Вершины жизни - Галина Серебрякова

— В период величайшей борьбы мне необходимо оставаться свободной, — заявляла она, когда к ней сватались.

Лишь одно огромное чувство сопутствовало ей всю жизнь. Подобно шекспировскому герою Кориолану, она беззаветно любила свою мать, и судьба этой старушки часто бывала для нее важнее собственной.

Особенно значительной была работа женщин в отряде красных санитарок и в госпиталях. Этим плодотворно занимались Анна Жаклар, Жаннетта и Катрина Сток. Преобладание работниц во всех женских организациях придало им социальный и боевой революционный характер.

Лиза, Жаннетта, Катрина и Анна Жаклар с сумками сестер милосердия часто бывали на редутах и воинских постах. Они дежурили в лазаретах, устроенных наспех в особняках знати, составляли вместе с другими своими подругами воззвания:

«Сестры милосердия Коммуны заявляют, что не принадлежат ни к какому обществу. Вся жизнь их принадлежит революции, их долг заключается в том, чтобы на самом поле боя перевязывать раны, нанесенные отравленными пулями версальцев, а в случае необходимости браться за оружие, подобно другим».

Среди деятельниц Парижа образованных женщин было не так уж много, а нужда в них становилась с каждым днем больше. Открывались школы, клубы. Народ жаждал учиться, рвался к знаниям.

Лиза Красоцкая не только оказывала медицинскую помощь бойцам. Она выполняла немало различных поручений секции и женских клубов. Дома она почти не бывала, мужа видела крайне редко. В апреле она стала членом Комитета бдительности 18-го округа и вместе с Анной Жаклар повела наступление на уличную проституцию и монахинь, которые, как саранча, расползлись по столице, вели злобную агитацию против Коммуны и приносили сознательный вред раненым в госпиталях, куда проникали под видом сестер милосердия.

Несколько недель Лиза работала в редакции газеты «Коммуна», где занималась правкой статей. Там же часто бывала жизнерадостная, вдохновенная, порывистая Андре Лео. Она печатала в газете свои статьи-воззвания к народу, краткие и доходчивые. Красоцкая восхищалась ее публицистическим дарованием и неутомимой энергией.

«Земля — крестьянину, орудия труда — рабочему, работа — всем, — писала Андре Лео. — Не должно быть ни работы без отдыха, ни отдыха без работы».

— А сами вы отдыхали сегодня? — спросила Лиза Андре Лео, прочитав ее призывы.

— Что вы, сейчас не до этого, для нас — только работа, работа и работа. Отдых наступит после победы.

Сама Лиза сотрудничала в редакции, принимала жалобщиц в Комитете бдительности, дежурила в госпитале, выступала в женских клубах «Избавление» и клубе «Гражданок — защитниц Парижа» с докладами об обязанностях женщин в дни осады Коммуны, пропагандировала там идеи Интернационала, организовывала с Дмитриевой, Мишель и Жаклар женские трудовые объединения, вооруженные женские батальоны и обучала отряды санитарок.

Одной из замечательных черт Парижской коммуны была видная роль, которую играли в ней женщины. Революционный шквал бросил их в политику с улицы вместе с вооруженными толпами, они становились во главе клубов, выступали в представительных собраниях, блеснули литературными талантами, ораторским дарованием, историческими и философскими познаниями.

Участницы революционного движения немедленно сделали из лозунгов демократии естественные выводы: «Политическое равноправие означает политические права для женщин. Нужно потребовать признания этого принципа мужчинами».

Женщины — жены городских бедняков из рабочей и ремесленной среды, прислуги, полудеклассированная женская голытьба — жестоко ненавидели не только императорский двор, богатую буржуазию и спекулянтов, наживающихся на голоде и войне. Их движение далеко вышло за рамки феминизма. Когда нужно было дать отпор контрреволюции, женщины бунтующего Парижа немедленно заявили о своей готовности вооружиться и сражаться с врагами. Днем в садах, на пустырях они учились стрелять, владеть кинжалами и шпагой. Юная коммунарка училась перевязывать раны, заставляя подругу изображать воина. Мальчики на улицах играли в патриотическую войну, девочки участвовали в качество санитарок. Дети от восьми до четырнадцати лет учредили клуб, и одна из девочек, ростом чуть повыше табурета, на который взбиралась, чтобы ораторствовать, сожалела, что по молодости не может защищать Коммуну. Она обещала плести лавровые венки для коммунаров, возвращающихся с победой.

На окраинах Парижа в душных каморках тысячи женщин стирали бинты, щипали корпию, шили обмундирование для бойцов, читали газеты и прокламации, баюкая детей, напевали шуточные революционные песни:

Когда сильные дерутся,Тумаки всегда достаются рабочему классу.Если мы заплатим квартплату,Мы дважды окажемся жертвами войны.Принимая во внимание,Что у граждан нет средств для уплаты за квартиру.Пусть домовладельцы пошарят в карманах,Никто не заплатит им квартплату.

На рассвете изможденные жены рабочих, подмастерьев, мелких ремесленников бежали в очередь за хлебом, за мылом, за сахаром и солью. Дома, без присмотра, оставшиеся некормленными, отчаянно ревели дети, и их крик матери чуяли у дверей булочной.

Весеннее солнце освещало одну из окраинных улиц революционного Парижа, булочную с покривившейся вывеской, полусонных федератов, еще не вставленное после 18 марта стекло витрины и женщин, прислонившихся к стене дома, сидевших на серых камнях мостовой в ожидании ничтожно малой получки хлеба.

— Вчера Варлен правильно говорил в Коммуне о Клюзере, — говорит одна из женщин. — Много еще изменников среди нас, нечего с ними церемониться.

— Что ни говори, а при Наполеоне куда лучше жилось, — ехидно раздается из «хвоста» очереди.

— Молчи, чего болтаешь! — возмущаются несколько голосов.

— Иди выносить ночные горшки буржуазии и Тьеру, — жестко смеются голодные женщины.

— Газета Тьера сообщает, что все защитницы Коммуны старые уродины, безобразные ведьмы, — сообщает старичок с кошелкой, кутавшийся в рваное одеяло.

— Читал бы лучше нашего «Папашу Дюшена», облезлая обезьяна, а не версальских клеветников, — зашумели дружно женщины. — Показать бы им наших девушек, гражданка Крист что ясная зорька, а русская Дмитриева до чего хороша. Позвать бы негодяев в женский клуб нашего округа, то-то бы глаза у них разбежались.

Стирка на Сене в непогоду, холод и жару, варка пищи у огромного дымящегося очага, плетенье кружев при тусклой свечке или масляной коптилке, мытье полов и посуды, сбор отбросов на рассвете, тяготы нищенской жизни не сберегали женской красоты, тем не менее среди коммунарок было много красавиц.

Борьба разгоралась: вдохновенная, упорная, беспримерно героическая — у коммунаров; подлая, основанная на подкупе, вероломстве — у версальцев. По одну сторону фронта находились полуголодные, оборванные люди, терпящие недостаток во всем, начиная с оружия, медикаментов и хлеба, по другую — сытые, отлично экипированные, вооруженные, озверелые полчища немецких солдат и французских реакционеров. Но коммунары поставили на карту самую жизнь. Ничто не могло сравниться с ними по силе отваги и волн. Они были неустрашимы.

Уже несколько месяцев Сток командовал батальоном Национальной гвардии. Со времени осады Парижа он не без боли оставил ненужный более паровоз. Столицу окружили внешние и внутренние враги: 18 марта Жан доблестно дрался на Монмартре и с этого времени стал одним из членов Центрального комитета Национальной гвардии.

Выйдя из дома после шумных семейных дебатов о назначении женщин, Сток, в военной форме, очень его молодящей, насвистывая «Са ира», повернул в сторону бульваров и направился в окружной комитет бдительности. Внезапно к нему подошел Толен. Он, видимо, преднамеренно поджидал давнишнего товарища, с которым поддерживал короткие отношения уже более семи лет с того дня, когда оба они ездили на Всемирную выставку в Лондон, где посетили Маркса. С самого основания Международного Товарищества Рабочих железнодорожник и гравер были в число деятельных учредителей и членов французской ветви Интернационала.

— Привет и братство! — сказал Толен громко.

— Да здравствует Коммуна! — ответил Сток, вглядываясь в молодую женщину, которая стояла рядом с сухопарым, горбившимся Толеном.

— Знакомься. Это Нинон, прелестная женщина. Можешь быть уверен, что она смертельно ненавидит буржуазию и Тьера и хочет поскорее всемирной республики, — добавил чеканщик с наигранной шутливостью, представляя свою спутницу Стоку.

— Если уж драться, то за республику социальную. Куда вы держите путь?

— Ко мне, — вызывающе откинув вуалетку, сказала Нинон. — Есть кофе и кувшинчик бенедиктина. Лучшего не пил и сам Ротшильд.