Флотская богиня - Богдан Сушинский

— Вынуждена разочаровать ваше христианское сознание, господин полковник: в течение всех этих двенадцати часов мои душа и тело будут сообща предаваться банальным сновидениям.

18

Едва Евдокия Гайдук завершила разговор с комбатом, как земля и поднебесье задрожали от гула авиационных моторов. Немецкие пилоты вели свои тяжелые бомбардировщики звеньями, по пять машин, словно на авиационном параде. Причем шли они по кромке моря, под прикрытием нескольких пар истребителей, не опасаясь ни зениток, ни «краснозвездных соколов» и совершенно не обращая внимания на то, что происходит в прибрежной зоне.

— А ведь это они, сволочи, на Ростов-на-Дону потянулись, — гневно сжал кулаки комбат. — Явно на Ростов. Теперь повадятся, стервятники.

— По-моему, это уже не первый их налет, — заметила Гайдук.

— Может, и не первый. Ростов для них, почитай, — ключ ко всему Северному Кавказу, с его нефтью и всем прочим. Нет, ну ты только посмотри, ефрейтор, — бессильно сжал кулаки капитан-лейтенант. — Это ж до какой такой наглости нужно… обнаглеть, чтобы вот так, в открытую, по тылам нашим шастать?!

— Да летуны ихние не так уж и страшны, — Евдокимка выстрелила из карабина в сторону очередного приближающегося звена. — Во всяком случае, под Ростовом их точно встретят. Наше дело — наземные войска немецкие остановить.

Только ефрейтор произнесла это, как где-то западнее их части, за холмистой грядой, ожила зенитная батарея.

— Нам бы сейчас пару таких орудий, — Евдокимка забросила карабин, бесполезный в данной ситуации, за спину. — В крайнем случае пулемет; зенитный, естественно…

Они с тоской и ненавистью смотрели вслед армаде «коршунов Геринга». Несмотря на огонь зениток, те летели, не нарушая строя, и казались неуязвимыми.

— Ну, уж с кем с кем, а с ефрейтором Гайдуком тебе явно повезло, — первое, что сказал комбат старшине, как только пригласил его с Евдокимкой в охотничий домик рядом со стрельбищем.

— А кто спорит?

— Да ты хоть знаешь, что он предлагает назначить тебя командиром разведывательно-диверсионного взвода. Причем не просто так, а с надеждой, что ты получишь офицерское звание.

Великан повертел шеей, словно борец, разминающийся перед выходом на ковер, и, явно стушевавшись, стеснительно прокряхтел:

— Вообще-то я — моряк в четвертом, а может, и в пятом поколении. Но до офицерского чина никто в нашем роду так и не дослужился.

— Почему? — удивилась Евдокимка.

— Да потому что, рано или поздно, всех назначали боцманами. А это — должность на всю корабельную жизнь.

— Уважаемая, между прочим, — заметил комбат.

— Раньше офицерами становились в основном дворяне, — попытался завершить свой рассказ Климентий. — Мы же до дворянства не дотянулись.

— Погоди, — удивился комбат, — Но ведь в твоем личном деле написано, что ты — сирота, из беспризорников.

— Так и есть: осиротел, беспризорничал. Однако о роде своем, Климентьевых, забыть не посмел. Правда, когда меня чекисты в детдомовцы записывали, фамилию чуть-чуть изменил.

— Зачем? — спросила Евдокимка.

— Чтобы родню не искали. И чтобы, в случае чего, род не запятнать.

Комбат и ефрейтор Гайдук многозначительно переглянулись. По взгляду Корягина девушка поняла: то, что капитан-лейтенант только что услышал, резко изменило его отношение к этому парню.

— Но ведь все, что касается фамилии, — это все ерунда, правда? — с надеждой поинтересовалась Степная Воительница. — Звание младшего лейтенанта ему все-таки могут присвоить?

— Просто обязаны будут. Давай считать, старшина, что ты — первым из флотского рода Климентьевых — до чина морского офицера дойдешь. Обязательно дойдешь! Слово комбата Кор-рягина.

Тем временем на территорию части въехала штабная машина, в ней оказались командир бригады полковник Савчук и приземистый, медведеподобный сержант. Евдокимка сразу обратила внимание, что сержант был без тельняшки, зато — в маскхалате. На ремне его маскхалата, в специальном подсумке, красовалось несколько разноцветных колодок финских ножей.

— Это ваш инструктор по рукопашному бою, маскировке и всему прочему, — сообщил полковник, выслушав доклад Корягина. — Сержант Николай Сожин, бывший охотник из-под Уссурийска. Участвовал в боях с японцами на Халхин-Голе. Во всех вопросах, касающихся полевой подготовки бойцов к диверсионной работе, подчиняться сержанту беспрекословно.

— Вот за инструктора — особое спасибо, — оживился комбат. — А то подготовка десантников-диверсантов у нас мало чем отличается от обычной, армейской подготовки.

— Ничего, с Сожиным она во всем будет необычной. Кстати, завтра еще одного инструктора направлю: по взрывному делу. И еще… Поскольку основная масса бойцов бригады военно-морских званий не имеет, принято решение звания в ней употреблять не флотские, а общевойсковые. Вот так, капитан, — комбриг умышленно пропустил вторую часть флотского звания «капитан-лейтенант».

— Деловое решение. Сам об этом думал. А как нам осваивать прыжки с парашютами? Начштаба говорил, что забрасывать в тыл противника нас могут и на самолетах.

— Начштаба многое говорил, потому как следовал инструкции. Но где же я тебе возьму все это — аэродром, самолеты, парашюты? И потом, вы ведь пехота морская, а не воздушная, правильно мыслю?

— Да, вроде бы правильно. Ежели мыслить… не по инструкции, — огрызнулся Корягин.

— Зато каждому твоему взводу положено по радисту, — ушел полковник от прямой стычки с резковатым на слово комбатом.

В смех, которым Корягин встретил это обещание, он постарался вложить весь свой, командирским опытом нажитый, сарказм:

— Хотелось бы знать, что мне положат из этого вашего «положено»?

— Должны прислать выпускников дивизионных курсов. Специалисты, может быть, не ахти какие, но поддерживать связь в полевых условиях смогут, это руководство курсов гарантирует. Вот со снайперами трудновато.

— У нас вон свой снайпер образовался: ефрейтор Гайдук, — кивнул комбат в сторону отошедшей на почтительное расстояние Евдокимки. — Любого профессионала за пояс заткнет. Ей бы винтовку с оптическим прицелом — и все вопросы сняты.

— С каким таким «оптическим»? — напряглось лицо комбрига, испещренное гипертоническими прожилками. — Раскатал губу! Тут самых обычных винтовок еле наскребли[28], и патронов явно маловато. Военком рассказывал, что маршевые роты они бросают в бой, не успев ни вооружить, ни обмундировать.

— Получается, довоевались?

— Ну, нападение неожиданное, а потому данная ситуация… временная, — мрачно парировал комбриг. — И вообще не об этом сейчас речь. Какие надежды командование бригады и всего корпуса возлагает на твой батальон — уже знаешь?

— Информирован, товарищ комбриг.

— А теперь сообщаю, что на подготовку батальона к активным боевым действиям, в частности, в тылу врага, тебе отводится десять суток.

Корягин на несколько мгновений уставился на полковника, но вовремя сумел овладеть собой. Другое дело, что иронии скрыть не смог:

— Это ж, с какой такой стати подобная «щедрость»?

— Ты эти свои ухмылки для противника оставь, — отрубил комбриг.

— Так ведь батальон еще только формируется. Что мы успеем за десять дней?

— Моли бога, — еще жестче бросил полковник, садясь в машину, — чтобы противник подарил нам хотя бы эти десять дней.

— Значит, все-таки противник? — насторожился Корягин. — А ведь сообщали, что враг остановлен, а на некоторых участках даже отброшен, и вообще…

— Сообщают всякое разное, капитан, — прервал его комбриг. — А фронт — вот он, уже в семидесяти километрах отсюда.

19

Анна Жерми только начала осваиваться с последствиями столь стремительного перевоплощения из «белогвардейской суки» и «лагерной пыли» в графиню и младшего лейтенанта, пирующего за одним столом с энкавэдистами, а Шербетов уже вновь направлял разговор в разведывательно-диверсионное русло.

— Кутепов, Врангель, Деникин, Шкуро, несколько других белых генералов и влиятельных старших офицеров неоднократно пытались наладить связь с вашим отцом…

— Простите, пожалуйста, что перебиваю, — воспользовалась Анна минутной заминкой Шербетова. — Но в дальнейшем речь пойдет не о моем отце, а о генерале Подвашецком. Исключительно о нем. Так будет проще для всех нас.

— Принимается, — буркнул Шербетов. — Так вот, разные паломники к поместью Лихтенвальд всячески пытались втянуть генерала Подвашецкого, с его деньгами и связями, в свои белогвардейские интриги. Однако граф по-прежнему остается непоколебимым монархистом, для которого Белое движение — цитирую — «давно перевернутая и бездарно написанная страница русской истории».