Ее властелин и повелитель - Карен Хокинс

Это было уже слишком. Каждый раз, когда Пруденс смеялась, он терзался муками ревности и желания. К тому времени, как мужчины, извинившись, перешли в библиотеку, чтобы насладиться стаканчиком портвейна, Тристан был готов резать глотки, не беря пленных. Однако благодаря тому, что присутствие Пруденс теперь ему не мешало, он мог сделать то, что хотел сделать с самого начала.

Тристан подошел к доктору. Этот презренный тип стоял у камина и с томным видом, недостойным мужчины, потягивал портвейн из большого бокала.

Погруженный в собственные мысли, доктор не заметил приближения Тристана. Наклонившись к его уху, Тристан окликнул его рокочущим басом:

– Доктор!

Доктор Барроу вздрогнул, бокал выскользнул из его руки и разбился о каминную решетку.

Взглянув на осколки стакана, Тристан немного посторонился, когда подбежавший слуга начал их убирать.

Лицо у доктора стало багровым. Окинув смущенным взглядом комнату, он повернулся к Тристану:

– Лорд Рочестер, вы меня испугали.

– Вам не следовало удивляться, – пробормотал Тристан. – Наверняка вы знали, что я подойду к вам. Вы уделяли слишком большое внимание миссис Тистлуэйт. Мне кажется, вам было бы лучше прекратить это.

Доктор поморгал.

– Прекратить? Но я... я никогда...

– «Никогда» – отличное слово. Давайте на нем и остановимся, согласны? – Допив вино, Тристан поставил стакан на каминную полку.

– Милорд! Я должен возразить! Мои отношения с миссис Тистлуэйт...

– Закончены. – Тристан наклонился еще ближе, и его низкий голос приобрел угрожающие нотки. – Однажды я перерезал горло своему конкуренту – капитану другого пиратского судна, который стащил груз, принадлежавший мне. Я перерезал ему горло отсюда, – Тристан нажал пальцем на челюсть доктора под левым ухом, – до сюда. – Его палец скользнул по горлу наглеца и остановился под правым ухом.

Доктор открыл было рот, потом закрыл его.

История, конечно, была выдумкой. Но этот болван ей, кажется, без труда поверил. Его как ветром сдуло.

Мгновение спустя Тристан увидел, как доктор в другом конце комнаты что-то оживленно говорил сквайру, который испуганно поглядывал на Тристана.

Когда джентльмены вновь возвратились к дамам, Тристан улыбался с довольным видом, но его триумф был недолговечен.

Не прошло и пяти минут, как он услышал голос Пруденс.

– Чем это вы тут занимались? – спросила она.

– Я? – удивился он. – Я всего лишь сказал правду. Она нахмурилась и сложила руки под грудью.

– Вы сказали доктору Барроу, что разрежете его от горла до... О чем вы только думали?

Тристан помрачнел. По правде говоря, он вообще не думал. Просто реагировал. Возможно, конечно, он несколько переусердствовал. Но будь он проклят, если признается в этом Пруденс, особенно когда она смотрит на него с таким осуждением.

– Он бестактно вел себя по отношению к вам.

– Откуда вы это взяли?

– Ниоткуда. Я видел собственными глазами.

Она снова сложила под грудью руки, отчего под платьем с глубоким декольте грудь стала еще заметнее.

– Вы видели это собственными глазами? Когда?

– Перед обедом и во время обеда. Он монополизировал ваше внимание. Этот мерзавец не давал мне и слова вставить!

Тяжело дыша, она закрыла глаза. Тристан встревожился:

– Пруденс! С тобой все в порядке?

– Нет. У меня болит голова, и я хочу домой.

– Вот и хорошо! – обрадовался Тристан, но, увидев ее возмущенный взгляд, торопливо добавил: – Пойду возьму твой плащ.

Они извинились и отбыли – к удовольствию Тристана и к явному облегчению хозяина. Пруденс была напряжена и расстроена, и Тристан мог лишь надеяться, что причиной тому – головная боль.

В экипаже царило молчание. Пруденс, сердито поджав губы, упрямо смотрела в окошко. Тристан наблюдал за ней со своего места в углу. Наверное, ему не следовало принимать столь жесткие меры. Но трудно было удержаться. Доктор чуть не лапал Пруденс. Все остальные, он мог поклясться Нептуном, тоже испытывали его терпение. Тристан был всего лишь человеком, и его терпение было небеспредельным.

Одним словом, если исходить из того, что он мог бы сделать, но не сделал, можно было считать, что с ситуацией он вполне справился.

Пруденс взглянула на него.

– Просто не верится, что ты угрожал бедному доктору Барроу.

– Может быть, тебе невдомек, но этот сукин сын хочет переспать с тобой.

Она покраснела.

– Мы просто разговаривали. Он довольно часто бывает у нас в доме и обожает стряпню миссис Филдингс.

Тристан сложил на груди руки.

– Это не все, что он обожает. Он суетится вокруг тебя, с вожделением пялится на тебя. Я никогда не видывал подобного поведения...

– Не видывал? Во всех тавернах, во всех борделях, куда ты частенько захаживаешь, тебе не приходилось видеть столь непристойного поведения?

– Я не хотел бы, чтобы мое поведение сравнивали с поведением завсегдатая борделя, – сердито заявил Тристан и замолчал. Боже милосердный, неужели это говорит он? Откуда такое высокомерие? Что с ним случилось?

Пруденс фыркнула.

– Я не стала бы применять двойные стандарты в оценке добра и зла. Я не молоденькая девушка, которую надо спасать. Мне уже за тридцать, и я вполне способна сама позаботиться о себе.

– Этот мужик домогался тебя.

– Нет. Он уделял мне внимание. Это разные вещи, было бы тебе известно. – Она вздернула подбородок. – Но в любом случае это не твое дело. Я сама в состоянии разобраться со своими поклонниками.

Тристану многое хотелось сказать, но он сдержал себя, потому что сейчас все равно было бы бесполезно. Хотя наверняка герцогам можно делать вещи, которые не дозволены капитанам дальнего плавания.

Но нет. Не будет он думать, как его отец. Существуют правила, и существуют законы. Поскольку Тристан не джентльмен, ему нечего беспокоиться о соблюдении правил. Законы – дело другое. Даже герцог не должен ставить себя выше законов.

Он положил голову на мягкую спинку сиденья экипажа и долго смотрел на Пруденс. Она сидела в противоположном углу, и глаза у нее сверкали гневом.

Она была так... красива. Больше не размышляя, Тристан подхватил ее на руки и посадил на сиденье напротив себя.

– Вот теперь мы можем поговорить.

Она судорожно глотнула воздух.

– Что ты себе позволяешь?

– Я пересаживаю тебя в более приемлемое для разговора положение.

– Для кого приемлемое?

Ему даже удалось улыбнуться.

– Для нас обоих. Я не слышу тебя из противоположного угла.

Она уперлась ладонями в сиденье и отодвинулась еще дальше.

– Я тебя слышу очень хорошо и отсюда. Если бы кто-нибудь из мужчин, присутствовавших сегодня на обеде, обращался со мной так, как сейчас обращаешься ты, то, возможно, это был бы повод для вызова их на дуэль за отвратительное и неуважительное поведение. Но угрожать из-за того лишь, что кто-то сказал любезное слово, – я этого не потерплю. Никогда.