Плащаница из Овьедо - Леонард Фолья

— И я на это надеюсь, — строго произнесла она, — иначе все мы будем ужасно… разочарованы.

Ссылаясь на то, что она хочет хорошо выспаться, Ханна после ужина направилась прямо к себе в комнату. Доктор Йохансон еще утром говорил ей о том, объяснила она, что сон для нее важнее всего, особенно в эти последние недели, поэтому, если никто не возражает… А никто и не возражал.

Ханна сдерживала свои эмоции, пока не добралась до второго этажа, где ее уже никто не видел. Здесь она полностью ощутила, какое давление ей пришлось испытать во время ужина. Как же Джолин и Маршаллу так легко удавалось морочить ей голову? А Летиция? Теперь даже это имя казалось ей неестественным. Неужели ей так хотелось стать суррогатной матерью, что ее глаза отказывались видеть обман?

Ханна закусила губу, чтобы не расплакаться. Плакать было бесполезно, да и выглядело бы это слишком уж по-детски. Ей всего-то надо продержаться до завтра. Меньше двадцати четырех часов. Конечно, она с этим справится. Завтра утром она позавтракает в своей комнате и где-то в полдвенадцатого спустится вниз. Ничего с собой брать не будет, а то они что-нибудь заподозрят.

Она решила вести себя по-дружески со всеми, и в первую очередь с Джудит. Но как только машина Тери въедет на подъездную дорожку, она выскочит на улицу. Прежде чем они успеют спохватиться, Тери уже спасет ее от этого ужаса. Может быть, Ханна даже заедет повидать Рут и Герба…

Думая о своем старом городке и «Голубом рассвете», девушка задремала и не услышала, как в замке провернули ключ.

Глава 38

По центральному проходу, ведущему из церковного зала, простучали каблуки последней прихожанки. Выждав несколько минут, отец Джимми слегка отодвинул шторку исповедальни и увидел, что в церкви никого нет. Часы у него на руке показывали, что до конца смены оставалось еще четверть часа. В любой другой день он, возможно, и закрыл бы, так сказать, лавочку пораньше ввиду того, что желающих сбросить камень с души не осталось.

Но Джеймс продолжал сидеть в исповедальне.

Это его душу нужно было избавить от камня.

Был ли монсеньор прав, когда говорил, что сатана использует слабых, чтобы увести сильных с праведного пути? Он никогда не считал себя слабым, но что он мог поделать со своими чувствами? Не было и минуты, когда бы он не думал о Ханне и постигших ее неприятностях. Не изменял ли он таким образом своему призванию? Не попал ли он прямиком в сети к дьяволу из-за своего безрассудства?

С другой стороны, что бы там монсеньор ни вбил себе в голову, а Ханна не была молодой неврастеничкой, желающей привлечь к себе внимание. Она действительно боялась. И кто-то должен был помочь ей выбраться из того ужасного положения, в котором она оказалась.

В его голове гремели слова монсеньора: «Ты священник, Джеймс, а не детектив!»

Но в этом-то и дело. Джеймс всегда хотел быть священником. Даже сейчас хочет. Но быть хорошим священником, который относится к другим с состраданием, не пасует перед трудностями и всегда принимает вызов, брошенный ему судьбой. А может, проблема в том, что он слишком много думал в последнее время? Или недостаточно молился? Чтобы решить ожесточенный спор внутри себя, он решил полагаться на свой разум, вместо того чтобы обратиться к тому единственному, кто мог действительно ему помочь. Во Вселенной не существовало проблемы настолько серьезной, с которой бы Он не справился. Отцу Джимми оставалось только уповать на Его мудрость, которая прольет свет на все происходящее.

Подумав об этом, молодой священник почувствовал, что сердце его стало биться ровнее, а в душе словно разлилась какая-то умиротворенность. Так он и сидел в исповедальне, закрыв глаза и ритмично дыша, стараясь почувствовать присутствие Бога рядом с собой. Монсеньор Галахер поступил правильно, указав молодому преемнику, где его место.

Отец Джимми еще раз приоткрыл шторку и посмотрел в зарешеченное окошко, чтобы убедиться, что в последнюю минуту в соседнюю кабинку не вбежит припозднившийся грешник. Затем, готовый уже уходить, он повернул ручку двери исповедальни. Но дверь заклинило. Он покрутил еще несколько раз ручку, но опять безуспешно. Как ни странно, но дверь отказывалась открываться. Отец Джимми нагнулся и попытался осмотреть замок в тусклом свете.

Только он это сделал, как с другой стороны раздался грохот. Никогда раньше отец Джимми не слышал в церкви подобного звука. Это было бряцание металла, сопровождаемое звуком, похожим на звон монет и идущим из пустоты. Джеймс так быстро выпрямился, что ударился затылком о заднюю стенку исповедальни. Что могло издать такой звук? Затем его мысли прервал другой звук — кто-то бежал по центральному проходу между рядами.

— Эй! Здесь кто-нибудь есть?

Церковная дверь тяжело захлопнулась.

— Что вам нужно?

Тут Джеймс почувствовал запах, который раздражал его ноздри, но который не был неприятным, пока он не осознал, что это было. Из-под дверной щели в исповедальню стали проникать завитки дыма. Сквозь решетку оконца священнику были видны желтоватые вспышки. С ужасом он понял, что тяжелые шторки по обе стороны исповедальни были объяты пламенем. Оставалось немного времени, прежде чем огонь доберется до деревянной перегородки и стенок.

Отчаявшись, отец Джимми стал дергать дверную ручку, зная теперь наверняка, что снаружи ее что-то крепко удерживало и не давало ему выйти из кабинки, которая была чуть больше его. Он попытался выбить дверь плечом, но места было слишком мало, чтобы развить достаточную силу удара. Изначально эта крепкая исповедальня должна была выдерживать натиск и посильнее.

Зарешеченное окошко оставалось его последней надеждой на спасение.

Прислонившись спиной к стенке, священник поднял ноги и ударил каблуками в решетку; он бил сильно, пока дерево не начало раскалываться. Когда отверстие стало достаточно большим, он пролез сквозь него, порвав при этом сутану и глубоко поранив левую руку. С обеих сторон от него жадно полыхало пламя.

Джеймс упал на пол и с трудом выполз из исповедальни — как раз в тот момент, когда огонь ударил в деревянную конструкцию. Только сейчас отец Джимми увидел истинную причину пожара. Стол со свечами, зажженными верующими, опрокинулся, и десятки маленьких огоньков полетели на края штор исповедальни.

Опрокинулся? Или кто-то его опрокинул? Ему вспомнились торопливые шаги и громкий звук захлопнувшейся двери.

Повинуясь инстинкту, он побежал к парадному входу и врезался в двери, которые тоже были заперты. Джеймс отодвинул нужные засовы и задвижки и широко распахнул обе створки.