Черное и черное - Олеся Велецкая

Тонкий холодок пробежал по его душе. И он спросил:

— Ты уходишь?

— Нет, я пришла.

— Откуда?

— Я просто пришла. К тебе. Ты ранен. Позволь мне залечить твои раны.

Он непонимающе, но успокоено вздохнул:

— Проходи.

И она вошла. И он уже не захотел ничего понимать, он просто отдал себя ее рукам и растворился в ее близости.

— Мгновения любви —

Они молчали, когда он выловил ее из темноты и прижал к себе, молчали, когда пытались выпить души друг друга долгим поцелуем голодных вампиров. Молчали, когда Эрта уронила его на кровать и пока раздевала его. Молчали, пока она обрабатывала его раны, и пока одевала его снова. Потом она села рядом с ним, и он обнял ее. И она вжалась в него. И они опять молчали. И смотрели на озеро за окном.

— Лебеди, — произнесла Эрта, — у тебя их тоже видно.

— Видно, — согласился Ульрих, — их видно почти из всех окон жилой половины дома. Мама так хотела.

И они опять молчали.

— Я не хочу, чтобы они погибли, — сказала она.

— Я тоже не хочу, — снова согласился он.

— Мы спасем их?

— Мы попытаемся.

— Знаешь… я хочу тебе сказать, что уже не знаю, как я буду это делать, когда мы будем не вместе.

— Я тоже хочу тебе сказать, что не знаю, как я буду жить, если мы будем не вместе. И об этом думать я не хочу. Что мы можем сделать вместе — я знаю, поэтому пока мы вместе, я хочу думать только об этом.

— Если я буду управляющим командиром, я не должна думать о тебе, я могу тебя потерять. Это меня пугает. Но, если это будет меня пугать, я не смогу быть управляющим командиром.

— Можешь, и я могу потерять тебя. И это меня пугает. Но, если из-за этого я потеряю себя, то буду уже недостоин тебя и потеряю тебя дважды, а это уже сведет меня с ума, поэтому я буду делать то, что должен.

— Значит, мне придется жить без тебя?

— Да. Как пришлось бы и мне. Кто-то должен спасти лебедей.

— Должен кто-то из нас?

— Нет, тот, кто может. Мы можем, значит, мы должны.

— И они снова замолчали.

— Эрта, в платье ты выглядишь потрясающе. — вдруг сказал он, — Даже если бы я был слепой, думаю и тогда не смог бы не заметить тебя. Мне это очень мешало… и злило. Но, я бы очень хотел еще раз увидеть тебя в платье.

— Ульрих, — четко прошептала она, не желая менять тему — я не хочу быть вместе больше ни с кем. Это — мое решение. И тебя, возможно, уже не будет, чтобы его изменить. Я останусь одна. Уже совсем. Навсегда. Это… больно.

— Нет. Не одна. У тебя останутся лебеди. Которых мы вместе спасали.

Она задумчиво смотрела на него. И он спросил:

— Ты боишься?

— Очень.

— Не бойся, мы спасем их. Обязательно. Потому что мы вместе.

— Это вера?

— Да.

— Во что?

— В нас.

— Это любовь?

— Я не знаю.

Потом они сидели в уютном безмолвном мраке и тщательно запоминали каждое мгновение того, как это, быть вместе. И смотрели на лебедей. Вместе. До рассвета.

— Мгновения смерти —

На следующий день Ульрих получил согласие Герарда и отца, потом еще нескольких рыцарей. Кого-то убедил Марк Бонненгаль, кого-то Герард. Старый друг начал удивлять Ульриха. Он всегда думал о нем как о хорошем, верном, надежном, но недалеком человеке, слишком прямом, слишком невежественном, слишком нетактичном и недипломатичном. Но, ничего последнего сейчас в Герарде не было. Герард оказался очень осторожен, расчетлив и тщательно искусен в словоблудии. Однако на коварного интригана похожим не стал. Сейчас он скорее напоминал сражающегося воина, только сражающегося не мечом. Сражающегося за свою жизнь, и понимающего, что каждое неловкое движение может стать для него последним. Когда поддержки собралось достаточное количество, Ульрих отправился к ландкомтуру с просьбой созвать общий совет для военных и светских рыцарей, без всякого плана своей речи, поскольку отталкиваться ему было не от чего, он не мог предположить, как поведут себя люди на то или иное заявление, которые нужно было сейчас сделать. Ранее подобных инцидентов у него не было. И сейчас он полагался только на свои способности к точной импровизации по ходу развития событий.

Начало совета было крайне тяжелым. Когда он сообщил о том, что произошло с его отрядом, обо всем что видел, слышал и чувствовал в тумане, а вернее о том, что ничего не видел, не слышал, не чувствовал и тем не менее получил множество серьезных ранений, никто не усомнился в его словах. Но, когда он сказал, что есть человек, который уже встречался с туманом, принимал участие в военных кампаниях против него в другой стране, может многократно усилить боеспособность воинов; и что этот человек таким способом случайно увеличил его силу в бою с черным туманом, и по его просьбе уничтожил сад в замке, в совете начался громкий ропот. И, как и предполагалось, все сразу заподозрили в человеке — колдуна, а в черном тумане — колдовство. Человека категорично предлагалось сжечь, и фанатично предполагалось, что туман тут же — рассеется.

Подождав, пока основные страсти улягутся, Ульрих повысил голос, но ровным и спокойным тоном продолжал:

— А если не рассеется? А если человек — не колдун, а посланец божий? Если туман действительно дело рук колдунов, и никто на земле без участия божьего не может уничтожить его? Что если бог послал этого человека уравновесить шансы людей в борьбе с этим неизвестным злом? Что если мы убьем этого человека и сами не оставим себе шанса на спасение? Если мы, слуги божьи, верим, что дьявол может творить на земле свои черные дела, почему мы не можем поверить, что и бог не остается в стороне от наших нужд? Бог никогда не оставляет нас беспомощными. Мы — любимые творения его, так написано в писаниях. Перед туманом мы в настоящее время — беспомощны. Если недостаточно моих слов — шлите еще отряды, проверяйте. Кто может точно сказать, колдуна мы убьем, или божью помощь?

Ему ответил приезжий высокопоставленный монах ордена, не успевший покинуть земли до того, как информация о черном тумане начала широко распространяться по ним:

— А кто может точно сказать, что человек не колдун? Кто может точно сказать, что не убив его мы не навлечем на себя гнев божий и не побудим его вовсе отвернуться от нас и покинуть нас в наших нуждах? Что если это его испытание нашей веры?

— Но, Вы, брат, не отрицаете, что человек может быть посланцем божьим?

— Не могу отрицать. Как не могу отрицать и того, что он может быть колдуном.

— В мудрых книгах библиотеки ордена я читал, что бог не спасает утопающих вознесением, он спасает их веревками и баграми, и что после спасения совершенно справедливо благодарить нужно Господа и несправедливо ждать от бога спасения вознесением из воды. Испытание веры — в усилиях, которые мы готовы ради веры приложить. Значит, бог не будет противиться тому, чтобы проверить этого человека в бою. А Вы, брат, и остальная не военная часть ордена останетесь здесь, чтобы сжечь человека, если он окажется колдуном, и мы не сможем уничтожить черный туман.