Апелляция - Джон Гришэм

На заднем сиденье Монте передал Рону его план дел на день. Один из заместителей Тони в Джексоне готовил его ночью и отправлял Монте ровно в пять каждое утро. На странице 1 было расписание. На странице 2 — краткие сведения о трех группах, перед которыми ему предстояло выступить в течение дня с именами важных людей, что намеревались посетить мероприятие.

На странице 3 размещались последние новости о кампаниях его противников. Главным образом они состояли из сплетен, но все же это была его любимая часть плана. Последний раз Клит Коули выступал перед небольшой группой заместителей шерифа в округе Хэнкок, а затем уединился за столиком для игры в блэкджек в «Бухте пиратов». Маккарти сегодня должна работать, так что кампанией заниматься не собиралась.

На странице 4 располагался финансовый отчет. Пока пожертвования составляли 1,7 миллиона долларов, притом что 75 процентов из этого было получено от источников в пределах штата. Затраты составляли 1,8 миллиона. Дефицит бюджета никого не волновал. Тони Закари знал, что большие деньги еще придут в октябре. Маккарти получила 1,4 миллиона — почти все от юристов-судебников. И уже потратила половину. В лагере Фиска многие считали, что юристы-судебники поиздержались.

Они прибыли в аэропорт. «Кинг эйр» взмыл ввысь в 6.30, и в этот момент Фиск говорил по телефону с Тони в Джексоне. Это был их первый разговор за день. Пока все шло гладко. Фиск практически поверил в то, что все кампании выигрываются так легко. Он всегда был легким на подъем, свежим, подготовленным, отдохнувшим, располагал финансами и жаждал отправиться на очередное мероприятие. Он мало общался с двумя дюжинами людей под руководством Тони, который занимался самой тонкой работой.

У судьи Маккарти разбор планов на день проходил за стаканом фруктового сока с Натом Лестером в ее штабе в Джексоне. Она старалась приходить в 8.30 каждое утро, и ей это почти удавалось. К тому времени Нат уже два часа сидел там и кричал на людей.

Они не интересовались местонахождением противников. И обсуждению результатов опросов они посвящали мало времени. По их данным, ее рейтинг был такой же, как у Фиска, и это отнюдь не радовало. Они быстро проверили последние схемы сбора денег и поговорили о потенциальных спонсорах.

— Судя по всему, у меня появилась новая проблема, — сказала она этим утром.

— Только одна?

— Ты помнишь дело Фрэнки Хайтауэра?

— Прямо сейчас не могу припомнить, нет.

— Пять лет назад в округе Гренада застрелили патрульного. Он остановил машину за превышение скорости. Внутри оказались трое черных мужчин и черный тинейджер, Фрэнки Хайтауэр. Кто-то открыл огонь из боевого оружия, и патрульный получил восемь пуль. Они бросили его посреди автомагистрали номер 51.

— Дай угадаю. Суд принял решение.

— Суд очень близок к этому. Шестеро моих коллег готовы подтвердить обвинительный приговор.

— Позволь угадать. Ты хочешь с ними не согласиться.

— Я собираюсь выступить против. У мальчика был неадекватный адвокат. Его защитником выступал какой-то осел, который не имел ни опыта, ни, судя по всему, большого ума. Весь процесс напоминал фарс. Трое других головорезов умоляли даровать им жизнь, и все указывали на Хайтауэра, мальчика шестнадцати лет, который сидел на заднем сиденье без ружья. Да, я собираюсь выступить против.

Нат опустил обутые в сандалии ноги на пол, затем встал и принялся расхаживать по кабинету. Оспаривание дела по существу было бы потерей времени. Оспаривание его политического аспекта потребовало бы определенных умений.

— Коули придет в восторг.

— Мне наплевать на Коули. Он просто клоун.

— За клоунов хорошо голосуют.

— Он нам погоду не сделает.

— Зато Фиск воспримет это как дар Божий. Это лишь докажет, что его кампания пользуется наибольшей популярностью. Манна небесная. Представляю себе его рекламные листовки.

— Я выступлю против, Нат. Все просто.

— Все не так просто. Некоторые избиратели поймут, что ты делаешь, и восхитятся твоей смелостью. Возможно, человека три или четыре. Остальные же увидят рекламу Фиска, где поместят фотографию симпатичного молодого патрульного с улыбкой на лице в сравнении с тюремным снимком Фрэнки, или как там его зовут.

— Хайтауэр.

— Спасибо. В его статье либеральных судей пнут как минимум раз десять, и скорее всего это сильно притормозит ход твоей кампании. Последствия несложно предсказать. Ты могла бы прекратить бороться прямо сейчас с таким же успехом.

Его слова утонули в тишине, но их горечь все еще витала в воздухе. Довольно долго они молчали, наконец Шейла нарушила тишину, сказав:

— А это неплохая идея — просто уйти. Читая записки по делам, я уже ловила себя на вопросе: «Что подумают избиратели, если я приму то или иное решение?» Я больше не судья, Нат, я стала политиком.

— Ты хороший судья, Шейла. Одна из трех, которые у нас остались.

— Все теперь крутится вокруг политики.

— Ты не уходишь. Ты уже написала опровержение?

— Я над ним работаю.

— Послушай, Шейла, выборы состоятся через пять недель. Сколько можно его писать? Черт возьми, суд славится тем, что тянет столько, сколько ему заблагорассудится. Уверен, ты можешь подождать с принятием решения до выборов. Что такое пять недель? Ничего. Убийство произошло пять лет назад. — Он, тяжело ступая, ходил вокруг, размахивая руками.

— Но у нас есть расписание.

— Чушь! Ты можешь манипулировать им как хочешь.

— В политических целях.

— Именно, Шейла, черт возьми. Дай перевести дух. Мы рвемся на части ради тебя, а ты ведешь себя так, словно слишком хороша для грязной работы. Это грязный бизнес, ясно?

— Не стоит так кричать.

Он понизил голос на пару октав, но продолжал ходить по комнате. Три шага до одной стены, затем три шага до другой.

— Твое несогласие ничего не изменит, черт побери. Решение будет принято большинством в шесть голосов к трем, а может, даже семь к двум или восемь к одному. На самом деле цифры не имеют значения. Приговор будет подтвержден, и Фрэнки Как-бы-там-его-ни-звали останется на том же месте, где он сейчас, и пробудет там следующие десять лет. Не глупи, Шейла.

Она молча допила фруктовый сок.

— Мне не нравится эта ухмылка, — сказал Нат, направив на нее длинный костлявый палец. — Послушай меня. Если ты подашь записку о своем несогласии до выборов, то я ухожу отсюда.

— Не надо мне угрожать.

— Я не угрожаю, я обещаю. Ты знаешь еще десять способов протянуть с этим делом недель пять. Черт возьми, да ты на шесть месяцев могла бы убрать его на полку.

— Мне нужно работать, — сказала она, вставая.

— Я не шучу! — взревел он. — Я уйду!

Она открыла дверь со словами:

— Лучше пойди собери для нас немного денег.

Три дня спустя сошла лавина, которая на самом деле была тщательно скоординирована. Лишь горстка людей знала, что это должно произойти.

Сам Рон Фиск не осознавал масштабов проникновения его кампании во все уголки штата. Он выступал перед камерами, менял костюмы, сам работал со сценариями, привлекал к участию семью и некоторых друзей и периодически осведомлялся о бюджете и плате за рекламу в средствах массовой информации и на разных телевизионных станциях южного Миссисипи. При нормальной кампании он обеспокоился бы вопросом финансирования столь дорогих маркетинговых мероприятий.

Но машина, работавшая под его именем, состояла из многих деталей, о которых он ничего не знал.

Первые объявления казались ненавязчивыми — это были своего рода симпатичные маленькие зарисовки, перед которыми открывались все двери, и приятный молодой человек проникал в дома и сердца избирателей. Вот Рон в виде бойскаута, а на заднем плане образ его с чувством комментирует старый актер, играющий роль его наставника: «Один из лучших бойскаутов, которые у нас были. Он получил знак „Орла“ меньше чем за три года». Вот Рон в мантии на вручении аттестатов средней школы, блестящий ученик. Вот Рон с Дорин и детьми говорит уже сам: «Семья — наша самая главная ценность». Через тридцать секунд ролик заканчивается лозунгом, который произносит божественно прекрасный голос: «Рон Фиск — судья, разделяющий наши ценности».

Второй ролик состоял из серии черно-белых снимков: сначала Рон стоит у входа в церковь в изысканном темном костюме и беседует с пастором, который рассказывает: «Рон Фиск был посвящен в сан дьякона в этой церкви двенадцать лет назад». А вот Рон, сняв пиджак, преподает в воскресной школе. Рон держит Библию и повествует о чем-то важном группе тинейджеров под развесистым деревом. «Спасибо Богу за то, что люди любят Рона Фиска». Рон и Дорин встречают людей у входа в церковь. И та же самая заключительная фраза: «Рон Фиск — судья, разделяющий наши ценности».