Черный пролетарий - Юрий Гаврюченков

На Театральную площадь Филипп выехал как благородный, в экипаже. Не пристало марать ноги перед главным входом в храм искусства, а бард явился примкнуть к прекрасному. Пора было остепениться и прикинуться своим в кругу творческой интеллигенции. Чтобы врасти в шкуру, её следовало накинуть на себя, и Филипп не придумал ничего лучше, как посетить театр в качестве зрителя. Ведь автор пьесы тоже смотрит премьеру из зала, стремясь оценить постановку глазами публики, а только потом пробирается за кулисы, где выпивает для храбрости с режиссёром и выходит на зов восторженных зрителей под бурные аплодисменты. Так, во всяком случае, рассказывали детективы и любовные романы о театральной жизни, которых Филипп прочёл немало.

Сойдя на пустой площади напротив входа, бард вальяжно направился к кассам. Расчёт оправдался. По случаю понедельника или ввиду траура, места отыскались практически любые. Чухонский режиссёр Тойво Похоронен привёз комедию из шведской жизни «Свенссон женится». И хотя субботний выпуск «Вестника Великого Мурома», который Филипп нашёл на скамейке в городском саду, сообщал, что спектакля вызвала скандал в Стокгольме и была запрещена к показу в театрах Шведского королевства, охотников на неё отыскалось с трудом даже после снижения цен на билеты. Этот фактор и стал решающим для барда, у которого в карманах гулял ветер. «Почему шведы и чухонцы всё добро на Русь везут? — вопрошал в заметке критик и тут же отвечал: — Они такое не хавают — значит, нам».

По привычке нищеброда находить во всём плохом утешительную толику хорошего, Филипп грелся мыслью, что за малую сумму не токмо войдёт в храм Мельпомены и накинет шкуру театрала, но, вдобавок, приобщится к экзотической скандинавской культуре в редкостном её проявлении — в формате скандальной пьесы. Мало кто увидит её, будет чем похвастаться перед теми, кому запрещённой комедии не досталось.

Бард с комфортом расположился в заднем ряду партера. Зал был скорее наполовину полон, чем пуст. Кавалеры с барышнями, купчихи, студентота и писари на галёрке, да хипстеры в задних рядах. В межсезонье дешёвую комедию почтенная публика не жаловала.

Постепенно гасли огни. После третьего звонка раздвинулся занавес, открыв декорации чухонской пасторали. Молодой швед Эрик Свенссон прибыл к друзьям в поместье на время осеннего отпуска. Подстреленная им дикая утка упала на хуторской огород под ноги невозмутимому крестьянину.

— Вон что Бог посыла-ает к обе-еду, — степенно похвастался финн подбежавшему Свеннсону.

— Это моя добыча! — подобно легендарному повелителю джунглей Шер-хану, молодой швед рычал, не сходя с места.

— А это моя земля, — обосновал притязания крестьянин.

— Я её подстрелил.

— Решим наш спор традиционным способом, — предложил финн, указывая на подошедшую девушку неземной красы с жёлтыми торчащими косичками и зубами-колышками. — Бьём друг друга по яйцам. Кто тише закричит, получит птицу. Вот моя дочь, она рассудит.

Свенссон влюбился с первого взгляда и не мог отказать.

Финн разбежался и впаял ему между ног. Свеннсон упал на землю и долго катался, стараясь не проронить ни звука. Девушка наблюдала, держа подстреленную птицу, словно грозная Немезида.

— Теперь моя очередь.

— Забирай свою утку, — бросил через плечо крестьянин и удалился домой с видом торжествующей добродетели.

Когда Свенссон на полусогнутых доковылял до прекрасной селянки, в оркестровой яме ударила медь.

«Вот как надо работать!» — в антракте Филипп вместе с остальными повалил размяться. Тусоваться надо было начинать прямо сейчас, а где лучше завести знакомство с театралами, как не в театральном буфете? Но очередь на раздачу за коньяком и тощими бутербродами с ветчиной вытянулась удивительная для полупустого зала, а в курилке можно было начать непринуждённый разговор. Бард не курил, берёг голос, но искусство требует жертв. Ради врастания в шкуру Филипп рискнул.

— Папироской не угостите? — он выбрал пару молодых господ богемной наружности, дымящих особняком возле литой чугунной урны.

Тот, что был в приталенном лазоревом сюртуке, вытянул тонкий серебряный портсигар, небрежно раскрыл, не глядя, протянул просителю

— Потому что китайцы оборзели совсем, — гудел его коренастый собеседник в обтрёпанном фраке с блестящими пятнами чего-то засохшего на груди. — От них прохода нет. Везде они, в лавках, за каждым лотком. Все дворники китайцы, железную дорогу копают китайцы, русским не устроиться. Готовы за копейки махать лопатой от зари до зари. Демпингуют на рынке труда. Русскому за такие деньги просто не прокормиться, а китайцы живут как тараканы. В результате, цены на рабов падают. Уважаемые люди недовольны.

— С этим-то как связано? — лазоревый выпустил струйку дыма в сторону урны.

— Напрямую, — растолковал знаток во фраке. — Кому здесь рабсила нужна, если китайцы обходятся дешевле невольников?

— Не скажи, рабам не нужно платить.

— Сейчас тебе разложу весь счёт до копейки, слушай сюда. Чтобы запустить производство, например, кирпича, тебе нужно десять рабочих. Если ты покупаешь десять рабов по пятьсот рублей, только стартового капитала понадобится пять тысяч. Вынь да положь. Если ты привлекаешь наёмных рабочих, денег не нужно вообще. Наделал кирпича, продал заказчику, с его денег в конце недели заплатил рабочим, прибыль положил себе в карман. Если умер у тебя раб, это сразу тысяча рублей убытку, потому что пять сотен за него пропали и ещё столько же надо за нового заплатить, чтобы укомплектовать бригаду. Если умер вольный, ты завтра нанял другого, а зарплату дохлого положил себе в карман.

— Не забастуют? — усомнился лазоревый.

— Забастуют, уволь всю бригаду и новых найми, посговорчивее, — гыгыкнул знаток. — Это же свободный рынок труда. Вон, китайцев набери, они не бастуют. На зарплату ужимаются в два счёта и на рынке неквалифицированного труда выставляют неограниченное количество рабочих рук. Хотя и сволочи они, — добавил он, помрачнев, и сплюнул мимо урны. — Отнимают у русских рабочие места. И цены на рабов из-за китайцев падают.

«Какой умище! Образован, пусть и неказист, — восхищался Филипп, вертя в пальцах папиросу. Наконец, сподобился, достал зажигалку, неумело прикурил. Лазоревый брезгливо посторонился, чтобы дым не попадал на сюртук. — Надо что-нибудь умное сказать. Дабы соответствовать. Показать, что в теме».

— Китайцы губернатора убили, — деликатно кашлянув, вставил Филипп. — Может, вы слышали? Бомбой взорвали, а кидавший бомбу был ходя узкоглазый.

Господа посмотрели на него как на навязчивого попрошайку и опять замкнулись друг на друге.

— Хуже, что они начинают голосовать, вступая в гильдию, — задумчиво молвил лазоревый.

— Русским вообще прохода не дают, — согласился знаток. — Каждый китайский лавочник получает из ихнего общака ссуду на вступительный взнос и становится избирателем с правом голоса. Вся третья гильдия их, почитай. Русские купцы давно в меньшинстве.

— Куда катимся? — отстранённо обронил в пустоту лазоревый, держа папироску на отлёте.

— Ты слыхал, что говорят про выборы? — коренастый быковато глянул на случайно присоседившегося мужлана, рослого, но меньжующегося по причине деревенской стеснительности. Понизил голос, обращаясь к приятелю, но работая преимущественно на стороннего слушателя: — На пост генерал-губернатора будет баллотироваться Пандорин. Но он не самовыдвиженец. Тут всё тоньше. Его кандидатуру выдвинут китайцы от своей организации «Порядок».

— Слышал о такой, — покивал лазоревый. — А Ерошка не сильно рискует? Его наши съедят за этот финт ушами. Балансирует как… как китайский акробат.

— Может, и риска никакого нет, — заговорщицки наклонился поближе знаток. — Может, всё давно схвачено. Китайцы проголосуют единогласно, это ежу понятно. Но может, они других избирателей подкупили, а? Из второй гильдии найдутся перемётчики, кто за деньги мать продаст, а у воротил из первой свой интерес. Как считаешь, имеет право на жизнь?

— Сомнительно, — лазоревый глубокомысленно выдул дым вверх. — Какой смысл магнатам поддерживать китайского выдвиженца, а не своего собственного?

Как бы в усиление высказанной мысли он возвёл очи долу, но было заметно, что колеблется и сомневается.

— Потому что у каждого воротилы свой интерес и свой кандидат найдётся, будет борьба коалиций…

Звонок, приглашающий зрителей занять места, оборвал коренастого. Он поплевал на окурок, лазоревый небрежно затушил свой хопец о край урны, и пара пофланировала в зал. Филипп с сожалением кинул недокуренную папироску, сокрушаясь, что не дослушал познавательную беседу и упустил случай представиться высокоучёным господам.

«Лиха беда начало, а уже полдела сделано, — утешался бард. — Надо бы выпить с ними, вот что. Пригласить в буфетную, поставить коньяку, завести разговор, а там…» Бард воображал, о чём будет беседовать с великомуромским бомондом. Впечатления складывались самые лучшие, ведь речь зашла об искусстве, до которого песенник был весьма охоч и разбирался не хуже знаменитого певца Бизона, золотого голоса Москвы, с которым когда-то давно довелось кирять на Таганке.