще немного. В последние годы был инспектором в Южном Йоркшире, в Донкастере, но Рита всегда мечтала жить у моря, мы сюда часто приезжали в отпуск.

— А вы тоже мечтали?

— Ну, побережье Коста-дель-Соль меня бы вполне устроило, но мы не могли себе этого позволить. Да и Рита не хотела уезжать из страны. «Заграница начинается в Кале» и все такое прочее. У нее даже нет загранпаспорта. Можете поверить?

— Вам бы вряд ли там понравилось, — сказал Бэнкс. — Слишком много проходимцев.

— Уитби — отличное место, — заявил Эндерби, — хотя проходимцев тоже хватает. Я бы, знаете, легко обошелся без всех этих проклятых готов.

В Уитби разыгрывается несколько драматических эпизодов романа «Дракула» Брэма Стокера, вспомнил Бэнкс; вот почему сюда совершают паломничество готы. Правда, готы, если разобраться, — всего лишь безобидные подростки, и, коли им нравится одеваться в черное и время от времени выпивать друг у друга чуть-чуть крови, ну и ладно, вреда они никому не причиняют. Солнце блеснуло на квадрате моря между домами напротив.

— Очень вам благодарен, что согласились со мной встретиться, — сказал Бэнкс.

— Не стоит благодарности. Честно говоря, я не знаю, смогу ли так уж много добавить к тому, что вам уже известно. Все, что я помню, есть в материалах дела.

— Бывает так, — заметил Бэнкс, — что помимо сведений, занесенных в дело, возникают ощущения или инстинктивные предположения — называйте как хотите, — которые мы не считаем нужным заносить в дело, думая, что им там не место.

— Это было давно, — покачал головой Эндерби. — Я сейчас вряд ли что-нибудь такое вспомню.

— Уверен, вы помните гораздо больше, чем вам кажется, — сказал Бэнкс. — Это было дело особой важности, как я понимаю. И тогда были интересные времена. По улицам косяками ходили рок-звезды и всякая прочая богема.

— Что да, то да. «Пинк Флойд», «Ху»… Я с ними со всеми встречался. Еще чаю?

Бэнкс протянул ему чашку, и Эндерби ее наполнил. Золотое обручальное кольцо почти вросло в его пухлый волосатый палец.

— Сколько лет вам тогда было? — спросил Бэнкс.

— В семидесятом? В мае стукнуло тридцать.

Сейчас Эндерби выглядел лет на шестьдесят пять, у него было уютное брюшко человека, наслаждающегося бездельем, и лысая голова без единой волосинки. Зато нехватка волос возмещалась седыми щетинистыми усами. Тоненькая розоватая сеточка лопнувших сосудов покрывала щеки и нос, но Бэнкс решил, что причиной тому скорее повышенное давление, нежели алкоголь. Эндерби говорил и вел себя не как пьяница, и в его дыхании не чувствовался запах мятных лепешек «Требор-супер».

— И как шло расследование? — поинтересовался Бэнкс. — Что вам больше всего запомнилось из дела о смерти Робина Мёрчента?

Эндерби сощурился, посмотрел в окно и заговорил:

— Было, наверно, часов десять, когда мы прибыли на место. Стояло чудесное утро, я помню. Ясное. Теплое. Птицы пели. А тут — он. Плавал в бассейне, мертвый.

— Каково было ваше первое впечатление?

Эндерби немного поразмыслил, издал короткий лающий смешок и опустил чашку на блюдце.

— Вы не поверите, — усмехнулся он. — Мёрчент лежал на спине, голый, и, помню, я еще подумал, что для знаменитой рок-звезды у него слишком маленький член. Ну, мы же тогда слышали всю эту ерунду насчет поклонниц и оргий. Читали про это в «Ньюс ов зе уорлд», в других газетах и журналах. Мы считали, что у них у всех как у жеребцов. Не верилось, что это он плавает там, какой-то съежившийся, точно креветка, или морской конек, или еще кто-то такой. Это, конечно, от воды. Пусть день был и теплый, вода-то все равно была холодная.

— Так всегда бывает. Другие обитатели дома были где-то рядом, когда вы приехали?

— Да вы шутите. Местная полиция их еле добудилась. Если бы Мёрчент не утонул и мы не явились, они бы наверняка продрыхли до середины дня. Они паршиво выглядели, некоторые из них. Похмелье и кое-что похуже.

— Кто же сообщил в полицию?

— Садовник, когда пришел на работу.

— Он был в числе подозреваемых?

— В общем-то нет.

— Много в доме было фанатов и прочих прихлебателей?

— Ну, судя по их показаниям, — усмехнулся Эндерби, — каждый из них был близким другом группы. Я хочу сказать, никто не признался, что он фанат или прихлебатель. Музыканты почти все были с постоянными подружками.

— А Робин Мёрчент? Он был с кем-нибудь в ту ночь?

— В его постели нашли спящую девушку.

— Подружку?

— Фанатку.

— Из материалов дела я уяснил, что вывод сделали такой: Мёрчент принял какое-то количество мандракса и бродил голым возле бассейна, оступился и упал в мелкой его части, разбил голову о дно и утонул. Это так?

— Да, — ответил Эндерби. — Так все выглядело, и патологоанатом это подтвердил. А еще на краю бассейна нашли разбитый стакан с отпечатками пальцев Мёрчента. Он пил водку.

— Вы не рассматривали другие возможные сценарии?

— Например?

— Что это не было случайностью.

— Вы хотите сказать, его кто-то столкнул?

— Это было бы естественное предположение. Вы же знаете, какой у нас, полицейских, подозрительный ум.

— Верно, — согласился Эндерби. — Должен признать, у меня появлялась такая мысль, но скоро я эту возможность отмел.

— Почему?

— Ни у кого не было мотива.

— Если судить только по их словам?

— Мы копнули поглубже, уж поверьте. Может, у нас и не было теперешних ресурсов, но мы постарались сделать все, что в наших силах.

— Внутри группы не было никаких трений?

— Насколько я знаю, в группах всегда происходят трения. Соберите вместе нескольких человек, у которых такое мощное эго, и трения неизбежно начнутся. Это уж как закон.

Бэнкс рассмеялся. Потом вдруг вспомнил про Брайана и подумал: а вдруг и в «Блю Лэмпс» появились разногласия и они скоро распадутся? Брайан ничего такого не говорил, но Бэнкс чувствовал, что сын изменился, возможно, в нем стало меньше воодушевления и уверенности. Да и то удивительно, что сын свалился вот так, как снег на голову, — раньше такого не случалось.